Славный парень - Дин Кунц

Кроме того, Крайт не мог сказать, почему он вошел в этот дом, поскольку они не знали, что он — бездомный. Они думали, что он держит местонахождение своего дома в секрете. Логичная, кстати, и разумная мера предосторожности для киллера.

Если бы он объяснил свое нетрадиционное отношение к дому, к самому понятию «дом», они бы не поняли. Разорвали бы с ним все отношения. В конце концов, они были всего лишь людьми; тайных владык Земли, таких, как он, среди них не было.

Вместо собственного дома у него были миллионы домов. Обычно он жил в чужих домах, принимая такие меры предосторожности, что хозяева об этом и не узнавали.

Время от времени оказывался в ситуации, когда избежать встречи с хозяевами не удавалось. Тогда он убивал.

В прошлом «Джентльменский клуб» не интересовался этой проблемой. Возможно, на этот раз все решило количество: три трупа за один раз.

Он решил проигнорировать оба вопроса и ответить строкой из Уоллеса Стивенса, поэта, которого любил, но не понимал: «ЕДИНСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТОР — ИМПЕРАТОР МОРОЖЕНОГО».

Иногда, читая Уоллеса Стивенса, Крайт хотел не только убить всех, кто жил в этом мире, но и себя. Вот это, по его убеждению, стало бы абсолютным доказательством величия поэзии Стивенса.

«ЕДИНСТВЕННЫЙ ИМПЕРАТОР - ИМПЕРАТОР МОРОЖЕНОГО».

Пусть над этим поразмышляют и, если хватит ума, придут к выводу, что своими вопросами преступили границы дозволенного.

Крайт теперь понимал, что эта Пейкуэтт, судя по всему, приговорена к смерти «Джентльменским клубом», а не кем-то из сторонних заказчиков, которые обращались к нему по рекомендации. И раздражение, вызванное этими тремя смертями, всего лишь проявление тревоги «Джентльменского клуба»: жертва снова и снова ускользала, чего раньше никогда не случалось.

Быстрые действия по поиску и уничтожению этой женщины рассеют тревогу «Клуба», решил Крайт. После того как Пейкуэтт умрет, убийства Синтии, Малколма и Норы будут приняты как необходимость и скоро забыты.

Он вернул белье Терезы в корзину, что стояла в стенном шкафу. Взял кружку, термос, тарелку из- под печенья, отнес на кухню, помыл, расставил по местам.

Вернувшись в спальню, оделся. Репродукция, которую он взял из спальни Пейкуэтт, промокла под дождем так что ещё раньше он развернул ее и положил на ковер сохнуть. Пока он спал, репродукция высохла. Крайт вновь сложил ее и убрал в карман пиджака.

С «Глоком» в руке спустился в маленький кабинет Терезы. Включил компьютер и вышел в Интернет.

Правило «Не задавать лишних вопросов» хорошо послужило Крайту. Чем меньше он знал о тех, кого заказывал «Клуб», тем ему было лучше. Если бы он даже понимал, почему «Клуб» хочет смерти этих людей, то уже знал бы слишком много. И ему не требовалось объяснять, что случается с людьми, даже принцами, которые слишком много знают.

Хотя ему заказали Пейкуэтт, а не Кэрриера, он исходил из того, что это правило, «Не задавать лишних вопросов», распространяется и на мужчину. Но учитывая, что его перехитрили, и не единожды, и приняв во внимание внезапную озабоченность «Джентльменского клуба», Крайт решил изменить стратегию.

Составил простой запрос, чтобы узнать, какую информацию о Кэрриере можно получить в «Гугле». Не ожидал, что найдет много больше того, что уже знал. И ошибся.

Глава 48

Разлапистые ветви новозеландской ели накрывали добрую половину внутреннего дворика кофейни, расположенную ближе к улице.

Тим и Линда сидели на солнце, за самым дальним от улицы столиком, у стены, по которой вились лианы с большими красными цветами.

Маленькими глотками пили кофе. От тарелки поднимался аромат нагретых солнцем шоколадно- фисташковых пирожных.

Какое-то время они говорили о цветущих лианах, а потом, после паузы, Линда сменила тему:

—  Моего отца звали Бенедикт. Но все называли его Бенни.

Тим уловил прошедшее время и ждал продолжения.

—  Он защитил диссертацию по проблемам воспитания детей.

—  Судя по тебе, удачно применил свои знания на практике.

На губах Линды появилась и исчезла сухая улыбка.

—  Мою мать звали Рене.

Интуитивно он спросил:

—  У тебя есть их фотографии?

Из сумочки она достала бумажник, из бумажника — пластиковый вкладыш с окошками для фотографий.

—  Мне нравятся их лица.

—  Они были мягкими, милыми и веселыми людьми.

—  Ты похожа на мать.

—  Она защитила диплом по образованию.

—  Учительница?

—  Они занимались дошкольным обучением, организовали подготовительную школу.

—  Похоже, дела у них пошли успешно.

—  Скоро у них было три школы.

Она повернулась лицом к солнцу, закрыла глаза.

Колибри пила нектар из цветка на лиане.

—  Среди детей была пятилетняя девочка, которую звали Хлоя.

На одной фотографии Бенни в забавной шляпе строил гримасы Линде.

—  Мать Хлои уже посадила ее на риталин.

На той же фотографии Линда радостно смеялась.

—  Мои родители посоветовали ей отказаться от риталина.

От весеннего солнца лицо Линды, казалось, светилось изнутри.

—  Мои родители посоветовали ей отказаться от риталина.

—  Хлоя доставляла много хлопот. Мать хотела, чтобы она продолжала принимать препарат.

—  Говорят, сейчас половина детей сидят на риталине, — вставил он.

—  Может, мои родители вызвали у матери Хлои чувство вины.

—  Может, и не вызвал и Может, она уже чувствовала себя виноватой.

—  В любом случае ей не понравилось, что они подняли этот вопрос.

Колибри переливалась зеленым. Крылышки пребывали в непрерывном движении.

—  Однажды на детской площадке Хлоя упала и поцарапала колено.

Фотографии вдруг стали грустными. Сувениры потери.

— Мама и папа промыли ранку.

Тим вернул фотографии в ее бумажник.

—  Намазали йодом. Хлоя кричала, что щиплет, и вырывалась.

Колибри перелетела к новому цветку, что-то чирикнула на своем птичьем языке.

—  Она сказала матери, что ей не понравилось, как ее трогали.

—  Конечно же, она говорила про йод, — вставил Тим.

—  Может, мать не поняла. Может, хотела не понять.

Лицо Линды вроде бы потемнело, хотя солнце светило все ярче.

—Мать Хлои пожаловалась в полицию.

Колибри махала крылышками, удерживаясь у

цветка.

—  Полиция допросила моих родителей и не нашла ничего предосудительного.

— Но на этом дело не закончилось?

—  Окружному прокурору предстояла серьезная борьба за переизбрание.

—  То есть закон превратился в политику, — вставил Тим.

Линда опустила голову, но глаза не открыла.

—  Окружной прокурор нанял психиатра, чтобы тот провел собеседование с детьми.

—  Со всеми, не только с Хлоей?

—  Со всеми. И появились дикие истории.

—  После чего пути назад уже не было.

—  Игры голышом. Танцы голышом. Животные, убитые в классе.

—  Жертвоприношения животных? Люди в это верили?

—  Собаки и кошки, убиваемые с тем, чтобы запугать детей и заставить их молчать.

—  Господи.

—  Двое детей даже сказали, что маленького мальчика разрубили надвое.

—  И они ничего такого не говорили своим родителям?

—  Подавленные воспоминания. Разрубили надвое, похоронили на школьном дворе.

—  Они перерыли весь двор.

—  Перерыли, ничего не нашли.

—  Но этим дело не закончилось.

—  Они вскрыли стены в поисках детской порнографии.

—  И ничего не нашли, — предположил Тим.

—  Нет. Они также искали предметы, которые используются в сатанинских ритуалах.

—  Прямо-таки Салем, только в другом столетии.

—  Дети говорили, что их заставляли целовать изображения дьявола.

—  И дети никогда не лгут, — вставил Тим.

—  Я их не виню. Они были маленькие и... поддающиеся воздействию.

—  Психиатры могут непреднамеренно внушать ложные воспоминания.

—  Может, и преднамеренно. Потолки в доме сорвали.

—  И все это из-за ободранного колена.

—  Вскрыли полы. В поисках потайных подвальных комнат.

—  И ничего не нашли.

—  Нет. Но моих родителей признали виновными на основе свидетельских показаний.

Она открыла глаза. Смотрела в прошлое.

—  Я думаю, тогда было много таких случаев, — сказал Тим.

—  Да. Десятки. Общенациональная истерия.

—  Некоторых, возможно, было за что судить.

—  Девяносто пять процентов обвинительных приговоров строились ни на чем. Может, и больше.

—  Но жизни рушились. Людей сажали в тюрьму.

—  Мне пришлось ходить к психиатру, — добавила она после паузы.

—  Тому самому, который беседовал с детьми подготовительной школы?

—  Да. Этого потребовал окружной прокурор. И департамент социального обеспечения.

—  Тебя забрали от родителей?