Час Пандоры - Джон Нэнс

– Этим молодым сотрудникам службы безопасности их командир сказал, что все мы являемся разносчиками смертельного вируса. Прошло достаточно времени, но никто из нас не заболел. Я горячо верил, что все это окажется ложной тревогой, хотя отношение к нам окружающих меняться не собирается. Я знаю, что вы волнуетесь. Но прошу вас, давайте оставаться спокойными и готовыми к сотрудничеству. И пожалуйста, поймите, что нас контролирует намного больше служб, чем те, что стоят в оцеплении, чтобы не допустить наших контактов с остальным человечеством. – Холлэнд старался, чтобы его слова звучали уверенно и оптимистично. Он пытался убедить самого себя, что этот оптимизм оправдан. «Мы выберемся из этой передряги. Это всего лишь ложная тревога».

Но фронт всемирного отторжения превращал подобную уверенность в глупость. Кто он такой, чтобы не соглашаться с остальным человечеством?

В три двадцать утра Дик Робб предложил, чтобы экипаж разделился на смену «А» и смену «Б» для работы по четыре часа, пока они не смогут вылететь из Кеблавика. Вымотанный Джеймс Холлэнд согласился.

После обсуждения плана действий в салоне выключили свет, щитки на иллюминаторах опустили, занавески между классами задернули. Салон наверху остался освещенным. Холлэнд приказал смене «Б» найти себе места и немного поспать и пообещал поступить так же, приписав себя тоже к смене «Б».

Лежа на одной из пилотских коек в маленькой комнатке прямо за кабиной пилотов, Джеймс Холлэнд прикрыл ноги одеялом и закрыл глаза, чувствуя себя эмоционально опустошенным. Он вымотался, но сон не шел. Вместо этого в памяти всплывали беспокойные видения того, что произошло на летном поле, и ощущение собственного бессилия, которое он испытал, когда его пассажирка бежала навстречу смерти.

«Я должен был попытаться догнать ее! – сказал он самому себе. – Они бы не стали в меня за это стрелять».

Но мозг подсказывал совсем другое. Если бы Холлэнд попытался настичь Лизу в эти последние несколько секунд, когда она рванулась к канату, его тело бы тоже осталось лежать там.

И все-таки ему надо было сделать еще одну попытку.

После того как они привели Кейта Эриксона обратно в самолет, его осторожно отвели к пустому ряду кресел наверху, и стюардессы по очереди сидели рядом с обезумевшим вдовцом. Холлэнд тоже немного побыл с ним, прежде чем вернуться к себе в кабину. И теперь он не мог думать ни о чем другом, кроме оставшегося в темноте Эриксона, погруженного в зияющую пустоту ужаса и печали.

Капитан знал, что значит потерять жену и любимую, не из-за смерти, а из-за развода. Он невероятно отчетливо помнил, как пусто стало без Сандры, когда та не смогла больше терпеть его натуру отшельника. Не очень подходящее сравнение, одернул себя Джеймс. Сандра ведь жива.

Он вспомнил ее в первые дни их брака, когда они так отчаянно любили друг друга. Каково бы ему тогда было видеть прекрасное тело Сандры, растерзанное градом пуль, как это случилось с Лизой Эриксон.

Холлэнда передернуло при этой мысли. То, что должен испытывать Эриксон, непостижимо!

Капитану не спалось, и не было смысла оставаться в темноте. Он спокойно поднялся и открыл дверь. Постоял у шторки, отделяющей кабину пилотов и их комнату отдыха от салона на верхней палубе, потом отдернул ее. В глубине салона небольшая группа собралась возле Кейта Эриксона. Темноту нарушал только лучик света от лампочки для чтения над головой. Капитан почувствовал, что просто обязан пойти и поговорить с ним, но в то же самое время ему было страшно приблизиться к глубокой печали Эриксона. Подобно черной дыре, этого человека теперь окружала аура трагедии.

В роли капитана Холлэнд мог справиться с потерей Лизы Эриксон, но по-человечески это было слишком тяжело, слишком реально. Он провел целую жизнь, пытаясь защититься от боли и тоски и какой-то пустоты, которые так часто ощущал.

Джеймс Холлэнд вцепился в перегородку и отвернулся к иллюминаторам на правой стороне салона. Как бы ему хотелось, чтобы там было помещение, убежище, где бы он мог остаться один.

В полном и абсолютном одиночестве!

Ему необходимо закрыть глаза и почувствовать себя напуганным, несчастным и виноватым, и испытать еще тысячу чувств, которые он не мог показать. Вероятно, ему надо даже поплакать.

Но только не в роли капитана.

Холлэнд глубоко вздохнул, выпрямился во весь свой немалый рост, повернулся и направился к креслу Кейта Эриксона.

Они разместили его на двести пятьдесят футов дальше, в хвосте, в комнате отдыха экипажа самолета. Двадцатилетний Гэри Штраус пытался сохранить улыбку на лице. Его и так достаточно возбуждало присутствие в том же самом «боинге» Стефани Штайгель, красавицы-немки, с которой он познакомился в Швейцарии, но то, что место девушки оказалось через проход от его собственного, было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. А теперь она стояла на верхней ступеньке лестницы, ведущей в комнату отдыха, потому что пришла навестить его. Ее растрепанные белокурые волосы каскадом падали на плечи и великолепно обрамляли грудь. Это почти свело его с ума от желания, когда они познакомились неделей раньше, катаясь с гор на лыжах.

– Привет, герр Штраус, – произнесла Стефани с улыбкой, и явный немецкий акцент прозвучал в ее мелодичном, с небольшим придыханием голосе.

– Vie geht es ihnen?

Юноша склонил голову набок в притворном изумлении.

– Гм?

– Я спросила, как ты себя чувствуешь.

– Я так и думал! Намного лучше теперь, когда ты здесь, – ответил Гэри, сияя улыбкой.

Стефани подошла к нему и встала на колени, отлично зная, куда устремлен его взгляд. Девушка потянулась и рукой приподняла подбородок юноши так, чтобы их взгляды встретились.

– Ты прекратишь меня разглядывать и так смотреть на мою грудь, а?

Парень улыбнулся немного застенчиво.

– Я восхищаюсь ею.

Стефани пропустила замечание мимо ушей.

– Правда, Гэри, как ты себя чувствуешь? Тебе здесь лучше лежать?

Он кивнул.

– Мне кажется, намного лучше. Доктор Турнхайр считает, что ему, может быть, придется все-таки снять этот гипс. Его беспокоит кровообращение. Моя нога так распухла, что ей тесно в гипсе.

– Мне так жаль. Я могу тебе что-нибудь принести?

– Просто оставайся в пределах видимости, и со мной все будет в порядке.

– Ты ужасен! Думай о серьезных вещах.

– Слушаюсь, мадам.

Стефани оглянулась на лестницу и вздохнула, ее лицо стало серьезным.

– Гэри, что ты думаешь обо всем этом?

Он обдумывал вопрос, глядя на девушку. Она была атлетически сложена, загорелая, чуть старше его – года двадцать два, – но с первой же встречи на горе между ними возникло сильное взаимное влечение. Когда она оказалась рядом и нашла его со сломанной ногой, мучающимся от боли, она преисполнилась решимости нянчить его, но теперь ее мысли обратились к себе самой, ее мучили предчувствия.

Стефани снова повернулась к Гэри.

– Меня все это пугает. Эти люди снаружи. Просто так взять и убить молодую женщину, потому что она пыталась пересечь линию…

– Стефани, как сказал капитан, они нас боятся.

– А ты боишься? – поинтересовалась она.

– Чего?

– Ты боишься того, что все мы заболеем? Может ли это кончиться так же, как вирус Андромеды?[17] Много лет назад, еще маленькой, я видела об этом фильм. Меня это напугало.

Гэри пожал плечами:

– Не знаю, что с этим делать. Экипаж продолжает повторять, что это ложная тревога.

– Я тоже молюсь, чтобы это было так. Но все же я думаю, что они напуганы.

Гэри потянулся и нежно взял ее за руку, наслаждаясь тем, что она не сопротивляется. Стефани училась на старшем курсе в Йеле, а он на младшем курсе в Принстоне. Но есть железные дороги. Юноша начал строить планы еще в Швейцарии!

Но оказаться с ней в одном самолете! Он почти обрадовался, когда ему и его родителям пришлось прервать отдых из-за его сломанной ноги.

Гэри поморщился, когда боль пронзила ногу под гипсом.

Почти обрадовался.

– Разве ты не собираешься провести Рождество с семьей? – спросил он.

Стефани кивнула.

– Да. Отец работает в Штатах. Моя мать умерла несколько лет назад. Я буду с ним на Рождество… я надеюсь. – Она махнула рукой в сторону носа самолета. – Если мы отсюда выберемся.

– Я ценю то, что ты пришла сюда, Стефани. Послушай, самое лучшее лекарство – это просто выбросить все из головы. Я уверен, что капитан прав. Мы в самом центре классической правительственной, военной и дипломатической паники. Предполагается, что на борту страшный вирус, поэтому они на ушах стоят, стараясь удержать нас подальше от остального мира.

Стефани озадаченно посмотрела на него.

– Что значит «на ушах стоят»? Я этого не знаю.