Меч и лира. Англосаксонское общество в истории и эпосе - Е Мельникова

Дальнейшее развитие сюжета песни переводит намеченное в речах персонажей противопоставление в поступки и действия, совершаемые ими. Воин за воином вступает в сражение, выказывая свою верность долгу и памяти Бюрхтнота. «Пусть же каждый покажет свою отвагу» (215),— говорит Эльфвине. И они один за другим проходят перед нами, чтобы, сразив врага, пасть от удара меча или копья. Именно здесь конфликт приобретает свою наиболее законченную форму: героическое мировосприятие, декларируемое Бюрхтнотом и верными ему дружинниками, материализуется в конкретных действиях персонажей. Своим поведением они разрушают мерки и нормы повседневности и обретают новое качество — идеальных героев эпического мира.

Этому перелому в повествовании соответствует и сдвиг в стилистике поэмы9. Насколько сухим, ясным, не обремененным повторами и метафорическими выражениями (кеннингами) был язык первой части песни:

Тут смекнули недруги,

они узнали страшную

стражу брода, гости лихие

пошли на хитрость, лишь бы малость

места им уступили, через брод перебраться дали

рати на берег...

(Битва при Мэлдоне, 84 —

настолько традиционно и насыщено формулами, «эпично» описание самого сражения:

...приближалась битва, слава близилась,

время пришло пасть избранникам израненным

на поле брани.

Вот взволновалось войско,

вороны кружат, орел воспарил, стервятник,

крики на поле...

(Битва при Мэлдоне, 103—107)

Авторы поэмы широко прибегают к сложившимся поэтическим приемам и средствам изображения, обильно используют кеннинги, метафоры, иногда насыщая ими текст до такой степени,  что  затуманивается его

смысл:

...их не радовала, слабейших в битве,

работа бранная на поле павших,

пенье копии, стычка стягов,

сплетенье стали, сшибка дружинная...

(Битва при Брунанбурге, 48 — 51)

Благодаря мировидению автора, его обращению к геро-ико-эпической поэтической технике реальное историческое событие преломляется в песнях как легендарное, обретает внутренний, глубокий смысл, а простые уэс-секские воины преображаются в эпических героев.

Выполнив до конца свое героическое предназначение, гибнет под ударами мечей Бюрхтнот, и его смерть вновь ставит перед английской дружиной проблему выбора: прекратить ли сопротивление датчанам или продолжить сражение, чтобы отомстить за смерть своего господина. Как в дружине Беовульфа, так и в дружине Бюрхтнота наступает раскол. Осуждение покинувших поле битвы мотивировано теми же причинами, которые высказывает Виглаф в «Беовульфе»: бежавшие не выполнили свой долг по отношению к Бюрхтноту, уклонились от платы за те милости, которыми он осыпал их, пренебрегли героическим кодексом поведения.

Конфликт поэмы, таким образом, приобретает масштабность благодаря столкновению этических норм, свойственных разным мировоззрениям: идеальному, героическому и обыденному, практическому. Герой изображается в критический момент своей жизни, требующий максимального напряжения всех его сил. Бесстрашное преодоление опасности, непоколебимая стойкость и выполнение своего героического долга как основной императив поведения — вот те черты, которые обусловливают возвышенный, эпический характер конфликта исторических песен. Масштабность его в этих

произведениях заключается в выявлении героической сущности персонажа, в его идеальности, противопоставленной обыденности.

В то же время конфликт исторических песен значительно «индивидуалистичнее», чем в героическом эпосе. Выше шла речь об отсутствии в глазах певца связи между воспеваемыми им событиями и общим ходом борьбы со скандинавами. Самоценность и замкнутость сюжета песен — черта, резко отличающая их от традиционного героического эпоса. Более того, автора занимает лишь судьба героя песни, в крайнем случае, как в «Битве при Мэлдоне»,— его дружины, причем только в пределах описываемого события. Не случайно поэму «Битва при Брунанбурге» нередко сравнивают с хвалебными стихами скандинавских скальдов, посвященными прославлению того или иного конунга и потому сосредоточенными на описании одного или нескольких его деяний. Поступки героев песен оцениваются автором не в зависимости от их общественной значимости, а в силу их соответствия героическому идеалу, незримо и, возможно, далеко не всегда осознанно стоящему перед внутренним взором певца. Конфликт между героическим и обыденным не только составляет содержание «Битвы при Мэлдоне», но он происходит и в сознании самого автора, человека, оставившего «героическую эпоху» далеко позади.

С одной стороны, автор восхищается Бюрхтнотом, поет ему славу, скорбит о его гибели и смерти его верных дружинников. С другой — героический иррационализм, пренебрежение здравым смыслом вызывают если и не осуждение, то размышления, в которых оценка двойственна. Вот, например, эпизод «Битвы при Мэлдоне», когда Бюрхтнот пропускает войско викингов на свой берег, чтобы начать наконец битву. С одной стороны, образ Бюрхтнота сближается с героями эпических памятников. С другой — автор с некоторым осуждением показывает «избыточность» героического мировосприятия и поведения Бюрхтнота, его ofermod — «гордыню, чрезмерную отвагу» (в «Беовульфе» это слово служит высшей похвалой герою, определяет именно героичность его качеств и достоинств), которые в реальной жизни ведут к гибели. Автор довольно неясно говорит о причинах решения элдормена пропустить викингов10, но употребление слова «ofermod» как будто указывает, что, по мнению автора, Бюрхтнот чрезмерно положился на свои силы, переоценил мощь и верность своего войска в желании сразиться с врагом11. Эпизод же в целом выявляет неприменимость героиче-

ских идеалов в реальной жизни: их привнесение в обыденный ход событий кончается поражением как самого героя, так и его соратников.

Преимущественный интерес к судьбе героя резко сужает и временные, и пространственные пределы эпического мира песен. Он полностью замкнут сюжетным временем и строго приурочен к тому месту, где это событие произошло на самом деле. Никакие побочные темы, сюжеты, повествования не расширяют временные и пространственные рамки исторических песен. Их время — это близкое прошлое, пережитое многими и известное всем слушателям; поэтому оказывается невозможным установить какие бы то ни было временные и пространственные связи с германским «героическим веком». Более того, концентрированность, одноплано-вость действия создает и специфическую структуру эпического мира, время замкнуто в самом событии, строго однолинейно и не допускает сколько-нибудь значительных перескоков. От начального эпизода (к сожалению, не сохранились вступительные части ни «Битвы при Мэлдоне», ни «Битвы при Брунанбурге») действие последовательно развивается во времени, эпизоды следуют один за другим, вводимые словом «Ъа» — «затем, тогда», к своей кульминации и затем развязке. Поскольку сцена действия не меняется на протяжении всего повествования, то невозможны и никакие «параллельные» действия, происходящие одновременно с главным.

Время и пространство мира исторических песен цельны и едины для каждой из песен, но лишь внутри ее. Их изображение полно мелких примет, что позволяет довольно точно локализовать их' . Так, в «Битве при Мэлдоне» действие происходит на берегу р. Пенды, в «Битве при Брунанбурге»—на морском побережье, где сражаются англы с викингами, не в условном пространстве, а во вполне реальном месте высадки датчан. Все это препятствует использованию «типовых сцен» и общих мест при изображении пространства.

Но при всей внешней исторической достоверности места и времени исторические песни не являются хроникой событий. Это повествования о героическом противоборстве идеального и реального миров. Весь пафос конфликта сосредоточен в эмоциональной и этической сферах и потому находит свое выражение ке столько во внешних проявлениях, сколько в речах и поступках действующих лиц. Никакие вещные, пространственные атрибуты не участвуют в характеристике   противостоящих   сторон.   Датское  войско   слито   в единую нерасчлененную массу. Противники героев— датские викинги практически не изображаются в поэмах. Они присутствуют как некая сила, определяющая и вызывающая проявление героизма со стороны англов. Даже единственный выделенный из общей массы датчанин— посланец конунга Анлафа, предлагающий Бюрхтноту выплатить дань, также лишен индивидуальных примет.

Слитность, нерасчлененность индивидов в массе (викингов или англов), среди которой выделяется только один—Бюрхтнот, ведет к тому, что, например, сыновья Одды, бежавшие с поля боя после смерти элдормена, наделены всеми теми же внешними атрибутами, что и верные своему долгу воины. Автор подчеркивает отсутствие у них каких-либо значащих отличий, более того, их сходство, хотя и внешнее, с Бюрхтно-том, что было бы совершенно невозможно в героическом эпосе: