Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики - Григорий Ревзин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То есть в генезисе у Маркса буржуазия и пролетариат – это одно и то же, они выросли в одной семье рабочего средневековья. Этим, кстати, объясняется то, что буржуазная и пролетарская революция имеют одну и ту же движущую силу – рабочего, просто в первом случае он еще не разделился на два класса, а выступает в одном лице, противостоящем феодалам.
Капитализм в первой половине XIX века был по преимуществу денежно-финансовым, а не промышленным (как сказал министр финансов Луи‑Филиппа Жак Лаффит, «отныне Францией править будем мы, банкиры»). Соответственно тем новым, что приносила с собой буржуазия, казался не новый технологический уровень цивилизации, а проникновение товарно-денежных отношений в процесс производства. И хотя Маркс прекрасно понимал, что без капитализма никакого сногсшибательного прогресса не случилось бы, он не считал креативность свойством буржуазии. Это была очевидная несообразность, но она определялась исторической ситуацией – изобретателей-капиталистов, Стива Джобса, Билла Гейтса и Илона Маска во времена Маркса еще не существовало. Пролетариат трудился, а буржуазия делала деньги. Если отменить частную собственность, буржуазия не нужна.
Специфика философской позиции Маркса заключалась в том, что он считал смыслы и идеи имманентно присущими материи, в том числе и прежде всего – социальной материи (диалектический материализм). Отсюда креативность, способность создавать новое и творить прогресс имманентно присущи рабочим, и если буржуазия временно отняла у них это свойство, превратив их в придаток машины, то это не значит, что в будущем оно не проявится. Иначе говоря, Маркс не ценил квалификации и труда капиталиста постольку, поскольку полагал, что способность к изобретению нового изначально присуща рабочему – тому городскому рабочему, из которого родились и буржуазия, и пролетариат. Поэтому стоит убрать буржуазию, и тяга к модернизации мира у рабочего класса расцветет.
Итак, по Марксу у рабочего есть следующие свойства. Это «модернизированный» человек, его образ жизни и ценности противостоят традиционному обществу. Ему изначально присуща способность создавать новое. Он производит революцию и пересоздает мир заново. Ему принадлежит будущее.
Стоит, вероятно, изумиться тому, как мало это отличается от свойств креативного класса Флориды.
3
Для понимания рабочих в домарксистской традиции важно сказать, что Аристотель полагал – рабы являются орудием труда. Не людьми. Люди, которые занимаются изготовлением вещей, – это ремесленники.
Две особенности понимания этих ремесленников довольно резко отличаются от привычного нам.
С одной стороны, необычайное возвышение ремесленника. С точки зрения Аристотеля, ремесленник, художник, то, что мы назвали бы инженер, – суть одно и то же. Все это – «техне», противостоящее «эпистеме» – теоретической науке. В природе нет статуй, картин, машин, посуды – создание всего этого есть «техне». В природе есть пространство, материя, вещество, стихии, жизнь – изучение всего этого есть «эпистеме».
С другой стороны, это принижение ремесленника (он же художник или инженер) по не вполне тривиальным мотивам. Аристотель считает, что на пути ремесленника, художника или изобретателя возможно открытие лишь частичной добродетели. Платон «вещеделание» – и изобразительные искусства и ремесло – считает «подражанием подражанию».
В X книге «Государства» дается некоторого рода систематическая концепция. Платон проповедует, что бог создает только идею скамьи, плотник – отдельную скамью, – пишет А.Ф. Лосев. – Создание богом родовой скамьи является в то же самое время и созданием скамьи как идеальной вещи. После этого не удивительно, что плотники создают свои единичные скамьи. Лишь бы существовала родовая идеальная скамья, а создавать в подражание ей отдельные единичные вещи – дело нехитрое.
Это философическое третирование ремесленников несколько туманно. Ксенофонт, не утруждаясь философией, ругает их попроще. Он сообщает о ремесленниках следующее:
Занятие так называемыми ремеслами зазорно и, естественно, пользуется дурной славой в городах. Ведь ремесло вредит телу и рабочих, и надсмотрщиков, заставляя их жить сидя, без солнца, а при некоторых ремеслах приходится проводить целый день у огня. А когда тело изнеживается, то и душа становится гораздо слабее. К тому же ремесло оставляет очень мало свободного времени для заботы еще о друзьях и родном городе. Поэтому ремесленники считаются непригодными для дружеского сообщества и плохими защитниками отечества. А в некоторых городах, особенно в тех, которые славятся военным делом, даже и не дозволяется никому из граждан заниматься ремеслами.
При чтении этих фрагментов не покидает ощущение, что претензии к ремесленникам несколько абсурдны и негативное отношение к ним скорее предшествует своим основаниям, чем следует из них. Проще сказать, и Платон, и Аристотель, и Ксенофонт изначально подозревают ремесленников в чем-то нехорошем, пытаются объяснить это рациональными аргументами, что у них получается не вполне убедительно (вроде тезиса о том, что тело кузнеца из-за пребывания у горна приобретает изнеженность).
Откуда берется это предубеждение?
Иосиф Флавий, пересказывая в «Иудейских древностях» Библию для римской аудитории, утверждает, что все изобретения начинаются от проклятого каинова колена.
Изобретением весов и мер он изменил ту простоту нравов, в которой дотоле жили между собою люди, так как жизнь их, вследствие незнакомства со всем этим, была бесхитростна, и ввел вместо прежней прямоты лукавство и хитрость. Он первый поставил на земле разграничительные столбы, построил город и, укрепив его стенами, принудил своих близких жить в одном определенном месте.
Потомки Каина изобрели искусства и ремесла, а именно: Иовел воздвигал палатки; Иувал занимался музыкой и изобрел лютни и арфы; Фовел изобрел кузнечное ремесло.
Этот сюжет подробно разобран в работах петербургского историка Дианы Савельевой.
Сюжет красноречиво обозначает возникшее противоречие между искусственно созданным и природным, причем дурная репутация досталась целиком искусству (в том числе ремеслу), а противоположностью ему является природа и природно созданное и, как видим, наука. Такое положение вещей удивительным образом совпадает с тем, что нам известно об антиномии природного и искусственного и о почитании науки в Древней Греции.
Главная претензия, подозрительность в отношении ремесла заключается в том, что оно создает то, чего не было. «Эпистеме» – благочестивое занятие, это стремление понять божественный замысел мироздания. «Техне» сомнительно уже тем, что представляет этот замысел каким-то ущербным и неполным, все время приходится что-то изобретать.
Пифагор с этой точки зрения глубоко благочестив, но вот Архимед, вероятно, нет. Архимед нам оставил горделивое высказывание: «Дайте мне точку опоры, и я передвину Землю». Это, разумеется, впечатляющее сообщение о могуществе рычага, но возникает вопрос, зачем это делать. Можно сказать, что с позиций Пифагора
