Прокаженный король - Пьер Бенуа

— Он поступит так же, как я, как Монадельши.

— Я в этом уверена и этого-то я и не хочу. Боже мой, сколько народу уже скомпрометировано!

Она закрыла руками лицо.

— Моя милая девочка, — сказал я, — неужели я должен ободрять вас! Ну, полноте! Вот лучше попробуйте-ка коктейль. Это «Алабама», помните, любимый коктейль миссис Вебб, очаровательной Максенс с золотыми волосами. Знаете, сегодня утром я получил от нее телеграмму. Она хорошо доехала. В ее телеграмме много приятного, в особенности для вас. Вот, прочтите.

Она слабо улыбнулась.

— Она была так добра. Все здесь были очень добры ко мне. Но вы! Я никогда не забуду… Я не могу выразить… Это — все не то…

— Апсара!

Я со страстной гордостью прижал к своему сердцу хрупкое тело принцессы. В то же мгновенье между дорогой и лестницей веранды раздались шаги.

— Кто-то идет!

— Ничего. Это, вероятно, бригадир. В дверь постучали.

Апсара бросилась к окну. Приподняв занавеску, она тотчас же опустила ее.

— Это не бригадир. Какой-то старый господин в очках. Я вскочил.

— Старый господин?

— Сюда, сюда! — быстро пробормотал я, приподняв занавеску и толкая за нее молодую девушку.

Постучали сильнее.

— Не шевелитесь.

Открыв дверь, я увидел маленького старичка, целиком утонувшего в своем удивительном костюме из серого альпага. На нем были серые гетры, серые нитяные перчатки, бинокль на ремне через плечо, серый шлем с зеленым шарфом, как у клиентов Кука, зеленые очки и розетка ордена Почетного Легиона.

— Не угодно ли войти, сударь?

Я узнал своего врага. Вот он! Он снова вернет меня на землю. И мне снова живо все представилось: мой бедный отец, строчащий свои бумаги, старик Барбару в своем ампирном кресле, Аннет, поджидающая почтальона, вокзал Перраш, Морате-ра, Бротт, словом, все, что не было сном.

Мой посетитель снимал шлем, очки. Я видел, как он одним глазом осматривал комнату: великолепие орхидей, позолоченную посуду, стаканы, в которых торжественно золотился «Алабама», диван, на котором лежал, о, проклятье, забытый Апсарой шарф.

— Я имею честь говорить с господином Сен-Сорненом, исполняющим обязанности хранителя группы памятников Ангкора?

Я наклонил голову.

— Тогда разрешите представиться — Эсташ д'Эстенвилль из академии изящной словесности, главный инспектор исторических памятников, уполномоченный Французской Дальневосточной школы.

V

Вапли летают рядами, ни ищут, куда бы сесть. Где они сядут?

Я привскочил.

— Господин Эстенвилль! Эсташ Эстенвилль! Рафаэль посмотрел на меня с любопытством.

— Это имя тебе что-нибудь говорит?

— Как что-нибудь? Эстенвилль — восстановитель науки о санскрите, автор единственной авторитетной работы об Ак-Баре.

Сколько раз я пытался затащить тебя на одну из его лекций в высшей школе!

— В самом деле? — сказал мой друг. — Ну и повезло же мне! А ведь мне казалось, что я впервые слышу это имя.

— Несчастный!

— Почему несчастный? Я бы чувствовал себя гораздо более неловко, если бы знал тогда, что он собой представляет. Ты увидишь почему. Я не люблю, когда становятся мне поперек дороги.

— Продолжай, — сказал я с удрученным жестом.

— Отлично. Только, пожалуйста, не прерывай меня по всякому поводу. Вот на, возьми папиросу и послушай, что я сделал с твоим Эстенвиллем. Итак, он был там, бедный маленький старикашка со своими окаменелыми жестами Радаманта. Эта библиотечная крыса — в розовом сумеречном свете Ангкора! Мне даже смешно вспомнить об этом. Смешно теперь, а в ту пору, признаюсь, я был немало обеспокоен. Разумеется, не за себя, а за мою милую принцессу, дрожавшую, я это чувствовал, за занавеской. Только это обстоятельство и помешало мне выбросить немедленно за дверь, как и подобало, своего нежданного посетителя.

Однако все же надо было решиться что-нибудь сказать.

— Господин главный инспектор, — сказал я любезно, — вечер очень душный. Не угодно ли вам выпить немного коктейля?

Его взгляд метнул на меня молнии.

— Как я вижу, вы ждали меня, — сказал он, указывая на два стакана, стоявшие на круглом столике.

— О! видит бог, господин инспектор, я вас не ждал, но, как сказано в книге седьмой «Рамаяны», в стихе восемьсот шестьдесят четвертом: «мудрец никогда не должен быть застигнут врасплох».

Без похвальбы я все же должен признать, что всегда довольно удачно пользовался моими скудными познаниями. Эта неожиданная цитата только разожгла ярость противника.

— Очень мило, право, очень мило, — сказал он, гримасничая и делая отчаянное усилие сохранить спокойствие. — Так позвольте же мне, в ваших же интересах, пожалеть о неуместном употреблении вами вашей великолепной эрудиции.

— Право же, господин главный инспектор…

— Почему бы вам не приберечь ее для ваших докладов?

— Моих докладов?

— Да, я-то уж знаю, о чем говорю.

— В этом, господин главный инспектор, вы, разумеется, имеете неоспоримое преимущество передо мной.

Мысль, что принцесса Манипурская присутствует за занавеской при нашем сражении, могла бы вдохновить меня на тысячу дерзостей в моей борьбе, как королева — Рюи Блаза. Но не следовало этим слишком злоупотреблять, ибо от этого фейерверка пострадали бы интересы Апсары.

Поэтому я и решил отвечать моему гостю в самом почтительном тоне. Но он был из тех, чья надменность тем резче, чем больше знаков внимания им оказывают.

— Сударь, — начал он, — я отнюдь не намерен выспрашивать вас окольными путями. У меня имеется несколько пунктов, которые вы должны осветить. Предлагаю вам отвечать мне ясно и отчетливо. Как для вас, так и для меня это будет лучше.

Как видишь, мои самые худшие опасения уже начали сбываться. У него был тон даже не экзаменатора, а скорее тон следователя. Но между простым подозрением и уверенностью существует некоторая дистанция. Что в сущности мог знать этот старикашка?

— Господин главный инспектор, я весь к вашим услугам.

— Отлично. Итак, первый пункт: уезжая, господин Тейсседр оставил список, где перечислены все его работы и текущие изыскания, в порядке их спешности и значительности. Надеюсь, вы с ним уже ознакомились?

— Разумеется, — сказал я, не прибавив, однако, что я и не думал совать свой нос в записи и доклады моего предшественника, предоставляя все это всецело на усмотрение Максенс.

— Предупреждаю вас, что господин Тейсседр направил в школу копию этого списка, — сказал он с улыбкой, пытаясь изобразить в ней коварство.

— Господин Тейсседр всегда слыл за отличного работника.

— Не только за отличного работника, но и за образец честности и порядочности, да-с, сударь. Я возвращаюсь к его текущим работам. Среди них находилась опись статуй и барельефов Прах-Кхана, она была почти закончена, когда господин Тейсседр уезжал. Надеюсь, у вас было время закончить ее в течение двух с половиной месяцев, что вы здесь находитесь?