Орел и Ворон (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Единственным исключением в этой истории являюсь я сам.

И мне это нравится!

Я улыбнулся.

Осталось совсем немного — и я вернусь. Ты только жди меня, Вики…

— Давай-ка уже лошадок наших седлать. Негоже оставаться на месте после выстрелов — прогремели на всю округу. Вроде на огонек забрел сам атаман, судя по пистолям — но кто знает, сколько в его ватаге на самом деле татей было!

Сотник отвлек меня от размышлений о возлюбленной и воспоминаний, и я согласно кивнул в ответ:

— Ты совершенно прав, друг мой. Стоит поспешить!

Глава 14

Борисоглебский монастырь в закатных лучах заходящего солнца произвел впечатление мирно спящего воина. Но воина невероятного могучего, способного пробудиться сей же миг — и встретить любого врага огнем крепостной артиллерии, выстрелами стрелецких пищалей и летящими на головы нападающих камнями, бревнами, льющейся сквозь варницы кипящей смолой… Башни крепостной стены монастыря и маковки церквей открываются путнику издали — но если вдалеке они кажутся игрушечно малыми, то вблизи от просто огромных размеров выдвинутых вперед веж-исполинов перехватывает дыхание! Выдвинули их зодчие специально — для того, чтобы атакующих монастырь можно было косить выстрелами из бойниц косого боя вдоль прясел… Я насчитал более десяти боевых веж, делящих могучие каменные стены на участки-прясла, простреливаемые пищалями с обеих сторон.

Не разочаровали и сами стены: толщиной не менее полутора сажень, оснащенные бойницами подошвенного, среднего и верхнего боя, укрытые поверху двускатной кровлей… При наличии достаточного числа защитников и запаса пороха да свинца для пуль (ну и конечно пушек и пищалей), такая твердыня станет неприступной для любого врага! Неудивительно, что гетман Сапега застрял у схожей по мощи стен Троице-Сергеевой ларвы со всеми своими ляхами, немецкими наемниками, казаками Лисовского и прочими ворами… Которых у него насчитывается толи десять, а толи и все пятнадцать тысяч! И это против всего двух тысяч ратников князя Григория Долгорукова да тысячи монахов, паломников, трудников и вчерашних крестьян, взявших оружие в руки и вставших на стены! И ведь держатся защитники лавры, вот уже десять месяцев, как держатся, выдержав два тяжелых штурма и с десяток другой мелких схваток во время многочисленных вылазок…

В одной из таких, по слухам, монастырь едва ли не пал — в январе сего года. Благодаря малодушным перебежчикам воры узнали, что готовится очередная вылазка — и подготовили засаду на пошедших за стены крепости стрельцов… Но атакованные ратники не дрогнули, приняли бой, отгоняя ворога посменными залпами пищалей, и медленно отступая к воротам, а с прясел их поддержал огонь многочисленных пушек. Но самое страшное — в открытые для отступающих ворота ворвались всадники Лисовского и польские гусары! Однако последние вместо того, чтобы спешиться и попытаться занять воротные башни да удержать проход для подхода основных сил, ринулись конными внутрь лавры. Где их и истребили лапотные крестьяне, бросая камни и бревна на головы ворогам, оказавшимся зажатым в узких улочках меж построек…

И ведь никак теперь нельзя, чтобы лавра пала. Никак нельзя! Монахи ее еще до осады прославились тем, что находили на дорогах в окрестностях монастыря раненых, и доставив в лавру, искусно лечили их. Также братия оказывала приют всем сирым и убогим — и именно по настоянию архимандрита Иоасафа воевода Долгоруков позволил укрыться за стенами крепости беженцам, ищущим спасения от воров Сапеги. Несмотря на то, что запасов продовольствия в осажденной лавре итак было невелико… Наконец, именно резкая отповедь игумена монастыря, отказавшегося присягать через гетмана второму Лжедмитрию и призвавшего русских стоять против ляхов, литовцев и воров за веру православную, буквально всколыхнули народ! До того царь Василий Шуйский практически не имел поддержки среди простого люда и служивых, некоторые города и вовсе присягнули Самозванцу добровольно, без штурмов и осад. И только после воззвания архимандрита Иосафа многие люди, коих еще не коснулись бесчинства воров и литовцев, стали подниматься на борьбу с ворогом.

Так что сейчас оборона обители Сергия Радонежского — это уже не просто битва ее защитников с войском гетмана Сапеги. Теперь эта неравная схватка стала символом духовной брани между сохранившими верность православию и присяге защитниками родной земли — и литовскими захватчиками да русскими ворами, предавшими веру и ставшими на службу латинянам… Эх, если бы шведы да немцы воеводы Делагарди не изменили, мы бы сейчас, наверное, уже бились с гетманом под стенами лавры! Жалкие наемники, для которых звон серебра превыше данного слова и ратной доблести…

С этими мыслями я посмотрел на притихшего фон Ронина, следующего рядом и во все глаза рассматривающего укрепления приближающегося монастыря — и стало мне совестливо: не все наемники таковы. Не все!

— Что, немец, впечатляет?!

Непривычно сосредоточенный рейтар ответил после некоторых раздумий:

— Крепкий замок, с наскока такой не взять. Но, к твоему сведению, мой дорогой друг, по Европе уже повсеместно возводят укрепления по типу итальянского, то бишь «фрязского обвода». На латыни же оно называется «Fortalitia stellaris», то есть «Звездчатая крепость»… Так вот, подобные укрепления строятся не только из камня, но даже и из земли, и если смотреть на них сверху, с высоты полета птицы, то они действительно походят на звезду.

После недолгой заминки Себастьян продолжил:

— Старые замки уже плохо выдерживают попадания ядер тяжелых пушек, и стены новых крепостей делают более толстыми и низкими. А у «звездчатых крепостей» вместо башен на углах возводят бастионы. Это…

На мгновение замолчав, немец начертил в воздухе фигуру, как по мне, весьма мало похожую на звезду:

— Вот это и есть бастион. Он выдвинут далеко вперед и состоит из четырех стен. Две передних называют фасами, две боковые, соединяющие бастион с крепостью — фланками. С тыльный же стороны остается проход-горжа. Бастионы позволяют вести убийственный косой огонь вдоль стен, простреливая большее пространство, нежели чем с башен. А кроме того, они держат под огнем и ближайшие подступы к крепости, мешая врагу развернуть собственные батареи. И чем больше бастион, тем большее расстояние он простреливает… Одни из первых укреплений бастионного типа были возведены во Флоренции Великим Микеланджело — и я имел честь лицезреть их воочию. Славный, конечно, был мастер…

Рейтар закончил свой рассказ — а мне стало даже как-то обидно. Ну и пусть Микола Фрязский чудные «звездные» крепости строит, не возьму я в толк, чем они так уж лучше наших!

— То-то Троице-Сергеева лавра уже как десять месяцев осаду ляхов держат!

Однако фон Ронин лишь плечами пожал:

— Так разве есть у осаждающих тяжелые пробойные пушки?

Я вынужденно мотнул головой:

— То мне неведомо.

Себастьян по доброму усмехнулся в ответ, после чего примирительно произнес:

— Как я уже сказал, замок сильный. Ты лучше расскажи историю этого монастыря — если, конечно, она тебе известна.

Я замолчал, пытаясь воскресить в памяти все, что слышал про монастырь, после чего с легким вздохом ответил:

— Да честно сказать, знаю я немногое. Слышал, что выбрал место для него и благословил строить наш великий Святой Сергий Радонежский, и что именно из Борисоглебского монастыря на помощь Димитрию Донскому отправились иноки Пересвет и Ослябя, павшие на поле Куликовом. Пересвет, к слову, отличился и сразил перед битвой могучего татарского батыра Челубея… А большего я и не знаю. Разве что прошлой осенью литовцы взяли Ростов и ограбили Успенский собор, осквернив при этом мощи чудотворцев Леонтия и Исайи — они разрубили раки на куски…Фон Ронин перебил меня:— Наверное, вместилища останков Святых были отлиты из серебра, а то и золота?Я пожал плечами:— Да, скорее всего.Рейтар понятливо кивнул, и я продолжил свой рассказ:— Так вот, разграбив город и осквернив святыни, литовские нехристи под началом некоего пана Сушинского осадили и монастырь. Слышал я, что монастырь они также пограбили, но не так страшно, как Успенский собор Ростова. И что беззащитной братии удалось уцелеть только благодаря старцу Иринарху, силой веры своей изумившего воров и как видно, пристыдившего их…Себастьян удивленно покачал головой:— Удивительно! Чтобы такие душегубы, да пристыдились?! Это настоящее чудо!— Толи еще будет……До монастырских ворот мы добирались уже в полном молчании — необычно сосредоточенный немец, как мне показалось, довольно сильно разволновался. Что и немудрено — у самого душа в трепет пришла перед встречей со старцем! И хотя сам я ни разу не душегубствовал, убивал лишь только в бою, и старался исповедоваться как можно чаще, при любой удобной возможности (ратная стезя такова, что сгинуть можно в любой миг, потому и спешу я раскрыть совершенные грехи перед лицом Господа и свидетельстве священника, в посмертие избегая суда за них), и причащаться — все же меня проняло до костей… Что уж говорить о лютеранине?Перед тем, как открыли нам дверцу в воротах, позволяя попасть за монастырские стены, пришлось выжидать довольно долго — но времена нынче беспокойные, и осторожность братии вполне объяснима. Тем более, учитывая одеяние нас с рейтаром — вылитые ведь лисовчики! И даже грамоты князя Михаила не переубедили чернецов: а вдруг мы перехватили настоящих гонцов и забрали грамоты?!Пришлось сдать все оружие, включая засапожный нож прежде, чем нас пустили внутрь.В сумерках я не успел толком разглядеть внутренний двор монастыря. Степенно перекрестившись перед собором Бориса и Глеба и церковью Благовещения, я настоятельно упросил проводить нас с товарищем к прозорливому старцу, объясняя спешку княжьей волей и службой. Тем не менее, пока мы не получили благословения седого как лунь игумена Гермогена, только-только отслужившего всенощную, к старцу нас не пустили. И то пришлось отказываться от трапезы… Может, даже и обидели отказом братию, но когда цель путешествия уже так близка, моченьки терпеть нет никакой!Но вот, наконец, и она, келья старца. Небольшая пристройка к крепостной стене, едва ли пять шагов в длину и три — в ширину, сложенная из кирпича и укрытая сверху двускатной кровлей… В нетерпении едва ли не бежавшей до кельи старца, я в нерешительности замер перед крепкой дверью, сколоченной из трех длинных, широких досок… И только занес я руку перед тем, чтобы постучать, из-за двери раздался сильный, глубокий мужской голос:— Войдите.Замерший рядом со мной фон Ронин тихо прошептал:— Он ведь не может же нас видеть, верно?Я неуверенно пожал плечами:— Может, слышал шаги, и что замерли у двери?— Заходите!Нас вновь позвали — и я решительно толкнул дверь, первым оказавшись в келье, едва освященной дрожащим пламенем крошечной лампадки. И тут же замер, испытав вдруг небывалый душевный трепет — словно внутри все захолодело… Да и сам я весь собрался, будто мне тотчас ответ перед князем держать! Все же успев осмотреться, я разглядел грубо сбитый топчан слева и внушительный пень справа от него, уже у дальней от нас стенки, служащий толи столом, толи сидением для старца. Дальняя стена имеет значительную выемку, в которой нашли свое место святые образа. Увидев их, я тут же истово перекрестился, с удивлением заметив, что позади меня положил на себя крест и лютеранин, до этого самого мгновения при мне не крестившийся. Как кажется, он что-то говорил о своих единоверцах, не признающих икон, а кланяющихся лишь Распятию Господа…И, наконец, справа я разглядел среднего роста монаха, к моему удивлению с совсем еще не седой бородой — толи русой, толи и вовсе цвета вороного крыла, в темноте не разберешь. Помимо обычного монашеского одеяния (то есть куколи и аналава, если мне память не изменяет), я с легкой дрожью заметил цепь, тянущуюся от пня к веригам — железным цепям, оплетшим старца и сцепленным на груди огромным крестом… Также на веригах висят и иные железные кресты — и вся это броня легонько звякнула, когда старец шагнул в нашу сторону:— Заждался я вас, посланцы князя Михаила. Ну, падайте на колени.Произнесено все это было очень спокойно, одновременно с тем по отечески строго — и также по-отечески ласково, словно батька привечает двух запозднившихся сыновей… Послушно бахнувшись на колени, я выждал, пока старец не приблизится ко мне вплотную, успев поймать столь же строгий и одновременно с тем спокойный взгляд монаха, после чего склонил голову под благословение… Отчего-то мне подумалось, что от затворника будет исходить тяжелый дух многие месяцы запертого в одной келье человека — словно от томящихся в порубе воеводы узников. Однако обоняние мое уловило лишь запах елея и легкой земляной сырости…— Передайте Михаилу: дерзай, и Бог поможет тебе! Благословляю!С этими словами перекрестивший меня двумя перстами старец легонько коснулся непокрытой головы одним из крестов, прикрепленным к веригам, отчего по всему телу побежали мурашки… А в мои сложенные лодочкой ладони легла свежая просфора и Святое Распятие — большой, как кажется, позолоченный или вовсе золотой крест.Ничего более не сказав, старец шагнул к еще сильнее склонившемуся на коленях перед ним фон Ронину — но вместо креста коснулся его головы цепью-веригой. Себастьян отчего-то тихо застонал (хотя удара вроде не было), а старец, уже отойдя от рейтара, негромко произнес:— Ступайте на трапезу, гонцы, не обижайте братию отказом. Утром же выступайте в обратный путь — князь вас очень ждет…Я проснулся рывком, разлепив глаза после продолжительного сна, вызванного снотворным — и еще долго не мог прийти в себя, лежа на кровати и бестолково пялясь в потолок уже окутанной вечерним сумраком комнаты.На диване в гостиной послышалось легкий скрип и негромкий стон:— Проснулся, Стасик?После секундной паузы раздался сдавленный, приглушенный голос товарища:— Ага. Ты у старца был?— Да, успел получить благословение, после чего меня будто выкинуло из сна…— И меня тоже.Еще немножко повалявшись в кровати, потянулся за телефоном и вышел в интернет. Возникло какое-то угнетающее душу чувство, словно мы что-то упустили — и я решил обновить знания, прочтя «Житие преподобного отца нашего Иринарха, затворника Ростовского Борисоглебского монастыря…».А после пяти минут чтения я с легким стоном воскликнул:— Стас, а ведь Скопин-Шуйский трижды отправлял к старцу за благословением. Не один раз — трижды!В гостиной послышались легкие шлепки босых ног по ламинату — но товарищ мой отправился сперва не ко мне, а на кухню, где я услышал шумные, жадные глотки. Тут же и самому мне нестерпимо захотелось пить — и рывком встав с кровати, я последовал примеру Стасика.Налив себе целый стакан прохладной, вкусной артезианской воды, что местные умники наловчились качать из скважины и продавать по сто сорок рублей за десятилитровую бутыль, я принялся жадно пить… После чего, утолив собственную жажду, я внимательно посмотрел в еще мутные ото сна глаза друга:— Ну что делать-то будем?! Я хотел предупредить Михаила прямо сейчас — но если в следующий раз он отправит не нас с тобой, а кого-то еще и решится уточнить у Иринарха об угрозе отравления?! Что тогда делать?Стас, немного осоловело меня разглядывая, помолчал с полминуты, а потом выдал неожиданно здравую мысль:— Да ничего. Точнее, дергаться не надо, оставляем все, как есть. Вдруг с нашими предками что-то случится, к примеру, в битве под Калязином, а?! То, что гонцы вернуться к князю — то мы знаем наверняка. А вот все последующее — уже туман войны… Может, и не будет иной возможности упредить Михаила, понимаешь? В конце концов, мы просто обязаны использовать имеющийся у нас с тобой шанс — ты же сам ведь с этим согласился! После недолгих колебаний я согласно кивнул:— Ну что, хватит на сегодня «погружений»? Или…Стас только усмехнулся:— Да какие тут могут быть «или»! Только второй заход, впереди еще целая ночь приключений в семнадцатом веке — разве можно упускать такой шанс?! Тем более, что рядом друг с другом мы вроде как имеем более сильную связь с предками и действительно можем на них влиять…Товарищ мой решительно потянулся к уже раскрытой пачке снотворных таблеток, валяющейся на столе — и я, недолго думая, последовал его примеру.Он прав — нужно использовать наш шанс!