Одна женщина, один мужчина (сборник) - Елена Касьян

Когда следующим ранним утром ОЖ подавала субъекту кофе (уже без коньяка), он прикидывал, получится ли развести барышню еще на один сексуальный сеанс, но тут ОЖ, выложив на тарелочку свежеиспеченные вафли, сообщила, что у нее есть для него сюрприз.

Серьезный мужчина не любил сюрпризов, особенно от малознакомых женщин, и засобирался, в то время как ОЖ, мягко улыбаясь, вынесла небольшую коробочку и вынула из нее старое обручальное кольцо красного золота, с полустершейся надписью на внутренней стороне.

— Это наше, фамильное, принадлежало моему прадеду, примерь…

Кольцо оказалось великовато.

— Ну ничего, у меня есть знакомый ювелир, он сможет его уменьшить, — размышляла ОЖ вслух.

Тем временем достойный мужчина спешно обувался в коридоре.

— Я тебе позвоню! — крикнул он, сбегая по ступенькам, выбросив окончательно из головы этот эпизод на третьем этаже из восьми.

ОЖ задумчиво допивала кофе за приятным мужчиной и размышляла. Странно, быть может, им всем не нравится, что кольцо такое старое? Все так неадекватно реагируют… Но ведь сейчас это так модно, это же тренд, это же винтаж, семейная реликвия…

Так думала ОЖ час, и другой, и еще несколько дней. И вновь зазвонил телефон — и очередной приятный мужской голос признался, что ему очень понравились фотографии на сайте, и он был бы рад встретиться безотлагательно.

ОЖ удовлетворенно вздохнула, конечно же согласилась, купила чулки цвета чайной розы, свежую банку кофе и муку для вафель… И надо полагать, что в общем и целом у нее всё и дальше будет хорошо, а как же иначе?

Тёща на блины

Жила-была Одна Решительная Молодая Женщина (ОЖ), которая теплым весенним вечером на Масленой неделе ехала в город Химки для судьбоносного разговора с давним и регулярным любовником. Он должен был, по ее разумению, «прямщас» развестись и жениться на ней.

Собственно, она ехала для разговора не столько с ним, сколько с его тупицей-женой: в конце концов, думала ОЖ, нельзя же быть такой эгоцентричкой, ведь если не можешь удержать мужика от выгула на стороне, значит, нечем, сейчас мы это быстренько все решим, и ситуация наконец сдвинется с мертвой точки.

ОЖ выбрала именно этот вечер, потому что накануне ее давний и регулярный предупредил: пыпочка моя, не смогу завтра, принимаем дома тещу, сама понимаешь, надо эйн-цвей-дрей, яволь мамахен — все построились. «Вот заодно и тещу поглядим, — размышляла весело ОЖ. — Небось такая же корова волоокая, как дочка».

Легко найдя дом (пару раз он привозил ее к себе, пока официальная жена проводила время на садовом участке кверху попой в огороде), ОЖ дождалась, когда к подъезду направилась пожилая хорошо одетая дама, намереваясь пристроиться за ней.

И уже почти вошла, как вдруг почувствовала, что у нее «кишки опустились» (так образно определял состояние ужаса ее бывший сокурсник, будущий врач-гастроэнтеролог).

На руке дамы, нажимавшей кнопки домофона, она увидела едва заметный след от выведенной татуировки вроде солнышка и буквы «М». Такая татуировка в сочетании с цифрами на домофоне и старинным перстнем с мертвым опалом на заскорузлом пальце означали только одно: тещей регулярного оказалась непосредственная начальница ОЖ, любимая, уважаемая Марина Александровна, зав. отделением гнойной хирургии, в каковом ОЖ не первый год трудилась медсестрой.

И отступать уже было некуда — добрейшая М.А. уже обнаружила за своей спиной ОЖ, которая так ловко ставит капельницы и летает между реанимацией и отделением как ласточка.

— Кирочка, какая неожиданная радость встретить вас здесь, вы же, кажется, живете в Бирюлеве? А я вот иду к своим, теща идет на блины, представляете, не они ко мне, а я к ним… Послушайте, если вы не торопитесь, давайте зайдем вместе? Признаться, мой зять — тот еще пенёк с ушами, не самое приятное знакомство для такой интересной девушки, как вы, только моя дочь-тупица могла на такое купиться, ха-ха, это стихи, ну хоть блинов поедим, а?

ОЖ как могла вежливо отказалась: «Я тут по маминым делам, срочно бегу обратно, спасибо-спасибо, в другой раз» и, утратив всю свою решительность, отправилась ждать маршрутку до «Войковской».

«А ведь М.А. права абсолютно — пенёк и есть, — думала уныло ОЖ. — И вот почему некоторым идиотам везет — у них такие тёщи!»

И рассказывает теперь ОЖ эту нелепую историю подругам с досадой и завистью, хотя, если представить все возможные варианты развития событий (скажем, М.А. вошла бы в разгар расстановок точек над «i»), всё кончилось хорошо, а никак не иначе.

Зеленые трусы

Жила-была Одна Женщина (ОЖ), но тут не столько про нее речь, сколько про Одного Мужчину (ОМ), с которым она училась на журфаке в начале девяностых. Это был всем прекрасный молодой человек, поступивший в универ после армии и рабфака.

Он приехал из маленького городка Нижняя Салда, был штампованно красив — высок, синеглаз, густо— бров, белозуб и очень располагал к общению. Добрый, открытый, отзывчивый, обаятельный, и — как бы это внятней выразить — сразу было понятно, как он девственно чист и неопытен.

И запала на эту нетронутость центровая раскрасавица курса, и ОМ тоже влюбился по уши.

ОЖ и ОМ не то чтобы дружили, поэтому когда ОЖ сказали, что ОМ внезапно отчислился и пропал из поля зрения всех, кто с ним общался, она удивилась, но быстро забыла об этой информации — ей было не до того, она мучилась токсикозом, собираясь стать матерью-одиночкой, искала работу, переводилась на вечернее и т. д.

Прошло ровно десять лет, и раз в коридорах одного информационного агентства ОЖ и ОМ столкнулись нос к носу, принужденно засмеялись и пошли в кафе. ОМ за это время заматерел, забрутальнел, глаза его из синих превратились в свинцовые, он больше отмалчивался и неприятно кривился на щебетание ОЖ об общих знакомых.

Разговор не получался, и тогда ОЖ почувствовала, что он прям вот сидит и ждет вопроса о том, что же тогда-то случилось с ним, зачем он ушел из университета?

И ОМ рассказал.

Майским вечером возлюбленная девица внезапно пригласила ОМ домой, сказала: «Пойдем ко мне, моих нет дома». ОМ оробел страшно, но пошел. И случился с ним натуральный стресс сразу от всего — зеркального лифта, профессорской квартиры, гигантской библиотеки, высоких потолков, абрикосового унитаза и туалетной бумаги в тон… «Что я видел там, в своей Нижней Салде, ты понимаешь? Нет, куда тебе, „Маскваааа“, ты ж тоже… столичная бэйба, белая кость, малиновая кровь!..»

(Воспоминания давались ОМ нелегко, ОЖ было приготовилась обижаться, но поняла, что он того даже не заметит, и продолжала слушать.)

Опытная барышня сразу взяла кавалера за живое и недвусмысленно подтолкнула к ванной. ОМ подчинился, стал лихорадочно сдирать с себя всё и вдруг оторопел, потому что на нем, как оказалось, в тот день были «зелёные семейные трусы до колен. Сатиновые. Бабушка мне пошила, я в них армию прошел».

ОМ понял, что он не может выйти к ней, столичной этуали, красавице и отличнице, «в этих кошмарных обносках». ОМ не нашел ничего лучшего, как запереться в ванной и не отвечать на вопросы, стуки, просьбы и угрозы барышни. Бедняга просидел в этой фисташковой ванной пять (!!!) часов.

«Когда она перестала умолять, стращать милицией и плакать, я услышал, как хлопнула дверь. Пулей вылетел из квартиры, это было уже под утро. Когда доехал до общаги, меня вырвало. Я заснул, а потом пил несколько дней».

Оскорбленная дева постаралась от души — ославила синеглазого нижнесалдинца с одной стороны насильником, с другой — импотентом, он не вынес пошлых вопросов сокурсников и забрал документы, пошел работать, так и не получив высшего образования…

ОМ еще выпил, ОЖ молчала.

Она хотела, конечно, спросить его, что мешало ему, ну, там, обернуться полотенцем или не оборачиваться, а просто выйти? Но потом подумала, что никогда не сможет представить себя на месте девственника, нечеловечески комплексующего от своей провинциальности перед уверенной столичной красоткой.

Говорить больше было не о чем, они не обменялись телефонами, попрощались и разошлись каждый в свою жизнь. ОЖ в общем пожалела ОМ, такого вот кислотно-озлобленного, но при этом не могла отделаться от мысли о том, что же та девушка передумала за эти пять часов, чего только ни вообразила, как боялась, как ругала себя, наверное, причем точно не зная, за что.

ОЖ пришла к выводу, что сколько бы причин такого поведения она ни придумала, среди них точно не было зеленых трусов. И никто бы никогда не додумался.

С тех пор ОЖ, пытаясь объяснить кому-либо бессмысленность додумывания за других и анализирования причин чьих бы то ни было поступков, рассказывает эту историю про зеленые трусы, которая могла закончиться только так, как закончилась, и никак иначе.

Красота в глазах смотрящего