Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни - Лэнс Армстронг

Но на самочувствии это, разумеется, не сказывалось. Это вам не что-нибудь, а химиотерапия.

Возвращаясь в родной Техас между циклами химиотерапии, я постепенно восстанавливал силы, чтобы вновь обрести способность двигаться. Я жаждал свежего воздуха и тренировок.

Друзья старались делать вид, что не замечают, насколько слаб я стал. Моих гостей, безусловно, шокировала моя бледность, худоба, отсутствие волос, но они тщательно скрывали свои чувства. Неделю у меня прогостили Фрэнки Эндрю, Крис Кармайкл, Эрик Хайден, великий конькобежец и олимпийский чемпион, ставший врачом, и Эдди Меркс. Они готовили мне еду и выводили меня на пешие и велосипедные прогулки.

От дома шла извилистая асфальтовая дорога, которая вела к Маунт-Боннел, скалистому утесу, круто нависающему над рекой Остин. Прежде моим друзьям, когда мы совершали велосипедные прогулки, приходилось поднажать, чтобы не отставать от моего прогулочного темпа, но теперь мы ползли как черепахи. Я выдыхался на совершенно ровной дороге.

Думаю, я не отдавал себе полностью отчета в том, какое воздействие оказала химиотерапия на мое тело. Рак вцепился в меня клешнями, когда я был полон сил и уверенности в себе, и хотя с каждым циклом терапии я замечал, что становлюсь все слабее, по-настоящему не сознавал степени своей немощи, пока однажды чуть не рухнул без сил перед крыльцом чужого дома.

Велосипедные тренировки в список рекомендаций доктора Николса не входили. Он, правда, и не запрещал их, но сказал: «Пока еще не время пытаться поддерживать или улучшать спортивную форму. Не мучайте свое тело». Я не послушался; меня слишком страшила мысль, что под действием химиотерапии я могу настолько утратить форму, что никогда не сумею ее восстановить. Мое тело атрофировалось.

Когда я чувствовал себя лучше, то говорил Кевину или Барту: «Пошли прокатимся». Первое время мы наезжали от 50 до 80 километров, и я воображал себя непокоренным, неутомимым, летящим по дороге навстречу ветру. Но в реальности эти поездки были совсем не такими; я был лишь жалким подобием себя прежнего, слабым и беспомощным.

К концу курса химиотерапии мы катались по полчаса, делая круг по окрестным улицам, и я говорил себе, что пока я способен на это, я еще в сносной форме. Но произошло два инцидента, которые показали мне, до чего же я на самом деле был слаб. Однажды мы отправились на велосипедную прогулку с Кевином, Бартом и его невестой Барбарой. На полпути нам встретился короткий и крутой подъем. Я считал, что еду неплохо, но это было самообманом, которому способствовало великодушие моих друзей. Просто они ехали настолько медленно, что едва держались на колесах. Время от времени они, не сдержавшись, начинали ехать чуть быстрее, и я едва поспевал за ними, жалуясь: «Вы убиваете меня». Они следили за тем, чтобы я не перетрудился, поэтому у меня не было реальной возможности оценить, быстро ли я ехал. Когда мы поднимались на холм, я держался рядом с ними и считал, что со мной все в порядке.

И вдруг слева от меня промчалась женщина. Ей было за пятьдесят, ехала она на тяжелом горном велосипеде, а пронеслась мимо меня так, словно я стоял на месте.

При этом она ехала спокойно, не задыхалась, а я на своем гоночном велосипеде пыхтел и тужился, но угнаться за ней не мог. Выкладываясь на все сто, я тем не менее отстал.

И тут я понял, что обманывал себя. Я обманывал себя, думая, что могу ездить быстрее и чувствовать себя лучше, чем это было на самом деле. И вот женщина средних лет, обогнав меня при подъеме на холм, открыла мне глаза, и я увидел реальное положение вещей. Я вынужден был признать, что моя спортивная форма хуже некуда.

Велосипедные прогулки между циклами химиотерапии давались мне все труднее, и мне пришлось признать, что ездил я уже вовсе не для поддержания физической формы. Я катался просто ради удовольствия — и это было для меня чем-то новым. Моей целью было продержаться в седле хотя бы полчаса. Никогда раньше мне не приходилось ставить перед собой столь тривиальные цели.

До болезни я не любил велосипедный спорт. Я рассматривал его просто как работу, и весьма успешную. Велоспорт был для меня лишь средством достижения цели, способом выбраться из Плано и потенциальным источником славы и богатства. Я занимался этим вовсе не ради удовольствия или романтики; это было моей профессией, средством к существованию, может быть, даже смыслом жизни, но я не сказал бы, что любил это занятие.

В прошлом я никогда не катался только ради того, чтобы покататься, — всегда имелась более основательная цель: гонка или тренировка. Раньше мне и в голову не пришло бы кататься полчаса или час. Профессиональный велосипедист не станет даже из гаража велосипед выкатывать на такое время.

Если Барт звонил мне и предлагал пойти покататься, я недоуменно спрашивал: «Зачем?»

Но теперь я не просто полюбил велосипедные прогулки — я уже не мог без них. Мне нужно было хоть на какое-то время отрешиться от своих проблем и развеяться. Была и другая причина: я хотел, чтобы все видели: со мной все в порядке, я еще способен держаться в седле, — и, может быть, я пытался доказать то же самое самому себе.

И я хотел, чтобы мои друзья на вопрос «Как дела у Лэнса?» отвечали: «Очень даже неплохо. Он уже ездит на велосипеде».

Может быть, мне нужно было убедить себя, что я все еще гонщик, а не просто больной раком, каким бы бессильным я ни становился. Это было моим способом противодействия болезни и возвращения ускользавшего из моих рук контроля над собственной жизнью. «Я все еще способен на это, — говорил я себе. — Пусть не так, как это было раньше, но все же способен».

Еще один инцидент произошел, когда я отправился на нашу обычную велосипедную прогулку с Кевином и Джимом Вудменом, моим другом из числа местных велосипедистов. На голове у меня оставались шрамы от операции, поэтому я надел шлем. Мы ехали очень медленно, в прогулочном темпе. Опять же, раньше мне с такой скоростью ездить не приходилось.

Мы доехали до места, где дорога немного поднималась вверх. Преодолеть этот подъем было совсем не трудно. Для этого требовалось всего лишь привстать над седлом и разок-другой нажать на педали. Я проезжал его миллион раз. Раз-два, а потом садишься в седло и катишься с горы.

На этот раз я не смог. На середине подъема я чуть не задохнулся. Велосипед подо мной закачался, и я остановился, поставив ноги на асфальт. Я был почти в обмороке.

Я пытался отдышаться, но мне как будто не хватало воздуха. В глазах мельтешили черные и серебристые точки. Я спешился. Кевин и Джим развернулись и с озабоченным видом подъехали ко мне.

Я сел на бордюр перед чужим домом и опустил голову.