Не имей сто рублей... - Елена Горбачевская

В общем, мы уже собирались домой, когда передо мной встала обычная за это время проблема. Кончились сигареты. А надо было запастись по крайней мере на несколько дней, которые нам предстояло провести на велосипедах. Так что когда я нашла «L&M» в каком-то кафе, я уже на цену не смотрела и взяла два блока. В качестве моральной компенсации Саня получил деньги на шоколадку, и, пока он ее выбирал, я отправилась на улицу покурить. Только я достала из пачки сигарету, зажгла зажигалку, как орган, на котором я обычно сижу и где у меня расквартирована интуиция, предупредил о надвигающейся опасности. Я так и застыла с незажженной сигаретой, чувствуя, как словно какое-то поле сгущается рядом. Буквально доли секунды. Что-то давит, сначала несильно, потом по нарастающей воздействие увеличивается, будто пытается сплющить, и тугой волной приходит удар.

Искры из глаз, все завертелось вокруг, и я почувствовала, что падаю, точнее, отлетаю от этого удара. Тупым грохотом отозвался во всем теле удар головой об асфальт, и я провалилась в беспамятство.

Запах… Это было первое, что я ощутила. Специфический больничный запах. Где я? Попыталась открыть глаза. Белый потолок. Слева — капельница, через которую что-то вливают. Скорее всего, в меня. Соседние койки пустые. Это нетипично, отметила я, даже не дав себе труда задуматься, почему и для какого времени. Окошко. В него сквозь грязно-белые занавески пробивается солнечный свет. Похоже, что время после полудня.

Как это меня угораздило? В голове гудело и трещало, мешая сосредоточиться. Когда я последний раз была в больнице? Когда Саня родился? Когда поломалась? Нет, тогда меня загипсовали и отправили домой.

Домой! Мне срочно нужно домой! Мы же завтра отправляемся, а я тут валяюсь! Я тут же вспомнила все: и поход за покупками, и удар.

Я дернулась встать, и тут передо мной все закружилось-завертелось, а к горлу подступила тошнота. Неужели сотрясение мозга? Только этого еще не хватало!

Я сидела на койке, двумя руками пытаясь удержать собственную голову от кружения и вращения. То есть она, голова, разумеется не вращалась, только внутри нее, похоже, включили карусель. Зашла какая-то тетка в белом халате, наверное, медсестра, и тут же принялась на меня орать:

— Что Вы себе позволяете! Вам же русским языком было сказано: лежать!

— Пожалуйста, не кричите так, у меня голова болит, — у меня не было ни малейшего желания с ней ругаться. — А насчет русского языка, так я не слышала, поскольку была без сознания.

— Немедленно прекратите хамить! А не то я пожалуюсь главврачу!

— Прекрасно! — ответила я. Интересно, в чем же это выражалось мое хамство? Наверное, в неуместно употребленном слове «пожалуйста». — Мне бы очень хотелось пообщаться с врачом, пусть и не с главным.

От такой моей наглости медицинская тетка даже онемела. Вылупила глаза, словно бешеная килька, да так и помчалась к начальству разборки клеить.

А меня сверлила одна и та же мысль: что с Саней? Не дай Бог то же, что и со мной! Где он? Как я попала в эту больницу и как мне отсюда выбраться? Сколько времени прошло? Да там же Сережа, наверное, с ума сошел от беспокойства! Вообще строго говоря весь этот сонм сложно назвать одной мыслью, но словно молотом в висках стучало: где Саня?

Я продолжала тупо сидеть на койке, стараясь справиться с головокружением, когда в палату вошел молодой человек довольно интеллигентного вида. Наверное, доктор.

— Вам ни в коем случае нельзя шевелиться! — начал он с порога.

— А что такое со мной приключилось?

— Вам стало плохо на улице, и Вы упали.

— Со мной был ребенок, сын. Что с ним?

— Да ничего, — он даже удивился вопросу. — Он у Вас настоящий мужчина. Вызвал скорую помощь, помог доставить вас в больницу и самостоятельно отправился домой.

Ага, уже легче. Не только Саня не пострадал, но и Сережа в курсе дела.

— У меня что, сотрясение мозга?

— Нет, сотрясения нет. А почему Вы так решили?

— Голова сильно кружится.

— А, это от лекарств, которые Вам вводятся через капельницу.

— Какие еще лекарства?

— Сердечные препараты, общеукрепляющие, витаминчики.

— Витаминчики? Ну, ладно. А зачем это мне сердечные препараты?

— Уважаемая… — он сверился со своими записями. — Госпожа Горбачевская! Да у Вас, матушка, ужасное состояние! И это в вашем-то возрасте! Сердце почти не прослушивается. Странная картина, похожа на предынфарктную. Видели бы Вы свою кардиограмму!

Мне захотелось сказать, что если он меня отсюда не выпустит, то через пару дней от меня только и останется, что кардиограмма.

— Ничего страшного! Я чувствую себя нормально, если не считать головокружения. Но Вы сами сказали, что оно вызвано лекарствами. Мне нужно домой.

— Вы с ума сошли! Какое домой, строгий постельный режим!

— Но мне срочно нужно, — продолжала настаивать я.

— Нет таких дел, которые нельзя отложить, когда речь идет о жизни и смерти!

Вот именно, добавила я мысленно.

— Хотя бы позвонить я могу?

— Вы находитесь в палате интенсивной терапии, попросту — в реанимации, — похоже, он начинал терять со мной всякое терпение. — Какие могут быть звонки, скажите на милость? Ложитесь и лежите. Вам даже в туалет нельзя выходить!

Да, крепкий орешек, с ним каши не сваришь!

— Тогда можно Вас попросить позвонить мне домой, — я изобразила самую обаятельную из своих улыбок. — Сообщите, пожалуйста, моим домашним номер корпуса и палаты. Я надеюсь, они сегодня смогут посетить меня здесь?

— Вообще-то не положено посещать больных в интенсивной терапии… — улыбка, похоже, подействовала, ибо говорил он уже далеко не так уверенно.

— Войдите, пожалуйста, в мое положение, — продолжала я щебетать. — Дома осталось несколько проблем, которые меня сильно нервируют. Если мои домашние придут, я смогу их решить. Мне же, наверное, вредно волноваться?

— Ладно уж, диктуйте номер. Позвоню.

— А когда время посещений?

Он взглянул на часы:

— Да уже началось. Так что скажу, чтобы сразу же ехали.

Он ушел, а я стала думать, как же мне отсюда удрать. «Вам даже в туалет нельзя выходить!» Узнал бы он, что Горбачевская прямо из реанимации собирается сесть на велосипед и отправиться в путешествие, что так у него самого бы сделалось предынфарктное состояние!

Да уж, задачка! Пускать дело на самотек было нельзя, потому что мое бедное растворяющееся сердце будет прослушиваться с каждым днем все хуже и хуже, и из благих побуждений меня здесь продержат до самой смерти. То есть до растворения, а потом опишут странный случай, на котором будут обучаться новые поколения студентов. Наверное, даже красивое латинское название придумают для такой невиданной болезни. Или русское. «Синдром Горбачевской»! Звучит красиво, да толку мало!