У зла нет власти - Марина Дяченко

Послышался ужасный звук раздираемой ткани. Свет трёх больших факелов померк. В своём последнем рывке Швея вытолкнула меня на лицевую сторону мира; я увидела принца-деспота, подавшегося вперёд и натянувшего цепь, и Максимилиана, глядящего на меня широко открытыми, очень чёрными глазами. Его белые волосы прилипли к белому лбу; он держался за бок двумя руками, ладони были красные и липкие.

— Макс, — прошептала я. — Она сама… Это она сама! Швея!

Я попыталась отбросить меч, но пальцы мёртвой хваткой держались за рукоятку. Клинок выскользнул из Максимилиана; здесь, на лицевой стороне мира, я не видела вправленной в Швею нити, но сам меч был теперь кроваво-лаковым, и на остриё у него, как насаженный на шпильку мотылёк, трепыхался листок бумаги.

— Макс! — прошептала я.

— Ты мне всё разбила, — сказал он слабым голосом.

Он отнял ладони от бока, и я увидела сумку, распоротую почти напополам. В сумке звякнули осколки стекла. Я почувствовала сильный запах — фруктовый и спиртовой одновременно.

— Черничная настойка, — простонал Максимилиан. — За что?!

Я лизнула меч. Красная жидкость оказалась приторно-сладкой и обжигала язык.

— Как ты здесь оказалась? Где ты была вообще?! Я ткнулся в ваш мир, а там время стоит! И тебя нет нигде… Где тебя носило?!

Я наконец-то смогла разжать пальцы, вцепившиеся в Швею. Клинок упал на каменный пол вместе с нанизанной на него бумажкой. Руку мою жгло будто огнём; стянув перчатку, я мельком увидела ладонь, густо покрытую волдырями.

— Маги дороги говорят правду, только когда им это выгодно, — проницательно заметил принц-деспот.

Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, будто цепь, приковывавшая его за железный ошейник к стене, волновала его не больше, чем венок из полевых цветиков. Рядом на маленьком столе стояла тарелка с яблоками, кувшин и кружка.

Максимилиан рылся в своей сумке. Книга-оборотень была пробита, залита настойкой и, будто в шоке от случившегося катаклизма, медленно меняла свой вид: оборачивалась чёрным кожаным томом с застёжками.

— Макс… Ты ранен?

Некромант ощупал себя с видимым недоверием:

— На куртке дыра. Большая. И штаны… нет, сухие. Чудо.

— Это Швея! Тот самый меч. Она сама…

Я замолчала. Не хотелось выдавать тайну в присутствии принца-деспота. А кроме того…

В свете факелов я внимательно вгляделась Максимилиану в лицо. Прежде я не замечала, какие у него тонкие, неприятные губы, какие хитрые, бегающие глаза. Некромант; он не должен знать, что я сама умею выходить на изнанку. Не должен знать, что я научилась путешествовать между мирами; если он поймёт, что я сильнее и могу без него обойтись, — он предаст меня…

Если уже не предал.

На мой испытующий взгляд некромант ответил настороженным взглядом; я подняла свой меч. На острие была нанизана записка: «Нет. Вы мне ничего не должны. Завтра я думать забуду».

Всё ясно. Швея протянула нитку от старой летописи до важнейшего узла: записки. Если бы записка не хранилась в сумке Максимилиана, фиг бы я отыскала некроманта — в подземелье-то, рядом с принцем-деспотом…

— У вас совещание? — спросила я небрежно. — Что ты здесь делаешь, Макс?

— Выйдем, — скованным голосом предложил Максимилиан.

На пороге камеры я оглянулась на принца-деспота; тот грыз яблоко, глядя нагло и очень зло.

Вставало солнце, но день показался мне серым. Коридоры замка съёжились, будто норы червяка в увядающем яблоке. До меня дошло, хотя и не сразу: я ведь провела почти час на изнанке!

«Если долго пробыть на изнанке жизни, всё на свете начинает казаться отвратительным, мерзким… Кругом мерещатся враги. В конце концов человек захлёбывается в собственной желчи…»

Но ведь это сказал мне Максимилиан. А он мог солгать. Некроманты всегда лгут.

— Где ты была, Лена? Гарольд, тупая скотина, сказал, что отвёл тебя в твой мир…

— Не смей так говорить о Гарольде, некромант! — Я взорвалась, будто только и ждала повода для ссоры. Максимилиан, против ожидания, не подлил масла в огонь.

— Гарольд сказал правду? — спросил некромант с непривычной кротостью.

— Да, — буркнула я.

Максимилиан побарабанил пальцами по перилам балкона. Отсюда, со второго этажа, видна была только хозяйственная часть двора — здесь бродили куры, которым плевать было на Саранчу, изнанку и короля.

— Но потом он меня вернул, — соврала я, разглядывая большую белую курицу. — Я его убедила.

— Тогда он солгал мне?

— Наверное, — я пожала плечами. — Знаешь, он не считает некромантов людьми, с которыми можно вести себя по-джентльменски.

Опять я его уколола; уголки его тонких, некрасивых губ дрогнули.

— Ладно… Как ты добыла Швею?

— Мне дал её Ланс. Воин. Ну, в общем, он теперь река. Мы с ним были знакомы. — Я покусала губы. — Он дал мне меч. Вот и всё.

— И всё?

Максимилиан осторожно взял меня за запястье. Перевернул руку ладонью вверх. М-да; мне следовало взять посох и быстренько вылечить это безобразие. Но не было сил.

— Откуда это у тебя?

— Меч… натирает руки.

— А что ты делала этим мечом?

«Шила».

— Макс, я устала как собака. Времени осталось — ровно сутки, до завтрашнего рассвета… Можно, ты не будешь морочить мне голову?

Он выпустил мою руку. Я потупилась под его взглядом. Надо было срочно придумать что-то, чтобы увести разговор в сторону.

— Кстати, о чём ты беседовал с принцем-деспотом?

— Ни о чём. Я пришёл проверить, хорошо ли его заперли и приковали.

— Он очень нагло смотрел.

— Он всегда так смотрит. Даже если ты ему нож приставишь к горлу, он будет глядеть на тебя так, будто решает твою судьбу: повесить или сварить в котле…

Максимилиан говорил, склонив голову к плечу, глядя на меня испытующе. Или мне казалось? В ушах звенело всё сильнее: то ли усталость брала своё, то ли изнанка так меня измотала. И некому было протянуть ладонь над головой и сказать: «Оживи»…

— Тебе надо отдохнуть? — Некромант не то спрашивал, не то утверждал. — Может быть, зайдём в твой мир… на пару часиков?

Казалось, если сейчас не присяду куда-нибудь — повалюсь мешком. Мне обязательно надо было отдохнуть, вот только Швея…

Я боялась, что если утащить меч в мой мир — нитка, вдетая в игольное ушко, выскользнет или порвётся.

Глава 12

Предатель

Грохотал гром, теперь уже совсем близко. Налетал ветер, тревожа липы. Я снова оказалась в чужом дворе, и тётушка, спрашивавшая о моём самочувствии, не успела ещё отойти. Надо ли говорить, что она уставилась на меня, как на беглую игуану? Дважды на её глазах я уходила в другой мир и возвращалась, со стороны это выглядело, наверное, как припадок странной болезни. К тому же начиналась редкостная, немыслимая по силе гроза.