Квартира - Даша Почекуева

Ебелкина уже оделась, но в последний момент решила вернуться в зрительный зал и поискать потерянную шапку. Версия была убедительной, и, главное, уличить Фролова не в чем. Лена не имела понятия ни о самом Ебелкине, ни о том, что жена давно его бросила.

Фролов поднялся на свой этаж. В коридоре пахло жареным луком. Заглянул на кухню — Лена стояла у плиты и перемешивала лопаткой картошку в глубокой чугунной сковороде. Картошка весело скворчала.

— Привет, — сказал Фролов.

Лена, не оборачиваясь, кивнула. В нерешительности Фролов потоптался в дверном проеме.

— А Ванька дома?

— Гуляет где-то… Ужинать будешь?

— Буду.

— Подай тарелки, пожалуйста.

— Угу.

За ужином молчали. Фролов ждал сформулированного вопроса, боясь выдать себя преждевременными оправданиями. Лена ничего не спросила. Фролов ловил ее отсутствующий взгляд, устремленный в никуда. Убирая тарелки со стола, она вдруг вышла из забытья и спросила:

— Поможешь с закупками? В пятницу же девять дней.

У Фролова вырвался вздох: так вот о чем она думала все это время.

— Да. Конечно.

— Ляля опять приедет помогать с готовкой. Не знаю, что бы мы без нее делали.

— Это точно. Завтра съезжу в гастроном, возьму что-нибудь на стол.

— Спасибо.

Он включил телевизор и сел на диван. Шел эстрадный концерт. Выступал дуэт Маврикиевны и Никитичны — два мужика в старушечьих платочках изображали благообразных бабулек. Публика умирала от смеха.

Где-то внутри Фролова бродила неясная мысль: что-то о закупках, поминках, похоронах. Стараясь унять стихающую тревогу, он прикинул, сколько денег возьмет на завтра и что сможет купить. Счастье, если удастся урвать колбасу для салата и курицу на котлеты. Еще можно попросить Сережу постоять в очереди за конфетами.

Он думал, думал и вдруг понял.

— Лен.

— М-м-м.

— А на какие деньги мы похороны оплатили?

Лена тихо пробубнила:

— Профсоюз папин дал.

— Что, все сразу? Там же было немало.

Лена стряхнула крошки со стола.

— Ну, Сеня помог. Нельзя?

— Да нет, конечно, можно… Только матери не проговорись. Она ведь тебя измучает.

Лена тяжело вздохнула. Снова посмотрела потусторонним взглядом куда-то в пространство, что-то взвесила.

— Знаешь… Я тут подумала… Ты можешь телевизор потише сделать?

Фролов встал и нехотя убавил громкость.

— Спасибо. Так вот, я подумала… может, нам развестись?

— Что? — переспросил Фролов.

— Я говорю: может, нам развестись. Как ты думаешь?

Фролов уставился на жену. Она села за стол, сцепив руки в замок, и немного погодя он сел напротив, двигаясь медленно, как кот.

— Я навела справки. Нужно сходить в суд и подать заявление. Наш суд недалеко, на Ворошиловской, я тебе покажу. Нужно будет заплатить пошлину, но деньги я уже отложила.

— Какую еще пошлину?

— Ну, за развод.

— Гм… Гм.

— О жилье можешь не волноваться: я уеду, и комната останется тебе. Если Ваня захочет, сможет остаться здесь или уехать со мной. Пообещай не мотать ему нервы переездом в Москву или Ленинград, и я выступлю за то, чтобы он остался. Тут школа близко. Буду приезжать и готовить, голодными не останетесь. Если что, сможешь делать Ване яичницу по утрам?

Голова Фролова заныла медленной восходящей болью от шеи к затылку. Прежде он врал, что голова болит, и вот — по-настоящему. Фролов закрыл глаза, борясь с желанием вернуться на диван, лечь и растечься по подушкам.

— Я… я что-то не понимаю.

— Что именно — насчет суда? Говорю же, тут все просто…

— Нет, стоп. Ты это всерьез? Про развод?

Лена закрыла глаза, собираясь с силами, открыла и медленно произнесла:

— Вов… Но ведь нам плохо вместе. Не подходим мы друг другу. Я же вижу.

Фролов подумал: ну нет, какой развод. Это даже звучит дико.

— Так… Лен… ну да, сейчас не самый простой период. Твой папа… Похороны, поминки, то-се…

— Это не период. Это длится уже много лет.

— Ну уж не надо.

— Знаешь, я стояла там у могилы и думала: мои родители никогда не были счастливы. Папа с мамой мучился, а она даже не замечала, как все плохо. И вот он умер. Все так просто кончилось… Целая жизнь насмарку. Это же ненормально, так не должно быть. И я так жить уж точно не хочу.

Голос у нее был отрешенный, как всегда в последнее время. Вдруг, опомнившись, она зачем-то спросила:

— А твои родители?

— Что — мои?

— Были счастливы?

Этот разговор утомлял Фролова еще больше, чем идея о разводе.

— Лен, кончай уже. Какая разница.

— Я бы не хотела повторять путь. У нас все становится только хуже.

— Неправда. Есть много хороших моментов.

Лена остановила на нем взгляд. В груди Фролова поднялось чувство, не предвещавшее ничего хорошего: показалось, будто вот-вот Лена спросит о кинотеатре.

— А если б хороших моментов не было, ты бы это признал?

— Слушай, давай потом. Разберемся с поминками, ты успокоишься. Там посмотрим.

— Ничего не изменится, — сказала Лена и потерла пальцами переносицу. Фролов догадался, что у нее тоже болит голова.

— Выпей таблетку. Вон там, в ящике.

— Вов, давай еще раз…

— Не надо никаких «еще раз». Просто выпей таблетку.

Вся эта тема уже казалась ему разновидностью умственного помешательства. Продолжая разговор, он по глупости поддерживал Ленино безумие, вместо того чтобы зарубить его на корню — а еще рисковал поднять из глубин тот самый вопрос, в ответ на который ему пришлось бы врать и оправдываться. Фролов ушел на перекур, а когда вернулся, Лена, слава богу, уже остыла и лежала на диване лицом к стене.

— Таблетку выпила?

Не оборачиваясь, Лена помотала головой. Он принес ей аспирин и тронул за плечо.

— Вот, возьми.

19

— Вовка, а у тебя точно все хорошо?

— А что?

— Не