Метагалактика 1993 № 4 - Дмитрий Изосимов

Тогда я пронзительно закричал в надежде на то, что Орнелла услышит меня. Вдруг что-то сильно ударило меня по щеке и я кубарем полетел на пол.

Когда я осторожно открыл глаза, то в изумлении замер: я лежал в кресле, а передо мной стояла обнаженная Орнелла и возмущенно говорила:

— Глупый мальчишка, что ты кричишь? Я так и знала — уснул!

Она прикрыла себя одеялом и указала в противоположный конец квартиры.

— В угол!

Я облегченно вздохнул и, вкладывая пистолет в кобуру, что висела у меня на бедре, с большим удовольствием ушел к дальней стене. Я вспомнил как две недели назад Орнелла обещала сказать мне замечательные слова, а также просила поцеловать себя. Но после того, как Орнелла оделась и я обернулся и увидел ее холодное выражение лица, то мое желание вмиг испарилось.

А она, неторопливо подойдя ко мне и, поигрывая стеком, с вежливой улыбкой сказала:

— Евгений, я вижу по вашим глазам, что у вас появилась любопытная мысль, но как говорит Циркон — хотелось бы задаться вопросом: была ли причина для такой мысли?

Я ничего не ответил — в эту минуту Орнелла была неприятна мне.

Она забрала пистолет из моей кобуры и коротким выстрелом разбила дверной замок, открыла дверь…

Глава одиннадцатая

На улице был прекрасный солнечный день, и теперь мне было смешно над собой за те мои страхи, которые мучили меня в первый день в этом городе.

Мы с Орнеллой вышли из подъезда небоскреба, я чуть приотстал от нее, а потом остановился и некоторое время смотрел, как она уходит от меня по улице и в душе моей росло чувство злости на эту холодную красавицу, для которой я видимо был ничто.

Я резко махнул перед собой рукой.

— Орнелла, позвольте сказать вам кое-что.

Орнелла остановилась и слегка повернула в мою сторону голову.

— Говорите.

Я прищурился и указал на нее пальцем.

— Пускай вы президент и шеф разведки, но сегодня, в эту минуту я вам заявляю…

Орнелла улыбнулась и небрежно хлопнула стеком по сапогу.

— Любопытно — что вы там придумали.

— Не смейте со мной так говорить! — крикнул я.

Эхо многократно загрохотало по улице и затихло где-то вдали. Я подошел к Орнелле и спокойно сказал:

— Я не просил Гасана забирать меня на Центавр, но вы заорали меня и не спросили — хочу ли я выполнять ваши приказы.

Орнелла перестала улыбаться, ее глаза потемнели.

— Вы обязаны делать то, что я говорю.

Я упер руки в бока и, пришлепывая отставленной в сторону правой ногой по дороге, отрезал:

— А я не хочу.

— Ну что ж, Евгений, тогда я вас отправлю на Землю и вы всю жизнь будете жалеть о своей глупой детской выходке. — Орнелла покривила губами и с глубокой иронией добавила. — Насколько я знаю — вы любите поесть, но отныне у себя на Земле в голодном Томске вы будете питаться только хлебными котлетами.

От дикого возмущения я вскрикнул и топнул ногой.

— Да неужели вы думаете, что я за вашу еду — рабом стану?!

В эту минуту я ненавидел Орнеллу и хотел ударить ее по щеке. У нее дрогнуло лицо и удивленно изогнулись брови, она угрожающе подняла стек.

— Только посмейте и я разорву вас на клочки. Я саркастически покачал головой.

— Да, Орнелла, для вас это характерно — рвать на клочки, потому что вы центавры произошли от циклопов. Я видел по телевизору вашу прамаму — как она вашего прапапу ела. И если наши ученые не ошибаются, когда говорят, что любое живое существо возрождается в своих потомках, то сейчас я вижу перед собой…

Лицо Орнеллы побледнело, она яростно швырнула под ноги стек.

— Гадкий мальчишка — я вас немедленно отправлю на Землю!

Но я не хотел возвращаться на Землю. Я поднял голову вверх и торопливо позвал:

— Будьте любезны, женщина.

И тотчас раздался приятный голос:

— Да, Евгений.

— Скажите пожалуйста, Орнелла может отправить меня на Землю?

— Нет, потому что вы гражданин Циплятус, а для Циплятус ее гражданин стоит столько же, сколько вся цивилизация.

Я облегченно перевел дух и, небрежно скрестив на груди руки, значительно посмотрел на Орнеллу, у которой от ярости дрожало и кривилось лицо.

Она шагнула ко мне и я, чувствуя как в моей душе все замирает от страха, начал пятиться назад, но к счастью в это время я услышал вежливый голос женщины:

— Евгений, приготовьтесь — ваш срок пребывания в тюрьме Циплятус — окончился.

И тотчас я оказался рядом с Микусом на площади перед зданием парламента на небольшой трибуне, а вокруг — куда бы я ни посмотрел — было море людей, которые глядели на меня и Микуса, бурно аплодируя и улыбаясь нам.

Над небоскребами, которые окружали площадь, медленно плыли птицы Гоа. Едва я заметил их, как тут же расставил ноги пошире и неестественно выпрямился.

На трибуну в сопровождении групп девушек поднялся председатель парламента Христус, неся на руках белое полотенце с огромной круглой булкой хлеба и солонкой. Он подошел ко мне и, очаровательно улыбаясь, протянул булку.

— Мы решили вас, Евгений, встретить по-землянски, чтобы вы как можно быстрее смогли адаптироваться после столь тяжелого и продолжительного пребывания в месте заключения.

Я отломил от булки кусочек и обмакнул его в солонку, но когда я положил кусочек хлеба на язык, то мне показалось, что это был мед, а не соль.

Тут ко мне подошли девушки и церемонно повесили мне на шею длинный венок из цветов.

От дивного запаха цветов у меня закружилась голова и я почему-то сильно разволновался и поцеловал в щеку Христуса, а потом, несмотря на удивленные восклицания, что неслись со всех сторон — начал целовать миленьких циплятусианок. Они смеялись и становились в очередь, а Христус за моей спиной с тревогой в голосе спросил:

— Микус, что он делает?

— Он говорит землянские комплименты.

Глава двенадцатая

Если б миром правили поэтыВсе бы было мирно и забавно…

Эти строчки любимой песни я вспомнил, когда председатель парламента Христус открыл передо мной дверь квартиры и, радостно улыбаясь мне своей обычной доброй улыбкой, указал внутрь помещения.

— Вот ваши апартаменты.

Я в сопровождении Орнеллы вступил в квартиру и в смятении замер, понимая, что это не для меня, что я здесь лишний человек и не имею права не только пятнать сияющий мозаичный пол тяжелыми башмаками, но и выдыхать воздух.

Мне вдруг страстно захотелось в деревню к дедуле и бабуле и я мысленно увидел, как вхожу в тесный однокомнатный домик, где вдоль стен стоят металлические кровати, заправленные серыми байковыми одеялами, которые, как говорила бабуля — она получила в приданое от своих родителей. А в углу комнаты под иконой Божьей матери — я вижу темный шкап — тоже подарок родителей бабули и гордость ее. Она любит показывать его гостям и говорит, что нонче так уже не делают — «потому-де кишка тонка».