Амалия и Белое видение (с иллюстрациями) - Чэнь Мастер

А вот тюдорианского вида бунгало, где жил чиновник пенангской администрации, который говорил на малайском, открывал в джунглях древние храмы, называл своим именем громадные цветы – а потом создал на пустынном острове город Сингапур. Томас Стэмфорд Раффлз, бунгало его носило имя «Раннимед», сейчас на этом месте отель, джаз и танцевальные вечера, но и бунгало стоит где-то среди гостиничных сараев и пристроек.

А вот…

Холм, высокие облака, очень длинные и стройные наклонные пальмы. Вот он, домик, крытый аттапом, – оказывается, не такой уж домик, а что-то очень большое. Мельница, как следует из курсивного текста под гравюрой.

А еще из него следует, что мельника из китайцев-хакка звали Лоу Ами. Что он снабжал мукой весь город и все заходящие корабли в начале 19 века. Мельница стояла там, где сейчас храм с пагодой Тысячи Будд – в Айер Итаме. А при мельнице у господина Лоу была таверна.

Куда пришел в 1818 году капитан Уэлш, женатый на Саре – дочери Фрэнсиса Лайта (и Мартины Розеллс, добавила я). И там капитан Уэлш ел простой рис и соленую рыбу.

А пока он ел, «люди господина Лоу» развлекали Уэлша танцем с палочками для еды – якобы давно забытым к тому времени особым видом боевого искусства.

Понятно, что «его люди» были вовсе не рабочими мельницы, или не только рабочими. Ведь господин Лоу был все равно что попечителем храма – почетным директором кантонского кладбища. Их тогда на острове всего-то было два, кантонское и хоккьенское.

Но если Лоу был директором кладбища, это означало множество иных вещей, о которых посторонний человек вряд ли бы догадался.

Я начала листать книгу.

И очень быстро нашла то, что мне было нужно. Потому что никто этого особо и не скрывал.

Их называли Ги Хинь, вспомнила я наконец.

Первая «триада», первое тайное китайское общество в Малайе. Перекочевавшее сюда из китайской империи с удивительной быстротой – Ги Хинь конгси появилось в Пенанге с первыми же китайцами, приехавшими работать на англичан. Это произошло в 1790 году, то есть фактически сразу после того, как Фрэнсис Лайт воткнул в мягкую землю острова свой флагшток.

А когда спустя треть столетия Стэмфорд Раффлз сделал то же самое на острове Сингапур, уже через 3–4 года Ги Хинь прочно держало в руках первые китайские улицы будущей столицы Британской Малайи.

Вот только с тайным обществом этим, вспоминала я далее, есть одна проблема: оно исчезло без следа.

Теперь мне стало понятно, что остается только одно.

Терпеливо, упорно писать обещанную Биланкину статью. Потому что нет лучшего способа разобраться, что же и кто от этого тайного общества остался.

В целом это было похоже на то, как мускулистый силач берется за корабельный канат на берегу и очень медленно, очень осторожно, под аплодисменты публики тянет его – и вот стоящий у берега «чайный клипер» вдруг сдвигается с места на один дюйм. А потом разгоняется с удивительной скоростью. Мое расследование вдруг сдвинулось, пусть самым неожиданным образом.

Писать просто, подумала я. Достаточно посмотреть, как это делают другие, и изобразить нечто похожее. Я даже знаю, как начну первый из своих «очерков». Вот так:

«На Бич-стрит, где сегодня торговый рай для жителей Джорджтауна и приезжих, больше нет баррикад.

Но они были там в страшные дни Пенангских бунтов 1867 года, когда европейцы-полицейские привозили на перекрестки бочки с песком, используя их как опору для бревен и досок со строек. Они таким образом пытались огородить, запереть сражающихся в улочках старого города – например, на Армянской улице, где десять дней шли сплошные бои и к каждой стороне подходили подкрепления даже с сиамского острова Пхукет.

Впрочем, не англичане были мишенью воюющих. Во время событий 1867 года альянс тайных обществ – Кхиань Теик и Красного флага – воевал против союза Ги Хинь и Белого флага, воевал за контроль над Пенангом. Точнее, над той его частью, которая английским хозяевам подчинялась только на бумаге. За китайскими кварталами».

Тут я остановилась в задумчивости. Потому что в реальной жизни все было сложнее. Картину путали эти самые «флаги». Они были не совсем китайскими.

На острове, как тогда, так и сейчас, были и остаются редкие малайские деревушки. У коренных жителей этих мест были свои флаги, у кого красный, у кого белый. И когда возникали споры из-за рыбы, под этими флагами малайцы объединялись, разбивались на два союза. Отчего это так – я и сама не знала.

Но понятно, что у китайцев были какие-то мощные связи не просто с малайцами. Вот, допустим, история союза врагов моего Ги Хиня – врагов в лице Кхиань Теик и Красного флага. Вождей тут было двое, китаец Че Лонг и человек совсем другой национальности, Сайед Мохаммед Алатас, все в Пенанге знают оставшийся от него элегантный особняк под акациями. Когда на юге от британских владений, в Голландской Индии, голландцы осаждали Ачех, Сайед был занят нелегальной доставкой оружия повстанцам. Вторая жена его была дочерью человека из рода Кху – а это самое уважаемое из всех китайских имен в этих местах. Кху, с его особой репутацией, был одним из главных зачинщиков войн тайных обществ. Войн, в которых участвовали веревочники, рыбаки и другие малайцы, а еще их братья по мохаммеданской вере – из яванцев, индийцев.

Улица, где жили те самые веревочники (она так и называлась – Веревочной), оказалась границей между двумя союзами и одновременно между китайцами из двух разных провинций – хоккьенцев и кантонцев. Потому что в тайные общества китайцы шли строго по провинциальному признаку. Ли Хинь, лидер Ги Хинь, возглавлял не просто тайное общество, а еще и общество хоккьенских хакка. Враги его были кантонцами. Что неудивительно, потому что две эти провинции и сегодня говорят на разных диалектах. А тут, значит, дошло дело до войны.

И как обо всем этом писать для тех читателей господина Биланкина, которые не знают, где искать Вэйхайвэй? Мало того, что человек хоккьенец – он еще и хакка? А как быть с теми загадочными хакка, которые из Кантона?

Я вздохнула и решила написать попроще.

«Очень трудно разобраться в сложных взаимоотношениях китайцев Малайи между собой. Как это сделать, если даже имена друг друга они произносят по-разному? На столе одного из моих здешних друзей лежит бумажка-напоминаловка, на которой написано: человек по фамилии Онг – это на самом деле Ван, Чае – это Се, Ко – это Гу. И так далее. То есть один и тот же иероглиф люди из разных провинций произносят совсем по-разному. Осталось сказать читателю, что мой друг и сам китаец.

Но по крайней мере в одном отношении понять смысл войн триад нетрудно – в конечном счете драка шла за владение оловянными шахтами».

Тут я обнаружила, почему трудно писать. Оказывается, мысль летит быстро, а рука с вечным пером ползет по бумаге медленно и ее ход тормозит мысль.

«Олово, – продолжила я, – нужно прежде всего тем, кто производит консервные банки. А это хороший бизнес и, наряду с каучуком для шин авто, основа экономики Малайи.

Об этом бизнесе понятия не имел некто Кун Тай, который в прошлом веке взял концессию на землю в Тамбуне, в штате Перак на материке напротив Пенанга, для выращивания там кофейных деревьев. Но на его участке, в отличие от прочих, такие деревья не желали расти. Как-то раз господин Кун со злобой вырвал одно чахнущее деревце из земли и стал рассматривать, что у него там за странная металлического цвета дрянь прилипла к корням. Горстку этого вещества он понес к друзьям. Оказалось, что это – олово. Кун оказался владельцем самого богатого оловянного месторождения в штате, самым знаменитым китайцем в столице штата – Ипо, и основателем клуба хакка – оловянных промышленников. Он стал также китайским почетным вице-консулом в Пенанге и создал там первую современную китайскую школу, где преподавание идет на классическом мандарине.

Китайцы владели первыми оловянными шахтами до того, как европейский бизнес привнес в эту отрасль долгожданные новые технологии…»

Тут я остановилась и задумалась: одобрит ли господин Биланкин такой тонкий намек на то, что сегодня оловянные прииски плавно перешли в руки англичан, а китайцы – их бывшие владельцы – вынуждены заниматься теперь иными видами бизнеса. Впрочем, богаче китайцев англичане от этого не стали.