Дорога к саду камней - Юлия Андреева

- Вы закончили? - Кияма выглядел спокойным. - С безразличным видом он отряхнул с головы крошево и жестом властителя отпустил своих воинов.

- Это был шпион? Ким! Разве мог шпион проникнуть за обшивку потолка? - Ал снова сел рядом с больным другом, стряхивая с его ночного кимоно пыль.

- Шпион синобе. Почему бы и нет? - Кияма пожал плечами. - Даймё Токугава служат ниндзя, ты не знал?

- Почему же, знал... - Ал насупился. Когда-то, еще в самом начале своего знакомства с Иэясу, он организовал два передовых самурайских отряда 'Сокол' и 'Акула', набрав для этой цели, как он сам считал, нищих ронинов. Подготовка в отряде шла бойко, новобранцы быстро осваивали новые для них техники боя.

Уже после получения Токугава-сан должности сегуна он как-то признался Алу, что под видом бесхозных ронинов прислал ему самых сильных в империи ниндзя. Неудивительно, что те так быстро учились, постигая новые знания.

- Шпион или кошка, какая, в сущности, разница. - Кияма отряхнул накидку и завернулся в нее. - Пусть хоть сам Токугава забрался ко мне на потолок с целью подслушать наши секреты. Кто здесь кроме нас с тобой знает русский? - Он ухмыльнулся. - Кстати, будет спрашивать, зачем ты ко мне приезжал, расскажи о Гендзико. Тут врать не надо, он все равно знает. А потом сообщи, что она вышла замуж за моего сына. Так, мол, и так, нужно же было куда-то пристроить. А почему у его милости совета и разрешения не спросил? - Кияма почесал бороду. - Так скажи, что был в ужасе, утратил контроль над собой. Токугава невысокого мнения о варварах и легко согласится, что ты, мой друг, хоть и самурай, но все же не японец. - Он пощелкал языком.

- От корейца слышу, - окрысился Ал.

- Что же до восстания в Симабара, то лично меня оно интересует в той связи, что оно будет стоить жизни многим людям! - Он задумался. - Если интересно, Терадзава Хиротака, правитель Нагасаки, направит на подавление восстания три тысячи самураев, и почти все они падут 27 декабря 1637 года, от всей армии уцелеют каких-то двести человек.

Ала передернуло.

- 3 января 1638 года сегунат пришлет своих воинов, которые дадут отпор восставшим, убив еще тысячу человек. После чего повстанцы отступят в Симабара, где осадят и возьмут полуразрушенный замок Хара. Тогда правитель Нагасаки возьмет пятьсот своих лучших самураев и еще восемьсот самураев из Омура, и все вместе они направятся в Симабара. Они расположатся лагерем в полумиле от замка и откроют огонь из пушек, снятых с кораблей. Кроме этого, с моря замок атакуют голландские торговые суда. Кстати, особо отличится некое голландское судно 'Де Рюп', хотя, возможно, это и не важно для нашей истории. 3 февраля защитники замка совершат ночную вылазку в лагерь сегуната, где вырежут две тысячи профессиональных воинов. Впрочем, после этой дерзкой акции кольцо вокруг замка сожмется, так что восставшие уже не будут иметь возможности пополнить запасы пищи и боеприпасов. А 10 марта воины сегуната получат подкрепление. - Кияма вздохнул. - Замок был буквально утыкан крестами и христовыми знаменами, а эти палили по ним, как по... - Он махнул рукой. - То есть еще будут палить.

- Сколько же их всего там было? - Ал мрачнел с каждой минутой, невольно подсчитывая павших.

- Тридцать тысяч восставших, которым после 10 марта противостояла двухсоттысячная армия сегуната. Это я прочитал еще дома. 12 апреля сегунат пойдет на решающий штурм, захватив внешние стены со всеми оборонительными боевыми постами. При этом будет потеряно десять тысяч воинов. Восстание будет подавлено пятнадцатого числа того же месяца, и тут же будет обезглавлено тридцать семь тысяч восставших и тех, кто им сочувствовал, включая детей и женщин. - Кияма вздохнул. - Крепость Хара будет сожжена, разрушена и буквально стерта с лица земли. А христианство - христианство в Японии будет отменено!

Какое-то время Кияма молчал.

- Ты говорил об этом восстании в ордене? Что они думают?

- Они говорят, что после этого восстания более чем двести лет до 1860-х годов в Японии не будет ни одного крупного ?вооруженного конфликта и десять поколений самураев забудут, что такое война. Они говорят, что это восстание на пользу, что когда в страну с устоявшейся религиозной системой начинают внедрять новую, начинаются кровопролития, но лично я так не думаю! Долгие годы я жил, уговаривая себя, что все, что должно случиться, непременно случится, но теперь, когда у меня выросли дети, появились внуки... - Он жалобно посмотрел на Ала. - Я не прошу тебя удавить это восстание в зародыше, тем более что все, что ни делается, к лучшему, и мир, пусть полученный и такой ценой, лучше непрекращающейся войны. Прошу тебя, спаси хотя бы наших детей! Спаси тех, кого еще можно спасти, увези их подальше от Кюсю, отправь в другие страны и... уезжай сам.

- Помнишь лозунг: 'Наши дети будут жить при коммунизме'... - Кияма, не сдерживая себя, отвернулся от Ала и сплюнул на стену.

- При сюрреализме! - Ал сунул за пазуху листки и вышел от Кияма. Следовало сначала подумать самому, а уж потом встречаться с представителями ордена 'Змеи' и просить обратный билет домой.

Глава 24

УКРАДЕННЫЙ НОЖ

Для самурая главное - его непосредственность. Лучше сразу же броситься на врага, чем проводить дни в размышлениях над тем, как наилучшим способом сделать это. Истинное мужество не ищет окольных путей.

Несмотря на страх перед неведомыми господами, приказывающими для своего удовольствия пытать безвинных пленников, Тико с замиранием сердца ждал того дня, когда они явятся, чтобы приступить к своей страшной забаве. Целыми днями, а иногда даже и ночами Амакаву в красках рассказывал о таинственных зрителях, закутанных в черное, которые взирают на пытки и казни с балкона над входом, и палачах с непроницаемыми точно маски лицами, о криках и стонах, от которых кровь леденеет в жилах...

Слушать все это было невыносимо, и одновременно с тем образ таинственных господ наполнял душу маленького Тико необъяснимой сладостью.

На следующий день после знакомства с Амакаву молчаливые самураи в одинаковых черных кимоно, без гербов, притащили троих мальчиков, двое из которых были крестьянские дети и один сын купца, все трое приблизительно от восьми до десяти лет, все рыдали, сетуя на судьбу и умоляя тюремщиков отпустить их домой. Эта шумная компания мешала приятелям разговаривать, но благодаря постоянно стонущим и плачущим соседям оба мальчика вдруг почувствовали себя людьми высшего сословия. Еще бы - дети из семей самураев не имели права вести себя, словно обыкновенные крестьяне. Эта мысль отрезвляла, запрещая сетовать на судьбу, леденя мозг, высушивая слезы, запрещая себе малейшую слабость.