Черная аллея - Микки Спиллейн

И в ту же секунду выключил фонарик. И она, моя умница, сделала то же самое. И оба мы распластались на куче камней и земли как раз в тот момент, когда Уго вслепую выстрелил четыре раза подряд туда, где мы только что находились. И, конечно, не сразу сообразил, что промахнулся. Я же к тому времени уже успел выхватить «кольт» из кобуры, снял его с предохранителя, взвел курок и нацелился в то место, где видел вспышки от выстрелов. И спустил курок. Оглушительный грохот, который произвел при этом мой добрый старый друг 45-го калибра, эхом раскатился по пещере. Пуля, выпущенная из него, угодила в какой-то звякнувший предмет, но, похоже, никого не убила. И когда я вновь схватил фонарь и посветил им, луч вырвал из тьмы фигуру Уго Понти, нового дона, наследника трона и владений дона Лоренцо Понти. Наследник был занят тем, что шарил в грязи в поисках своего дробовика, который мой «кольт» превратил в бесполезный хлам. И когда он наконец увидел это, то испустил дикий вопль и заслонился дробовиком, словно то был щит. Я снова спустил курок, и пуля попала в металлическую казенную часть, осколки которой вонзились ему в подбородок. Уго рухнул на землю с вытаращенными от боли и ужаса глазами и судорожно хватал ртом воздух, не в силах даже кричать.

Я подошел к этому ублюдку и осветил его фонарем. Из порезанного подбородка текла кровь, тело несколько раз дернулось. Затем глаза его обрели более осмысленное выражение. Он не знал, что последует дальше, но ненависть, сочившаяся из этих глаз, была сравнима разве что с ядом змеи, от укуса которой нет спасения. Потом они остановились на пистолете, который я держал в руке. И когда я начал приподнимать его, Уго ощерил зубы, сжираемый безумным и безнадежным желанием уничтожить меня, стереть с лица земли тем или иным путем. И в то же время он понимал, что, раз я заставил его смотреть прямо в огромное темное дуло «кольта» 45-го калибра, это будет последнее, что он увидит в жизни.

Затем внезапно вся пещера осветилась. В нее один за другим вошли девять человек. Четверо полицейских в униформе, еще четверо — в штатском. Последний, девятый, был весь вывалян в грязи, и во взгляде его светилось бешенство. Я сказал:

— Привет, Гомер.

На приветствие он не ответил. Просто спросил:

— Что, черт возьми, вы натворили?

— Поймал вам убийцу, дружище, — я пнул Уго носким ботинка. — Не беспокоитесь, он пока что еще не покойник... Просто в полном внутреннем раздрызге, и, если не доставить его срочно в больницу, боюсь, что лопнет от злости. Но с головой у него вроде бы в порядке, он все помнит и заговорит. Это он убил Дули. И прикончил собственного отца.

— И, разумеется, вы можете это доказать, — саркастически заметил Гомер.

Вельда протянула ему репортер «Сони».

— Здесь записано его признание, Гомер. Ну а уж потом, надеюсь, вы найдете его пушку 357-го калибра и тогда сможете предъявить ему обвинения по полной программе.

Гомер взял «Сони», надавил на кнопку, прослушал, затем перемотал и снова включил. Я буквально упивался этим зрелищем. И улыбался во весь рот, потому как Вельда, умница, моя девочка, все сделала как надо. Она сказала Гомеру:

— Он не видел, как я надавила на кнопку «запись», было темно... Просто решила... что, если он убьет нас, магнитофон останется, кто-нибудь его найдет, и, возможно, то будет наградой за все наши усилия.

— И припаять мне вы ничего не сможете, — сказал я Гомеру.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Лицензия у меня имеется, ее действие распространяется на весь штат Нью-Йорк. Я задержал убийцу, обезоружил его и не убил. Так что?

— Где деньги, Хаммер?

— Что, не видать?

— Если бы не деньги, ни вас, ни меня тут бы не было, — ответил он.

— Что ж, тогда почему бы вам не созвать всех своих замечательных специалистов и не обыскать все вокруг? Если найдете, все ваше. Или Дядюшки Сэма... А пока будете этим заниматься, заодно поищите милого старикана, который жил здесь. Мне почему-то кажется, что Уго добрался и до него. В горах полно мест, где можно спрятать тело. Но нескольких собак или местных полицейских будет достаточно, чтобы найти, где Уго закопал Сланщика.

И тут оно снова началось... Сказалось напряжение последних нескольких часов. Ощущение было такое, точно в тело мое вгрызается изнутри безжалостный голодный зверь. Боль, сосредоточенная в ране, стала расползаться, словно паутина, отзываясь в самых отдаленных уголках. Я медленно подошел к Вельде, положил ей руку на плечо. И она тут же догадалась, что это не просто жест, что я пытаюсь удержаться на ногах, что вот-вот перегнусь пополам от боли. В руке у меня был по-прежнему зажат пистолет. Она взяла его и сунула в кобуру под пиджаком.

Гомер не сводил с меня глаз, явно не зная, что сказать. А потому пришлось сказать за него:

— Я вам еще нужен, мистер Ватсон?

— Где вас искать?

— Не утруждайтесь. Сам с вами свяжусь, — ответил я. Обнял Вельду за талию, она обняла меня, стараясь не прикасаться к ране в боку. Копы в униформе и штатском явно не знали, как им следует поступить дальше. Но поскольку Гомер не пытался нас остановить, расступились и дали пройти, освещая при этом дорогу фонариками.

Вельда спросила:

— Ты в порядке?

Я покачал головой.

Мы подошли к машине. Она отворила дверцу и усадила меня, потом села сама за руль. Вопросительно взглянула на меня, и я сказал:

— Надо... получить анализы крови. Потом поедем... в суд, за лицензией. Можем еще успеть, если будешь ехать быстро.

По пути она сделала всего одну лишь остановку. Я пытался отговорить ее, но она все равно притормозила у автозаправки, купила пакетик крекеров и протянула мне. Я принял пилюлю, заев ее крекером, но, похоже, опоздал. Боль все разрасталась, и лишь когда мы подъехали к Олбани, немного утихла.

Клиника оказалась по пути, и мы забрали результаты анализов. Ни у нее, ни у меня не было выявлено никаких постыдных заболеваний. Мы и в отдел выдачи лицензий успели — правда, всего за несколько минут до закрытия. Получили брачную лицензию, заплатили положенную сумму и вышли на улицу.

Давным-давно я не видел Вельду такой счастливой.

А во рту у меня появился привкус горечи, и дышать стало трудно. Вельда косилась на меня уголком глаза, потом приложила ладонь ко лбу и воскликнула:

— Черт, да у тебя же жар!

Я закрыл глаза и открыл их, только когда машина остановилась. Затем проехала еще немного. Вельда распахнула дверцу и буквально втащила меня на себе в какую-то комнату с кондиционером, где уложила на матрас с подушкой. Я чувствовал на себе ее руки. Но не понимал, что они делают, потому что мозг мой погрузился в какое-то полусонное состояние, довольно, впрочем, приятное, поскольку боли я больше не чувствовал.

Были лишь голоса. О, вечно эти голоса... Знакомые и незнакомые, громкие и почти угрожающие, но среди них постоянно присутствовал голос Вельды, и звучал он повелительно и строго, и немного спустя все эти чужие голоса стихли.

Я проснулся и почувствовал, что голоден как волк. Пытался вспомнить хоть что-то, но боль — не того рода опыт, что откладывается в памяти. В боку покалывало, и при глубоком вдохе снова появлялись резь и жжение. Не успел я и пальцем пошевельнуть, как ко мне подскочила Вельда, села и взяла за руку. Потом появился Ральф Морган, отвел ее руку, начал щупать у меня пульс. Прошло с полминуты, и он удовлетворенно вздохнул. Я, как ни странно, был еще жив.

Он спросил:

— Ну, герой, как себя чувствуешь?

— Хреновато. Но при этом почему-то страшно хочется есть. Какой сегодня день?

— Пятница.

— А число?

Он сказал. Неудивительно, что я испытывал такой зверский голод. Оказывается, я провалялся в отключке целых четыре дня.

— Чем кормили? — Меня так и разбирало любопытство.

— Может, тебе неприятно будет знать, но кормили через трубку, питательным раствором. Ладно, лежи тихо, сейчас попробуем запихнуть в тебя что-нибудь более существенное. И совсем немного, иначе вырвет.

— Вырвет... — с отвращением произнес я. — Хорошее слово, очень приятно слышать, особенно перед едой.

Морган хмыкнул и осмотрел рану. Повязку можно было не менять, и я очень обрадовался этому обстоятельству. Оказывается, как только я очнулся, Вельда побежала готовить мне завтрак. И вот он на подносе передо мной. Одно-единственное яичко всмятку и чашка с теплым молоком, в котором, ровно посередине, элегантно плавает кусочек тоста, намазанный маслом и посыпанный сахарным песком.

Бывают в жизни моменты, когда жаловаться бесполезно. И я позволил Вельде покормить себя с ложечки яйцом, затем съел половинку тоста, выпил несколько ложек теплого молока и, почувствовав, что устал, отвернулся. Есть больше не хотелось. Я закрыл глаза и погрузился в сон.

Пилюли были больше не нужны. Мой добрый и заботливый врач уже вколол мне обезболивающее.

Не помню, сколько раз я просыпался и ел. Но с каждым разом чувствовал себя все более окрепшим и более голодным. Порой сквозь обволакивающий меня туман вполне отчетливо слышались голоса, но мозг отказывался узнавать их. Я знал, что с меня сняли бинты, чувствовал, как меня мыли и переодевали, ощущал прикосновения рук Вельды, когда она брила меня. Она как раз заканчивала подстригать мне волосы, когда я открыл глаза с твердым убеждением, что и на сей раз выбрался из черной аллеи.