Из старых записных книжек (1924-1947) - Алексей Пантелеев

С тех пор не прошло и полугода, а я уже начисто забыл, как мы добирались до Болшева. Где-то, еще в Москве, мы, человек двадцать будущих офицеров, стоим в строю. Рядом со мной, слева, стоит человек, с которым я полчаса назад познакомился: Павел Барто, первый муж А.Л.Барто.

Вижу в отдалении С.Я.Маршака и А.И.Любарскую. Приехали меня проводить.

Здесь, на этом плацу, мы получили назначения - в разные училища.

В Болшево нас прибыло четверо.

* * *

И вот вижу, как на сцене или на экране. Почему-то не очень светло, скорее даже полумрак, как на картине "Военный совет в Филях", хотя в комнате горит электричество. Скорее всего настольная лампа.

За столиком сидит офицер, капитан, а перед ним стоят, вытянувшись, четверо новобранцев.

Офицер спрашивает каждого: фамилия, имя, отчество, где и когда родился, профессия...

А потом интересуется:

- Спортом или самодеятельностью какой-нибудь занимались?

Первый ответил:

- Да. Я футболист. Играл от заводской команды. Форвард.

- Добре. Нам футболисты очень требуются. Берем. А вы?

- Я на домбре, товарищ капитан, играю. Могу и на мандолине.

- Добре.

Третий, Лотман, с которым я познакомился именно в этот день, оказался шахматистом, у него какой-то разряд.

Честное слово, я чувствовал себя в эту минуту совершенной бездарностью, постыдным ничтожеством. В футбол не играю, в шахматах умею только фигуры передвигать, ни на гармонике, ни на мандолине, ни тем более на домбре не могу даже "Чижика" исполнить.

- А вы?

Это - ко мне. Называю, заикаясь, фамилию, имя, отчество, Ленинград, 1908 года рождения, писатель.

- То есть как писатель? Писарь, что ли?

- Да нет. Книжки пишу.

- А фамилия, простите, как? Я не расслышал.

- Фамилия: Пантелеев.

- Постойте, это что? "Республика Шкид"?

- Да, - говорю.

Капитан поднимается, как-то торжественно выходит из-за своего столика и на глазах у моих товарищей крепко пожимает мне руку.

Конечно, это был триумф. Но очень скоро триумф этот обернулся для меня своей обратной стороной. Футбольные матчи в военном училище устраиваются далеко не каждый день. Не каждый день бывают концерты и шахматные турниры. А газету размером в 1/4 часть ЦО "Правда" мы выпускали последние полтора месяца ежедневно.

* * *

И все-таки я не жаловался. В пределах возможного я был вполне доволен своей судьбой. Единственное, что меня беспокоило, - это мама и Ляля, их положение в Ленинграде. Из Москвы мне удалось послать им несколько продовольственных посылок, теперь этой возможности у меня не стало.

* * *

Вот сделанные на клочках бумаги, на папиросных пачках, на конвертах, даже на спичечных коробках записи тех дней...

* * *

Цитата из "Инж П39":

"Фортификация - сумма военно-инженерных работ, направленных к укреплению местности с целью облегчения ведения на ней боя собственным войскам и затруднения его для противника".

Такую тарабарщину мы зубрили. К укреплению... облегчения ведения... и затруднения...

* * *

Командир роты на каждом шагу:

- Эх вы, ёха-маха!

- Товарищ капитан, а что это такое ёха-маха?

- А это такое цензурное ругательство.

* * *

Воинскую строевую команду "Отставить!" употребляют и в быту, и на лекциях, когда преподаватель ошибся.

- Нале-е... Отставить! Напра... во!

На лекции по фортификации:

- Таким образом, глубина указанного окопа... Отставить! Глубина указанной траншеи составляет один и пять десятых метра.

* * *

Старшина Ведерников в 1920-1921 годах проходил учебу в Петроградском военно-инженерном училище (в Инженерном замке, там, где когда-то в Кондукторских классах учился Достоевский). В те годы курсанты, выходя на первомайский или октябрьский парад, надевали кивера, ментики и прочее, оставшееся в цейхгаузе училища. Жизнь была, по словам Ведерникова, роскошная. Кормили гусятиной, носили хромовые сапоги с кокардами на голенищах.

* * *

По пути к "месту следования". Батальон стоит на отдыхе в каком-то маленьком поселке. У барака на приступочке сидят девочки лет по 7-8, и одна из них тоненьким голосом поет:

Милый едет на машине,

А я еду на другой.

Милый машет мне пилоткой,

А я лентой голубой.

* * *

Таня Мохова - наша "докторша", медсестра и санинструктор. Маленькая, выгорелая, застенчивая, сердитая, грубовато-кокетливая. На боку тяжелая парусиновая сумка с красным крестом. В ней - и аптека, и больница, и вся санчасть наша: градусник, ножницы, реванол, бинты, гигроскопическая стерильная вата, йод, коллодий...

* * *

Я работал в поле, в дождливый день. На пару с другим курсантом рубил дерн.

Прибегает какой-то парень.

- Пантелеев, там вам телеграмма!

Конечно, я разволновался. От кого и по какому поводу могла быть телеграмма? Из Ленинграда?

Телеграмма оказалась не мне, а по поводу меня:

"Интенданта третьего ранга Пантелеева отозвать в Москву в распоряжение отдела кадров Наркомата обороны".

По батальону поползли фантастические слухи. В тот же день я встретил Петухова, бывшего милиционера.

- Правда? - спросил он, почему-то вытягиваясь в струнку.

- Что правда?

- Что вас вызывают в Москву и производят в генерал-майоры?

- Кажется, в маршалы, - сказал я.

Легенда эта кружилась вокруг меня и кружила головы моих товарищей все дни, пока я собирался к отъезду.

Скажу честно - я не очень хотел ехать. Было предчувствие, что в батальон я не вернусь...

Прибыв в Москву, в отдел кадров, узнал, что отзываюсь из армии в Военный отдел ЦК ВЛКСМ. "Повоевал" недолго.

За ЦК ВЛКСМ я и числюсь. Именно по наряду ЦК я и устроился в этой старой гостинице, носящей имя острова, на котором она стоит: Балчугом называется местность между Москвой-рекой и Яузой.

* * *

Получил первое серьезное задание: написать очерк для "Комсомольской правды" о Герое Советского Союза Александре Матросове. Работал с интересом. Матросов - бывший беспризорный, у него трудная судьба.

Работаю я здесь, в "Балчуге", в общем номере. Номер большой, светлый, днем здесь никого нет.

* * *

В бюро пропусков ЦК ВЛСКМ. Сидят в ожидании вызова девушки, приехавшие главным образом с "периферии". Входит еще одна.

- Девушки, скажите, высокенькая такая девочка в беж платье не была, с косичками?

- С косичками? Нет, не была.

* * *

Трамвай проходит мимо городского сада. На скамейках сидят женщины - с детьми и без детей. Мальчик в трамвае смотрит в окно.

- Бабушка, а почему одни только тетеньки сидят?

- Тетеньки почему одни? А дяденьки, милый, все на фронте.

* * *

В столовой разговорился с девушкой, ленинградкой, только что кончившей школу и приехавшей в Москву поступать в вуз. Училась в деревенской школе на Урале.

- Мы, эвакуированные, или выковыренные, как нас называли, садились всегда за отдельные парты.

* * *

Хочет поступать в Институт внешней торговли. Спрашиваю, что же ее привлекает в этой внешней торговле?

- Ну, в смысле возможностей и перспектив.

- Какие же возможности? Материальные?

- Ну, конечно. Разве можно о каких-нибудь других думать в наше время?!

"Наше время!" Нет, милая моя, это ваше время, и вы отвечаете за него. Не сказал ей, ибо не поймет ни черта.

* * *

Добродушная девушка в учреждении:

- Ну, что ж, зайдите во вторничек, мы это сделаем.

* * *

На рынке. Женщина, покупая американское масло:

- Думаете - заграничное, так уж и хорошее? У них тоже масло из сои делают. Англичанки и американки потому и худые такие, что одну сою едят.

* * *

В парикмахерскую приходит нищий старик на деревянной ноге. Швейцариха гонит его. Старик, сдерживая ярость:

- Прогнать-то, гражданочка, легче, чем подать.

- Иди, иди.

- Я говорю - прогнать легче, чем подать. В дверях, грозит пальцем. Смотри, чтоб и с тобой такая картина не случилась!..

1944

Уже два месяца работаю литературным редактором журнала "Дружные ребята". Снимаю проходную комнату на Плющихе, живу за ситцевой занавеской. Мимо меня по многу раз в день проходят старики хозяева, бегает, смеется и кричит шумная девочка Тамарочка. И все-таки работаю.

* * *

Хожу в шинели. С голубыми летчицкими погонами. На погонах четыре звездочки. Поблескивали. Теперь уже не блестят.

В военном билете у меня сказано: интендант третьего ранга... Правда, сказано еще и другое: запаса.

Но очень уж не хотелось ходить без погон и без звездочек.

Третьего дня иду своим четким офицерским шагом к Петровке мимо Малого театра. Там какой-то ремонт, здание театра отгорожено от мостовой дощатым забором. Еще издали вижу, как из ворот навстречу мне выходит пожилой полковник, манит меня пальчиком. На рукаве у полковника красная повязка.

Подхожу, козыряю.

- Ваши документы, товарищ капитан.

Достаю военный билет. Он, поплевав на палец, листает его.

- Так. А ну зайдем сюда.

Захожу в эти широкие ворота, за дощатый забор.

- Присаживайтесь, - говорит полковник и любезно указывает на припорошенные опилками козлы. А сам достает из кармана добротный перочинный ножик, открывает его и начинает спарывать мои ненаглядные голубые погончики. Я бормочу что-то невнятное. Он усмехается.