Я дружу с Бабой-Ягой - Геннадий Михасенко

— Назад!

— Не пугай, Сема! Не заряженное!— небрежно отозвался Федя, но ни тот, ни другой не двинулись.

— Ах, не заряженное? Первый выстрел в воздух, второй — по мотору! Нате вам первый! — И я пальнул ввысь. Пацаны пригнулись, а я перезарядил. — А теперь подставляйте моторы! Где они у вас?

И я навел на них ружье.

Эх, как мне хотелось жахнуть по ним! Палец уже напрягся, во рту появился какой-то металлический дымный привкус, а горло подпер ужас! Зеленые бросились в воду, выскочили на берег, потеряв свои береты, и попятились, заслоняясь от ружья, как от света, руками. Федя с дрожью бормотал:

— Тихо, Сема!.. Сема, не шали!..

— Я вам сейчас дам тихо! Такое тихо, что у вас перепонки полопаются! — приговаривал я, кругами водя ствол вокруг отступавших, как будто околдовывая их.

Возле кустов у зеленых словно сработали какие-то реактивные движки, и они исчезли. От шлюпок улепетывали еще двое. По пути они решили опрокинуть Посейдона. Запрыгнув на помост, безбожники с кряком, так что хрустнула фанера, навалились на него. Я выстрелил поверх их голов — и их как ветром сдуло. Сбежав на мостик, который переменившимся ветром приблизило к берегу, но не совсем, я ухнул в воду по пояс, выбрел на сушу и вдруг лишился сил.

На плац я поднялся с трудом. Там уже никого не было. Нигде вообще никого не было, только за камбузом каркали потревоженные вороны. Не было и флага. На его месте болтался какой-то черный комок. Я спустил его — это была дохлая ворона, без хвоста, та самая, наверно, из помойной ямы. Ну, уж этот-то позор я утаю ото всех! Отвязав птицу, я воровато огляделся, отошел к кустам и закинул ее подальше. И захотел сесть, даже лечь — как уютно было в ванне! Я глянул на гравий. Он был мокрым и холодно темнел. Я вдруг подумал, что хорошо бы его сейчас укатать, и еще бы лучше — мной, превратив меня в бесчувственный каток, и чуть было не опустился на корточки, готовый к этому превращению, но спохватился, что не слышно старика, и позвал:

— Егор Семенович!.. Где вы?

Тишина. Я чувствовал, что она вот-вот начнет наполняться голосами справа и слева, и когда наполнится до краев, опять наступит тишина — тишина великой скорби... Я нашел Егора Семеновича в кубрике первого взвода варягов. Он, бешено выпучив глаза и шумно дыша, лежал на кровати у входа. На груди его, пригревшись, дремала Шкилдесса. Изо рта деда торчало полотенце, а руки и ноги были связаны — в точности, как у меня.

Веревки пригодились.

23

Минут через десять примчался мичман Чиж с «ударным кулаком», который, так и не смотав ремнец с рук, хищно заоглядывался, надеясь применить их» здесь. Я рассказал, что случилось, — коротко, в нескольких словах. Мичман Чиж оторопел, потом крикнул:

— В погоню?.. Хотя стоп?

Конечно, преследовать десятерых «зеленых» в зеленой тайге и в неизвестном направлении — бессмысленно, но что имело смысл — мичман не успел решить — справа появилась армия Давлета. Сам командующий, задыхаясь, трусил последним.

Мичман Чиж обреченно шагнул навстречу.

— Товарищ начальник лагеря, группа в зеленой форме только что произвела...

— Отставить! — перебил Давлет. — Вижу!

Он заметил, что флага нет, и, не спуская взгляда с топа мачты, направился к ней, как слепой, шаря впереди руками и раздвигая юнг. Он ощупал фал в том месте, где прикреплялся флаг, погладил мачту и сказал, сведя брови:

— Это ужасно!

— Разрешите?.. — начал мичман Чиж.

— Молчите! Все молчите!

Он посмотрел на ГКП и двинулся туда, так же слепо разнимая толпящихся. Следом за Филиппом Андреевичем поднялись на балкон мичманы и я, потому что дежурство мое продолжалось. Давлет потрогал обрывок веревки у кронштейна, на котором недавно висела рында, и повторил:

— Это ужасно!.. По всем воинским законам чести мне сейчас нужно застрелиться. Понимаете? — И Филипп Андреевич вдруг снял с моего плеча ружье.

— Оно не заряжено, — сказал я.

— Жаль.

— А вот патрон. — Я протянул оставшийся патрон, но тут же отдернул руку, спохватившись, что толкаю начальника лагеря на самоубийство.

— Давай-давай!

— А вы?

— Не бойся! На кого же я вас, побитых, оставлю? Будем переживать и воскресать вместе!.. Раз на падавшие были в форме, значит, это не шайка охламонов, а цивилизованная организация! Значит, хоть под землей, но я найду их! И знамя найду, и рынду, и что там еще? — воскликнул Филипп Андреевич.

— Это «Зарница»! — сказал я.

— Почему ты так думаешь?

— Среди них Федя был!

— Какой Федя?

— Ну, брат Бабы-Яги, которого вчера Рая за шпиона приняла! Который вас пирожками угощал!

— Как, он — из «Зарницы»? — почти ужаснулся Давлет.

— Да.

— Что же вы мне этого тогда не сказали? Главного!.. А то — друг, брат. А я уши развесил!

— Я говорил — врут! — крикнул снизу Рэкс.

— Брат! — крикнул я. — И друг!

— Шпион он! И Рая не ошиблась! В первую очередь шпион, а уж потом друг и брат! Брат — это же маскировка! Пирожки с печенкой! Экскурсия! — все более негодовал Давлет.

— Я же говорил! — опять выкрикнул Рэкс.

— Какой шпион! Вы что! — возмутился я, до сих пор не связывавший нападения зеленых с Фединым визитом дружбы, но вдруг эта связь блеснула: ведь исчезло именно то, чем Федя особенно интересовался — флаг и рында! Да и во всем поведении Феди для меня начали проступать сплошные подозрения. — Филипп Андреевич, — испуганно прошептал я, подаваясь к нему, — ведь он не на машине уехал отсюда, Федя-то! Мы его отправили с дядей Ваней по той тропе, напрямик!

Давлет, оказавшийся у стула, сел.

— Поздравляю! — сказал он упавшим голосом. — Теперь мне все ясно! Вчера Федя по тайной тропе унес полную информацию о нашем лагере, а сегодня по ней же вернулся со своим отрядом! Логично? —

спросил меня Филипп Андреевич, но я лишь похлопал глазами, не в силах сразу сопоставить факты, поэтому он сам же и ответил.— Логично!

Тут кивнул и я:

— Да, пожалуй.

— Не пожалуй, а точно! Слушайте! — воскликнул вдруг Давлет вскакивая.— Братцы, ведь наш художник не пропал — его похитили! Его схватили зеленые! Ведь дело-то было у тропы!

— У тропы, — сказал я.

— Значит, все! Ты отстал, Берта был один, а тут зеленые навстречу — хап его! — и в сумку! Уф, гора с плеч! Не было бы счастья да несчастье помогло! Точно, точно! Точнее некуда! Так оно все и было!— Горячо говорил Давлет, нервно расхаживая по балкону. — Какой маневр! Пропал человек близ штормящего залива! На это они, конечно, не рассчитывали! Просто удача!

— А почему они Ушки-на-макушке не схватили вместе с Бертой-у-мольберта? — спросил кто-то.

— Я отстал, — ответил я.

— А почему?

— Потому. Надо было!

— Что надо было — предать? — уточнил Рэкс.

— Нет! — крикнул я.

— Врет! — уличил Рэкс. — Выкручивается! Шпион он! И Баба-Яга шпион! Свили тут гнездышко!

— Мы не шпионы! Это ваш Сирдар-шпион и предатель! — вдруг вспомнил я. — Это он заманил меня в ловушку! Если бы не он, я бы ударил в рынду, сбегал бы за ружьем — и попробуй бы тогда подступись к флагу! Фига-с-два! А Сирдар...

— Ты это серьезно? — перебил Давлет.

— Еще бы!

— Общее построение! — крикнул начальник.

Через минуту экипажи стояли на местах. Сирдара не было. Проверили кубрик — вещички его исчезли. Митьку, как говорится, Митькой звали!

— Та-ак!— недобро протянул Филипп Андреевич.— Еще один удар под дых! Не многовато ли на сегодня?.. Я опасался, что Сирдар может сбежать во всей форме, но чтобы предать во всей форме — это уж извините! Рэкс!

— А я-то причем? — отозвался тот.

— Сначала выйди как положено, а петом разберемся, при чем ты или ни при чем! — пристрожился Давлет, и Рэкс вышел. — Вы, кажется, были друзьями? Были?

— Так себе!

— Как это «так себе»? Ты хочешь намекнуть, что при «так себе» за друзей не отвечают? — спросил Филипп Андреевич, но Рэкс промолчал. — Ты, может, замечал что-нибудь подозрительное?.. Может, знал о его намерениях?

— Ничего не знал!

— А он случайно не проговаривался о возможности нападения? Не вербовал ли тебя?

— Я бы ему завербовал! Так, что он бы забыл про всякие вербы! Я ему еще устрою, позорнику!

— Ухарь, а ты? — поинтересовался Давлет.

— Ни-ни! — ответил Олег. — Но мы разберемся!

— Разберемся вместе! Встаньте в строй!

— Это я виноват, товарищ начальник лагеря! — внезапно круто повернувшись на каблуках, сказал мичман Чиж. — Я оставил лагерь без командира!

— И я виноват! — выпалил я, вытягиваясь возле мичмана. — Я самовольно оставил ГКП. Вернее, не самовольно, а по якобы приказу мичмана, который передал мне Сирдар!

— Доложите по порядку! — устало сказал Филипп Андреевич.

О событиях до броска на перевал доложил мичман Чиж, об остальных — я. Воевал я, кажется, не долго, но при рассказе столько всего набралось, что я порой замолкал, опасаясь, не выдумал ли чего-нибудь и не хвастаюсь ли. Слушали меня внимательно, поворачивая головы туда, куда я показывал: к камбузу, на мачту, на Посейдона, на шлюпки, две из которых зеленые ловкачи успели-таки отвязать, и теперь они покачивались на волнах уже метрах в двадцати от берега. Давлет сидел неподвижно, не сводя с меня странных, точно не верящих глаз. О не очень воинственной роли Шкилдессы в своем освобождении я умолчал. Этого не знал даже Егор Семенович, считая, наверное, что кошка сама так разоралась. Старик, потрясенный насилием, которое не выпадало на его долю даже во времена мировых войн, отлеживался у себя на складе.