ГРАС. Компиляция. Книги 1-8 - Никита Велиханов

— Даже если вы что-то такое и умеете, то в самонадеянности вам все равно не откажешь, — улыбнулся Шершневич. Глаза у него явно потеплели. — Если угодно, считайте это комплиментом.

— Благодарю.

— Хорошо, тогда давайте к делу.

— Давайте.

— Дело в том, что много лет тому назад... Я не стану уточнять, ладно? Тем более, что это теперь не имеет никакого значения. Так вот, много лет назад в моей голове начала оформляться теория, которую я сам для себя окрестил биолектикой. Я не стану вдаваться в подробности, а опишу только общую картину, так, как я в свое время знакомил с ней некоторых своих знакомых — и в том числе юного Валю Колесника, когда он мало в чем еще был способен разобраться самостоятельно.

Так вот. Представьте себе на минуту, что вся земля -- это единый живой организм. Я знаю, идея не новая и давным-давно скомпрометированная. Но — посмотрите на вещи чуть шире. Представьте ее себе не организмом в том виде, в котором мы привыкли видеть собственный организм или те организмы, которые так или иначе с нами соприкасаются. Представьте себе — ну, скажем, невероятно сложно организованный организм колониально-симбиотического типа, способный вырабатывать программу собственного развития. При том, что каждый из мириадов составляющих эту колонию отдельных видов никакого понятия и представления об этой программе не имеет. И при том, что никакого единого руководящего центра, единого мозга попросту не существует. Как не существует его, скажем, в муравейнике. Ведь и муравейник по-своему разумен, чего не скажешь об отдельных составляющих его муравьях, включая и матку, которая, конечно, — центр и смысл его жизни, но она всего-навсего автомат по производству яичек. За которыми ухаживает, кстати, не она, а муравейник.

Представили? А теперь представьте, что это само-программирование происходит одновременно на уровне всего этого макроорганизма, причем происходит оно методом частных проб и ошибок которые осуществляются на уровне отдельных видов и биоценозов. В случае достижения более или менее приемлемых результатов биоценоз на некоторое время закрепляется, а информация записывается на структурном уровне — ну, скажем, на уровне ДНК всех составляющих данный биоценоз организмов. Или на уровне кристаллических решеток— если бы были возможны небелковые формы жизни,

(Знал бы он, как он прав — подумал про себя Виталий, но вслух ничего лишнего говорить не стал.)

В тех же случаях, когда эксперимент оказывается неудачным — а таких случаев, я думаю, должно быть много больше — «провинившийся» биоценоз просто- на просто уничтожается, а информация стирается как лишняя, или, скорее, разлагается на составные элементы, на строительный материал для дальнейшего развития. Происходит, скажем, какой-нибудь глобальный катаклизм — климатический, геологический, эпизоотический или какой-либо иной. Ну вот, к примеру, как вымерли динозавры. Оказались попросту далее не перспективны в качестве основной ветви эволюции. Последние миллионы лет их существования и тот дух безудержного генетического экспериментирования, который в ту эпоху царил, — лишнее тому подтверждение. Все возможные варианты, и сразу. Вплоть до откровенно нежизнеспособных монстров, которые вынуждены были отращивать себе промежуточный мозг для того чтобы нервы смогли доставлять более или менее адекватные сигналы от мозга к кончику хвоста, при расстоянии между ними в тридцать и более метров. Явственные признаки тупика. Паника. Агония. Судорожные метания перед смертью. Комплекс сформированных на основе пресмыкающихся биоценозов отчаянно пытался доказать общему организму, что он еще на что-то способен. Не помогло. Вымерли все в одночасье. Отчего и почему вымерли — то есть от какой конкретной причины — не столь важно. Изобрели за полмиллиона лет атомную бомбу и самоуничтожились.

Потом появился вариант с теплокровными, который нам, с нашей временной перспективы, не может не казаться куда более удачным. Кстати, динозаврам их собственный мир тоже, по идее, должен был казаться вполне гармонично устроенным. Новый вариант существенно отличался от прежнего — гораздо большей автономизацией каждого конкретного организма от условий окружающей среды. Пришлось, кстати, матушке-природе ради этого нарочно поиграть с климатом. Наслать пару ледниковых периодов, чтобы научились приспосабливаться.

И главное — вариант с иным подходом к передаче наследственной информации. К попытке соединить на уровне отдельного вида сразу несколько выигрышных технологий. Во-первых, рождается скорее не тело, которое в процессе роста отращивает мозг и овладевает навыками высшей нервной деятельности как производными от навыков низшей, телесной; а рождается мозг, который в процессе роста отращивает себе тело и овладевает навыками выживания и добывания пищи как производными от высшей нервной деятельности.

Однако — мозг формируется гораздо дольше, чем тело, и процесс это более тонкий. И грузить его информацией приходится много дольше и целенаправленней. Отсюда логический вывод — срок беременности у самок становится все дольше и дольше, и рожают они не по десятку отпрысков, а по одному, максимум по два. А потом не бросают их, едва выкормив за полгода, на произвол судьбы, а выращивают и учат — практически до взрослого состояния. И чем дальше, тем виды становятся все умнее и умнее.

Но — вот проблема. Если устрица выплевывает за один присест полмиллиона икринок, то факторы случайностные ее очень мало волнуют. Пускай погибнет 99,9% — оставшаяся одна десятая процента вполне обеспечит более чем достаточное воспроизводство. Но если вы шимпанзе и рожаете одного детеныша раз в шесть лет, то есть за всю свою жизнь никак не можете произвести на свет более четырех-пяти детенышей, то потеря даже 70% потомства от случайных факторов вас никак не может устраивать. Иначе вы просто вымрете, и всё. Что, кстати, и происходит сейчас со всеми высшими приматами, за исключением — хочется на это надеяться — человека.

Вот тут возникает во-вторых. Во-вторых, которое отчасти гасит фактор случайности и повышает уровень защищенности каждого отдельного существа. Это коллективный способ существования вида. То есть единицей вида является не отдельный экземпляр, а стая, которая выращивает потомство и вырабатывает собственные правила поведения — как во внутренней политике, так и во внешней. Этот вариант уже отрабатывался на насекомых — и небезуспешно, если судить по тому, что муравьи и пчелы до сих пор живут на земле, при том, что динозавров, которые появились много позже них, давно уже и след простыл.

— Ну ладно, — перебил его Виталий. Шершневич явно сел на своего любимого конька и мог на эту тему говорить хоть до утра. Однако Ларькину, который пока не услышал ничего сколь-нибудь полезного в данной конкретной ситуации или просто нового, это начинало понемногу надоедать. — Ближе к делу. А какое отношение