Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь

А потом в этом хаосе зародилась одна простая мысль, которая ему нравилась с каждым мгновением все меньше.

— То есть они еще не решили почти ничего, но ты — ты! — уже приезжаешь сюда и все рассказываешь мне… То есть там, куда меня хотят послать, — в Самарканде, значит, о моем походе уже знают побольше меня? Хорошенькое начало для военной операции. Очень здорово.

Я развел руками:

— И не только в Самарканде, а уже и при дворе нового халифа. Не расстраивайся, братец, Самарканд дал тебе приют однажды — даст и еще раз. Наш город — он теплый, умный и добрый.

— И армии моей даст приют? — глухо пробормотал он.

— Ну, ей еще надо туда дойти, — не стал утешать его я. — А когда дойдет, от нее останется не так уж много. Даже при стотысячной экспедиционной армии надо будет оставить гарнизоны по пути. Например, в Фархане. И Чаче, видимо, тоже. А до них — в Гаочане, он же Ходжо. Ну, а в тылу у тебя как раз будет пограничный Ланьчжоу с твоим другом Гэшу Ханем, от которого, получается, будет зависеть твое снабжение.

Тут великий человек устроился поудобнее на подушках, втянул и без того отсутствующую шею и почти погрузил свой крючковатый нос в многочисленные подбородки и прочие складки тела, туда, где у него «билось большое красное сердце».

— Ох, как ты не хочешь, чтобы этот поход начался, — удовлетворенно пробурчал он наконец. — Ох, как ты меня упрашиваешь, чтобы я туда не ходил.

— Конечно, не хочу, — согласился я. — Только-только Согд задышал спокойно…

— Только-только все в Согде и за его пределами поняли, что настоящая власть там — не наместник халифа, и не тот, кто милостью наместника сидит на троне ишхида всего края, а дом некоего Маниаха… — понимающе поддержал меня он. А потом, вздохнув, добавил: — И только-только у меня тут в степи стало спокойно. Кидани подчинились уйгурам, ну, а уйгуры — они далеко на западе, им не до моих округов… И тут оказывается, значит, что полководец империи уже не нужен, — вот и иди теперь на Запад, под нежными взглядами твоих шпионов с верхушки каждого бархана. Идиоты… Какие же они идиоты! — вдруг рассвирепел он. — Это при том, что они и имени-то моего не знают. А ведь это мое имя — что они сделали с ним? Ань, понимаешь ли, Лушань. Я — Рокшан! — заревел он так, что в дверь бегом бросились двое адъютантов и окинули меня неприятным взглядом. — Рокшан! Ты помнишь об этом?

— Конечно, помню, — пожал я плечами. — Рокшан и Роксана, отличные старинные имена. Рокшан — то есть светлый. Ничуть не хуже, чем Ань — то есть спокойный. — Оч-чень спокойный, — к нему вернулось хорошее настроение. — А тебя как тут называют, Маниах, наследник древних царей и дипломатов, — напомни?

— Мань,- сказал я.- Мань Ни… и дальше чего-то там.

Полководец откинулся на подушки и покивал:

— Братец Ань и братец Мань… Как в цирке. А не выступить ли нам в этом цирке вместе, братец Мань?

Вот эти слова уже были настоящим подарком моему торговому дому, с которым не стыдно возвращаться в столицу.

— Я устал, — замахал он на меня мясистой рукой. — Погуляй, если найдешь где. Можешь прилечь и поспать — да хоть тут, поблизости, в павильончике каком-нибудь. Все лучше, чем здешние гостиницы. Через стражу-другую возвращайся, попьем вина. И поговорим еще. Потому что расстроил ты меня, братец Мань. Очень расстроил.

Я уже был готов к тому, что после необходимой нам обоим паузы Ань Лушань поднимет чашку вина и скажет мне голосом господина Чжоу: нам с вами надо помочь друг другу.

Но он сделал лучше — он заговорил о деньгах. О том, что половина торговых домов Согда, оказывается, уже давно пасется у него в Фэньяне. Дом Ношфарна, дом Авлада. Дом Гурека — это, получается, внук нашего бывшего ишхида. И еще десяток. Я ведь, говорил он, собираю здесь налоги — шелком, братец, и отличной шерстью. Но есть кое-что поинтереснее — тюркское железо и оружие. И кое-кто везет его прямо на Запад, обходя с севера имперские заставы. А торговля оружием — это, как я знаю, очень интересно. И не лучше ли, размышлял вслух полководец, мне дружить с Самаркандом по торговой части, вместо того чтобы создавать ему неприятности? Есть ведь торговые маршруты на Запад и севернее этой глупой империи…

Вот теперь я понял, что делал человек, которого звали Рокшаном, в своем далеком от столицы захолустье.

Он — сознательно или не очень — создавал свое государство.

Три пограничных округа великой империи составили бы поистине отличное государство. Оно, во главе с повелителем лучших воинов Степи, подружилось бы с уйгурами, хотя бы для того, чтобы те не перекрывали ему столь желанные пути на Запад, к рекам и фруктовым садам нашей с Рокшаном родины и дальше, дальше. Монополия империи на контроль за единственным торговым Путем нашего мира оказалась бы подорвана.

Это меня более чем устраивало. Вместо похода громадной имперской армии под стены моего города я мог бы получить новые интересные торговые возможности на востоке и оттеснить уже окопавшиеся здесь другие согдийские торговые дома. Ну, или пытался бы просто поддерживать ситуацию такой, как она есть. Или — имел бы все возможности подставить господина Ань Лушаня под императорский гнев. Наконец, делал бы все эти вещи одновременно. Великолепная и знакомая мне игра.

Правда, в игре нужны партнеры. Но, что повысило мое уважение к победителю киданей, он предложил мне пока всего лишь переписку. Причем одностороннюю: я должен был писать ему письма, а он мне — нет.

Правда, была одна маленькая проблема, о которой Ань Лушань не знал. Вся моя переписка с ним была бы вынуждена проходить через цепкие руки господина Чжоу. Рисковать посылкой своих курьеров в Фэньян я не стал бы-у господина Чжоу под рукой было неизмеримо больше людей, чем у меня. Если не у первого или второго, то у третьего-четвертого курьера неизбежно отросла бы вторая тень. И Чжоу тогда очень бы на меня обиделся.

Но и эта проблема решилась в скучном городе Фэньяне благодаря одной истинной жемчужине, которую я добыл из нашего с полководцем разговора.

Вряд ли он сам понимал, что сделал.

Конечно, опять было много вина — очень много вина. Был вечер (мы проговорили с Ань Лушанем большую часть дня, с длинным перерывом, правда, к нему постоянно врывались какие-то офицеры и начинали скандалить, а он ревел на них как бык, выкатывая почти прозрачные тюркские глаза). Был свежий хлеб, и мясо каких-то птиц, и отличная, нежная, как суп, кунжутная каша. Ну и я уже сказал, что вина было много. И в результате мы неизбежно перешли на классический для всех тюрок или полутюрок разговор — о том, зачем «вообще все».

— Вот ты, человек, потрясший громадное государство, изменивший мир, мог бы жить в свое удовольствие. А вместо этого — сидишь в саду вечером, читаешь свитки на бумаге, крапленой золотом, — бубнил, хрюкая крючковатым носом, вновь нетрезвый великан. — И приходится на старости лет падать со стены на головы каким-то лохматым пророкам. И ночью вместо отдыха собирать своих шпионов под раскидистым деревом и давать им указания. — Тут он ехидно посмотрел мне в глаза, гордясь произведенным шоковым эффектом. — А вот я — у меня роскошный дом в столице, и целая страна здесь, в степях, я победил больше киданей, чем вместит главная площадь перед дворцом… А вместо того чтобы…