Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очень скоро Троцкий начнет загонять «серую скотинку» на фронт путем массовых расстрелов и взятия заложников. А пока он озабочен вопросом, который задает себе на фронте каждый: «во имя каких целей он будет наступать?» Троцкому кричат из зала: «Что же делать?» И он отвечает, что на этот вопрос должно ответить большинство, пославшее своих министров в правительство, а меньшинство даст ответ только после этого.
В последней ноте Временного правительства Троцкий выделяет самое главное для союзников, ссылаясь на французскую газету: «Временное Правительство говорит, что ни при каких условиях не выйдет из соглашения; оно объявляет, что приносит присягу на верность французским и английским и американским империалистам независимо от всех условий войны». И вот решение, предлагаемое большевиками: «нет другого решения, как сказать, что задачи и цели германского империализма нам точно так же ненавистны, как и цели американского и английского империализма, что если мы ищем опоры в сознании русской армии, как таковой, не в навязанной ей сверху дисциплине, а в порождаемой энтузиазмом». Откуда взяться такому энтузиазму? А вот откуда: надо передать власть в руки Советов, «и тем создавши армию, ответственную за правительство, и правительство, ответственное за армию, создавши в армии глубочайшее внутреннее убеждение, что это правительство не связано ни с каким иностранным империализмом (…) создав такого рода настроение, мы от имени этой армии кликнем клич ко всем европейским народам с призывом, что есть сейчас на карте Европы цитадель революции, постоянная армия революции, которая поддержит всякую попытку революционного народа, которая в той или иной форме поднимается против своего правительства и для ликвидации настоящей войны». «Если в этом случае Германия не поднимается или же поднимется слишком слабо, то мы двинем наши полки им навстречу не для обороны, а для революционного наступления».
При этом Троцкий понимает весь авантюризм такой ставки: «история не дала нам, революционной России, никаких гарантий, что мы вообще не будем раздавлены, что наша революция не будет задушена коалицией мирового капитала, и что мы не будем распяты на кресте мирового империализма. Против этой страшной опасности нам не дано другого союзника на карте Европы, кроме пробуждающегося европейского пролетариата. Если он не пробудится, если слова скептиков и их предвидения оправдаются, если мы не вступим в эпоху социальной революции, то это значит – русской демократии грозит смерть»; «мы превратимся в распятую, подавленную колонию европейского или, ещё вернее, американского империализма».
По факту же Россия оказалась колонией большевиковчекистов, а русская демократия, действительно, умерла, поскольку её существование вне традиции русской государственности было заведомо невозможно.
Против Троцкого президиум выдвигает многословного Церетели. Но на этот раз Церетели не хочет повторять уже многократно звучавших аргументов против большевиков. Он называет Троцкого не «товарищ», а «гражданин», тем самым подчеркивая чуждость для него всего, что исходит от большевиков.
В пику выступлению Троцкого он приводит лишь два аргумента.
Первый – если вы хотите разговаривать с английской и французской демократиями языком ультиматумов, то попробуйте тот же метод на Съезде – разговаривать языком ультиматумов с русской демократией. Вы будете просто смешны.
Второй – замена идеи сепаратного мира идеей сепаратной войны ничего не меняет. Если Россия отказывается от союзных обязательств, то она всё равно вынуждена будет продолжать войну, но при этом лишится поддержки от союзных государств, а это – удар по русской революции. Суммарно выходит, что позиция большевиков открывает пути контрреволюции «слева».
В подкрепление высказанного Церетели на трибуну вышел меньшевик Вайнштейн [79], который объявил демагогией утверждения Троцкого и Ленина о том, что большинство Съезда стремится искусственно затруднить прекращение войны. Он также опроверг ленинский тезис о том, что призывы к восстанию против капиталистов и банкиров в Европе не подкрепляются собственным восстанием: «несомненно, что знамя восстания не только поднято здесь, но оно водружено здесь именно тем, что у нас сейчас существует правительство, которое единственно из всех правительств мира провозгласило лозунги, близкие сердцу и Ленина. Это показывает, что в настоящее время власти империализма, империалистического капитала в России не существует».
Оратор изобличил сепаратизм большевиков, который действует как раз на руку помещикам и купцам: если дать им отделить Украину от России «таможенной стенкой», то этому примеру последуют и в других частях России: «в Сибири уже образовался, к радости большевиков и тов. Ленина, республиканский социалистический союз, который обращается с воззванием к новому угнетенному народу, сибирскому народу, и говорит о том, что сибирский народ много страдал под тяжестью империализма России и потому должен отделиться, завести собственное войско, свою монетную систему и т. д.». Все это ведет только к распаду России и распаду «дела великой русской революции». «Допустим, мы всё это сделаем, дезаннексируем Сибирь, Литву, Украину, быть может, и царство Казанское, и царство Астраханское, останемся на одном Окско-Волжском бассейне, то всё-таки война в мировом масштабе будет продолжаться или не будет продолжаться? Ясно, конечно, что ответ может быть только один: да, конечно, будет продолжаться, но Россия и революционный пролетариат, авангард революционной России, будет такого рода действиями обескровлен, обессилен и нет никаких гарантий, что это приведет к миру».
Тактика большевиков – это тупик. «Кроме этих трех средств, – посадки под арест банкиров и разрыва с ними связи в виде отозвания из нашего правительства министров-социалистов, дезаннексий, братания, – у них есть ещё одно средство: это средство – немедленное опубликование договоров». Вот, собственно и весь рецепт большевиков.
Что касается стратегии, то большевизм прямо опровергает марксизм, объявляя, что начало эры социалистической революции приходится именно на Россию. «Оказывается, что именно у нас, в стране убогой, с полунатуральным ещё хозяйством, в стране преимущественно ещё крестьянского хозяйства, в стране, где население городов до сих пор не составляет не только половины, но и четверти всего населения, – в этой-то стране и должна начаться эра социалистических революций». Предполагается, что «тотчас России прибегут на помощь угнетенные нации и страны». И Ленин перечисляет: Турция, Персия, Китай. «Эти-то страны обещает нам тов. Ленин спаять с нами для того, чтобы вместе с ними нести по Европе красное знамя социализма». Эта концепция «начинает у нас здесь, в этом всероссийском парламенте, изображаться, как последнее слово научного социализма». «Действительно, сатанински посмеются за границей империалисты всех стран, в особенности германские, если план, развиваемый слева, вы попробуете осуществить. Какую великолепную картину распада и разложения представит из себя тогда революция!» И он не ошибся.
В политике большевики больше похожи на сектантов.
