Нортэнгерское аббатство - Джейн Остен

Комната, о коей шла речь, была просторна и пропорциональна, замечательно обставлена, дабы служить столовой; когда все собранье вышло прогуляться, гостье показали сначала апартамент поменьше, что принадлежал лично хозяину дома и по случаю визита смотрелся на редкость опрятным, а затем – будущую гостиную, коя, хотя обставлена не была, так восхитила Кэтрин, что даже генерал остался доволен. То была комната замечательной формы, с окнами до полу и прекрасным видом, хоть оный и являл одни лишь зеленые луга; на сей раз Кэтрин излила свой восторг с искренней простотою, свойственной ее чувствам:

– Ах! Отчего вы не обставите эту комнату, господин Тилни? Какая жалость, что она не обставлена! Я в жизни не видела столь красивой комнаты; во всем мире красивее не найти!

– Полагаю, – молвил генерал, улыбаясь весьма удовлетворенно, – что она будет обставлена очень быстро; ей не хватает лишь дамского вкуса!

– Ну, будь это мой дом, я бы только здесь и сидела. Ах! Какой милый коттедж меж деревьев – да это яблони! Какой миленький!

– Вам он нравится – вы его одобряете – сего довольно. Генри, не забудь, что насчет него говорили с Робинсоном. Коттедж останется.

Сей комплимент пробудил застенчивость Кэтрин и тотчас запечатал ей уста; и хотя генерал нарочито обращался к ней, интересуясь ее мненьем относительно цвета обоев и портьер, ничего похожего на мненье из юной девы исторгнуть не удалось. Впрочем, воздействие свежих достопримечательностей и свежего воздуха немало способствовало рассеянью сей неловкости; и, добравшись до декоративной части владений, представлявшей собою тропинку, что вилась по лугу, где гений хозяина пастората начал творить с полгода назад, Кэтрин сносно пришла в себя и сочла, что сей парк прекраснее всех, что встречались ей прежде, хотя ни один куст в нем ростом не превышал зеленую скамью в уголке.

Прогулка по другим лугам и отчасти по деревне, визит в конюшни, где надлежало осмотреть некие усовершенствования, и очаровательная игра со щенками, только-только научившимися кувыркаться, привели всех к четырем часам дня, хотя Кэтрин едва ли полагала, что уже пробило три. В четыре им надлежало отобедать, а в шесть – отправиться назад. Никогда дни не летели так быстро!

Кэтрин поневоле заметила, что роскошь обеда, по видимости, ничуть не удивила генерала; более того, он даже искал на сервировочном столе холодное мясо, какового там не обнаружилось. Сын его и дочь отметили иное. Они редко видели, чтобы он где-нибудь, за вычетом собственного дома, вкушал пищу с таким аппетитом, и никогда прежде не наблюдали, чтобы он бывал столь мало огорчен растаявшим топленым маслом.

В шесть, едва генерал выпил кофе, их вновь поглотил экипаж; и столь отрадно было поведенье генерала в протяженьи сего визита, столь уверилась Кэтрин касательно его ожиданий, что, будь она равно уверена в склонностях его сына, она покинула бы Вудстон, почти не тревожась, Как или же Когда туда возвратится.

Глава XXVII

Утро одарило юную деву нижеследующим весьма неожиданным посланьем от Изабеллы.

Бат, апреля __

Драгоценная моя Кэтрин,

Я с величайшим восторгом получила два милых твоих письма и должна тысячу раз извиниться за то, что не ответила ранее. Я очень-очень стыжусь своей праздности; но в сем кошмарном городе ни для чего не находится времени. Чуть ли не каждый день после твоего отъезда из Бата я бралась за перо, дабы тебе написать, но какая-нибудь глупая мелочь непременно меня отвлекала. Прошу тебя, ответь мне поскорее – пиши мне домой. Слава Богу, завтра мы оставим сей омерзительный город. С тех пор, как ты покинула Бат, я ни в чем не находила удовольствия – пыльно до ужаса, а все, кто дорог сердцу, уехали. Мне кажется, если б я виделась с тобою, остальные ничего не значили бы для меня, ибо ты мне дорога неописуемо. Я очень беспокоюсь за твоего драгоценного брата, ибо с его отъезда в Оксфорд не получила от него ни слова; я страшусь, не случилось ли какого недоразуменья. Доброта твоя все уладит: он единственный человек, коего я любила или же способна любить; я уверена, ты его в сем убедишь. Моды уже отчасти весенние, а шляпки – страшнее и представить нельзя. Надеюсь, ты приятственно проводишь время, но, боюсь, совсем позабыла меня. Я не скажу всего, что могла бы, касательно семейства, у коего ты гостишь, ибо не хочу показаться невеликодушной или настроить тебя против тех, кого ты почитаешь; но так сложно разобраться, кому доверять, а молодые люди сами себя не понимают и двух дней кряду. С радостью сообщаю, что молодой человек, невыносимый более прочих, оставил Бат. По сему описанью ты поймешь, что я разумею капитана Тилни, кой, как ты, вероятно, помнишь, до твоего отъезда потрясающе склонен был преследовать и дразнить меня. Затем он стал еще хуже и просто-напросто ходил за мною тенью. Многие девушки обманулись бы – такого ухаживанья свет не видывал; однако я слишком хорошо знаю непостоянный пол. Два дня назад он отбыл в полк и, надо думать, более никогда не станет мне докучать. В жизни не встречала таких хлыщей; он потрясающе неприятный. Последние два дня он не отходил от Шарлотты Дэвис; я жалела его за столь неразвитый вкус, однако не обращала вниманья. Последний раз мы встретились на Бат-стрит, и я тотчас свернула в лавку, дабы он со мною не заговорил; я и видеть его не желала. После он направился в бювет; но я ни за что на свете не пошла бы следом. Сколь отличен от него твой брат! Умоляю, сообщи о последнем – из-за него я весьма несчастна; уезжая, он был такой измученный – простудился, вероятно, или же его что-то угнетало. Я бы написала ему сама, но потеряла адрес; и, как я уже намекала выше, опасаюсь, что он счел дурным некий мой поступок. Прошу тебя, урезонь его и утешь; или, если он по-прежнему терзаем сомненьями, все уладит его записка ко мне или визит в Патни, когда он окажется в городе. Я целую вечность не бывала в залах, и на театре тоже, только вчера вечером ходила с Ходжесами озорства ради, за полцены; потому что они меня задразнили; и я не хотела, чтоб про меня сказали, будто я заперлась из-за отъезда Тилни. Мы как раз сидели подле Митчеллов, и они сделали вид, будто страшно удивились, меня увидев. Я знаю, какие они злобные; когда-то не снисходили до любезности, а теперь – воплощенное дружелюбье; но я не дура, меня они не обманут. Сама знаешь, мне и самой бойкости не занимать. Энн Митчелл нацепила тюрбан, как у меня, я такой надевала неделю назад в концерт, только у нее дурно вышло; моему необычному лицу такое идет, насколько я понимаю, – во всяком случае, Тилни тогда мне так сказал, и еще прибавил, что мною все любуются; впрочем, он последний человек на свете, чьему мнению я стану доверять. Я теперь ношу только фиолетовое; я знаю, что выгляжу чудовищно, однако сие не важно – это любимый цвет твоего драгоценного брата. Не теряй времени, драгоценнейшая моя, бесценнейшая Кэтрин, напиши ему и мне,

Коя вечно и т. д.

Сии потуги пустого лицемерья не обманули даже Кэтрин. Несообразности, противоречия и ложь бросились ей в глаза с первой же строки. Она стыдилась за Изабеллу и стыдилась того, что любила ее. Сии изъявленья привязанности были отвратительны, сии оправданья пусты, а требованья дерзки. От ее имени написать Джеймсу! Нет уж, Джеймсу вовсе не следует более слышать имени Изабеллы.

По прибытьи Генри Кэтрин сообщила ему и Элинор, что брат их в безопасности, со всею искренностью их поздравила и с великим негодованьем зачитала самые содержательные отрывки письма. Дочитав же:

– Вот и вся Изабелла, – вскричала она, – вот и вся наша дружба! Она, вероятно, почитает меня идиоткой – иначе бы так не писала; но, быть может, сие более прояснило мне ее нрав, нежели ей известен мой. Я понимаю, какова она. Самовлюбленная кокетка, чьи фокусы не подействовали. Я не верю, что она когда-нибудь питала расположение к Джеймсу или ко мне; я бы хотела вовсе ее не знать.

– Вскоре вам покажется, будто так оно и есть, – сказал Генри.

– Я не постигаю лишь одного. Я понимаю, что она имела виды на капитана Тилни, но не преуспела; но я не постигаю, чего хотел капитан Тилни. Для чего ему было окружать ее вниманьем так, что она поссорилась с моим братом, а затем бежать самому?

– Я мало что могу сказать в защиту резонов Фредерика – тех, кои я подозреваю. Он не лишен тщеславья, как и юная госпожа Торп; основное различье меж ними в том, что он умнее, а посему его тщеславье пока ему не навредило. Раз следствие его поведенья не обеляет его в ваших глазах, нам лучше не искать причины.

– Значит, вы думаете, на самом деле он был к ней равнодушен?

– Я в этом убежден.

– И притворялся, будто это не так, озорства ради?

Генри кивнул.

– Что ж, в таком случае, должна сказать, он мне ни капельки не нравится. Для всех нас все обернулось к лучшему, но он не нравится мне все равно. Вообще-то, я думаю, никто не пострадал – вряд ли у Изабеллы разбито сердце. Но что, если бы она в него влюбилась?