Наследство для двоих - Джанет Дейли

Бен никогда не соглашался с практикой родственного скрещивания, которое широко практиковал Дин, повязывая дочь с отцом или брата с сестрой. Он называл это «кровосмесительством». В результате получались красивые лошади, которые тем не менее нередко обладали значительными физическими недостатками или даже серьезными изъянами. Эбби считала, что в результате этой порочной практики качество лошадей, которых производил Ривер-Бенд, неуклонно падало.

Эбби привела молодую кобылу на корду[13] и пристегнула повод к направляющей проволоке. Взяв в руки кнут, она вывела лошадь на середину площадки.

Эбби росла на ферме. Других детей в близлежащих окрестностях не было, и она с самого раннего детства привыкла смотреть на лошадей, как на своих единственных друзей. Они превратились в ее приятелей, партнеров по играм и хранителей ее секретов. Однако не только одиночество влекло ее к этим животным. Любое выражение преданности с их стороны было искренним и неподдельным. В отличие от людей, они не умели притворяться и были не способны предавать.

Почти все подруги Эбби прошли в свое время через увлечение лошадьми, но у нее эта страсть осталась навсегда. Рядом с этими красивыми благородными животными она ощущала себя в своей стихии, и чувство это было неизменным.

Позволяя лошади расслабиться, Эбби пустила ее легкой рысцой по кругу против часовой стрелки и краем глаза увидела, как Бен Яблонский повернулся и отошел от ограды. Это заставило Эбби усмехнуться. Бен ни за что не допустил бы, чтобы кто-нибудь занимался с молодой лошадью без его надзора. Похвалы из его уст раздавались редко и обычно иллюстрировались тем или иным действием с его стороны. Как, например, сейчас.

У въезда в Ривер-Бенд висел большой щит, на котором черными прописными буквами было выведено название фермы, а чуть ниже красовался силуэт арабского жеребца. Рейчел чуть притормозила и посмотрела на лошадей, пасшихся под поросшими мхом деревьями. Кони находились слишком далеко, чтобы их можно было как следует рассмотреть.

Она приехала сюда прямиком из аэропорта, вернувшись в Хьюстон на день раньше, чем планировала. За то короткое время, что она провела в Лос-Анджелесе, она успела очень многое: уволиться с работы, разобрать вещи и упаковать то, что не собиралась брать с собой, передать квартиру одному из своих коллег. Все прошло так гладко, что теперь она окончательно уверилась в правильности принятого ею решения – окончательно перебраться в Техас. Как только она здесь обоснуется, то сразу же перевезет сюда и своих лошадей. От прошлой жизни у нее не останется ничего, кроме них.

Крепче сжав руль, Рейчел некоторое время колебалась, а затем решительно повернула машину и поехала по узкой дорожке, затейливо петлявшей вдоль лужайки. С тех самых пор, как Дин подарил ей Саймун, Рейчел всегда хотелось взглянуть на ее старших родственников, и не на картинках, а воочию. Кроме того, ей хотелось посмотреть на конюшни Ривер-Бенда, о которых она столько читала.

Когда машина подъехала к самому сердцу фермы, деревья расступились, словно стражи перед своим повелителем, и перед ее взором предстал особняк с его башенками, остроконечной крышей и узорными перилами, опоясавшими дом и веранду. Да, подумалось Рейчел, это место заслуживает того, чтобы называться человеческим жилищем. Несмотря на внушительные размеры поместья, в нем не чувствовалось ни холодности, ни высокомерия. От него прямо-таки исходили теплые волны уюта и гостеприимства.

Рейчел вспомнилась жалкая квартира, в которой прошло ее детство, – завешанная картинами матери и пропитанная запахом красок и растворителей. А ведь она могла жить здесь. Эта мысль жгла ее изнутри, разжигая горечь потери.

Помимо своей воли Рейчел вспомнила о том, как умерла ее мать – так внезапно и неожиданно для всех. Вернувшись из школы, Рейчел поднялась на чердак, где располагалась мастерская мамы, и увидела ее лежащей на полу перед незаконченной картиной. Она стала громко звать ее и трясти, однако мать не отвечала, и тогда Рейчел бросилась за помощью к соседям. Все остальное виделось ей словно сквозь пелену тумана. Она вспоминала больницу и какого-то мужчину в зеленом, сказавшего ей, что мама умерла. Рейчел даже не помнила, когда приехал Дин: в тот же самый вечер или на следующий день. Но он приехал, и она плакала в его объятиях, не в силах остановиться.

В какой-то момент – то ли до похорон, то ли перед ними – Рейчел задала ему вопрос:

– А что же теперь будет со мной? – Ей тогда было семнадцать лет, но она чувствовала себя семилетней девочкой – испуганной и одинокой.

– Я договорился о том, что ты теперь будешь жить с Мирией Холмс, – ответил он, имея в виду художницу, с которой дружила мама. – Она сама это предложила и…

– Я не хочу с ней жить! – Рейчел чуть было не крикнула: «Я хочу жить с тобой!», но осеклась, прежде чем слова вырвались наружу. Ведь она втайне надеялась, что папа возьмет ее с собой в Техас, что он не сможет оставить ее ни с кем из посторонних людей, что он любит ее слишком сильно, чтобы бросить здесь одну. Известие о том, что ей не суждено жить с ним, сломило ее.

– Это ненадолго, – торопливо стал успокаивать он Рейчел. – На следующий год ты поступишь в колледж, будешь жить в студенческом городке, заведешь там себе новых друзей…

Ему не понять, что у нее никогда не было и не может быть друзей. Люди возникали в ее жизни и снова уходили. Некоторые исчезали сразу же, другие задерживались чуть дольше, давая ей повод думать, что наконец-то появился человек, которому можно верить. Однако каждый раз ее неизбежно поджидало разочарование. Теперь же, когда мама умерла, не осталось ни одной живой души, кому бы она была нужна. Даже собственному отцу.

Господи, как же хотелось Рейчел быть нужной и любимой! Но скорее всего это ей не суждено. Все, что у нее осталось, это ее лошади, и она убеждала себя в том, что ей никто больше не нужен. Их компании, их преданности было для нее вполне достаточно.

Стоявший перед ней развесистый дуб протянул две огромные ветви, словно указывая в двух направлениях: к выкрашенному в белый цвет особняку и к огромному комплексу конюшен. Рейчел направила машину в сторону конюшен.

Поработав с Ривербриз минут двадцать, Эбби вывела серебряно-серую кобылу с корды, по периметру которой шла высокая ограда, чтобы животные не отвлекались на то, что происходит вокруг. Фыркая и отдуваясь, животное настороженно трусило рядом с ней. Когда они уже приближались к конюшням, Эбби почувствовала, как натянулись поводья, которые она держала в руке. Ошибочно приняв это за нетерпение лошади поскорее попасть в стойло и получить причитающуюся ей порцию овса, она повернулась к своей любимице и шутливо спросила: