Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов

— Чья это шапка? — спросил я у него.

— Не обижайте старика, Игорь Андреич, от всей души…

Для вас старался…

— Я не могу принять подарок, — сказал я сурово.

— Так ведь не покупная. Сам шкурки выделывал.

А моя старуха сшила. Гляжу, как вы по морозу с непокрытой головой ходите, аж жалко смотреть. Вот, думаю, надо сообразить шапку. В магазине такую не купите.

— За внимание спасибо. — Я снова завернул ушанку в газету и вручил сторожу. — Но прошу больше мне ничего не дарить. Иначе обижусь всерьёз…

Савелий Фомич смутился. И вышел с таким огорчённым видом, что мне стало жаль старика. Я подумал даже: может быть, зря обидел его. Он мне вроде не подчинённый, по делу не проходит даже свидетелем. С другой стороны, в деревне ничего не утаишь. Хватит с меня истории с приездом Нади.

Старик действительно больше ничего не дарил. Я вскоре забыл об этом случае, потому что еше больше закрутился в работе.

Вызывал ещё раз Завражную. Она заметно пополнела.

И теперь уже меньше обращала внимания на свой глаз, почти не пыталась скрыть недостаток. Держала она себя раскованно, спокойно. Передо мной сидела совсем другая женщина, чем та, которую я впервые увидел в кабинете заведующей детским садом. Беременность преобразила её.

— Маша, меня интересует вот какой вопрос. Дней за десять — двенадцать до гибели ничего не изменилось в поведении Ани?

— Как будто нет.

— Может быть, она была чем-то расстроена?

— Дайте вспомнить.

Завражная некоторое время сидела, скрестив руки на животе, перебирая концы платка, укрывающего ей плечи.

Я смотрел на неё и почему-то отчётливо представил себе Надю, если бы она вот так же, как Маша, была в положении. Любопытная ситуация: Надя, стройная, изящная, ревниво оберегающая талию, и — беременная!

Я поймал себя на мысли, что думаю о том, о чем совершенно неподходяще думать в данный момент.

— Нет, — сказала Завражная. — Приходила каждый день на работу, нормально трудилась, вспоминала Серёжку.

Иногда говорила о том, кто у неё будет — девочка или мальчик.

— А о личных огорчениях?

— Обыкновенно. Муж там с приятелями выпил. Огорчительно, конечно…

— Так. А помимо этого, может быть, что-нибудь необычное?

— Необычное, необычное…

— Да, что не касается мужа, детей.

— У неё все касалось лишь Валерия да Серёжи. Хотя из себя и видный был Валерий Георгиевич, но тоже мужик.

Приятели… А где приятели, там выпивка. А это может привести к нехорошему. Дом у них был открытый. С одной стороны, хорошо: люди любили, а с другой — приятели разные бывают. И дурные…

— Постойте, она жаловалась на то, что у них бывают плохие люди?

— Как вам сказать? Высказывала, конечно.

— О ком-нибудь конкретно говорила?

— Например, Коломойцева не очень жаловала. Он Валерия подбивал на выпивку. Особенно в последнее время.

Обидно, конечно. Она в положении, а муж пьянствует. Да наверное, не только с ним.

— Ас кем ещё, она не говорила?

— Ещё у них бывал, правда редко, из района какой-то Юрий Юрьевич.

— Она вам жаловалась?

— Недовольная была. Помню, незадолго до смерти, может, за неделю, пришла вечером. Опять, говорит, этот тип приехал.

— Какой тип?

— Не знаю. Говорит, тип.

— Погодите, погодите, попробуйте вспомнить точно, как это было. Зачем она пришла к вам?

Мне показалось, Завражная смутилась.

— Ну, она иногда просто так заглядывала. Поболтать.

Подруги все-таки…

— А почему вам запомнился именно этот вечер? — Я чувствовал, Мария чего-то не договаривает.

— Она попросила опять… — Завражная опустила голову.

— Что?

— Икону…

— А откуда у вас?

— От бабки несколько осталось…

— Кто-нибудь верует в семье?

— Да, — тихо ответила Мария. — Мать. Я с ней раньше спорила, а теперь… — она махнула рукой. — Получается, дочь — комсомолка, а мать…

— Вы говорите, попросила опять. Выходит, Аня и раньше обращалась к вам с той же просьбой?

— Да. Валерий однажды заходил, ему одна особенно понравилась. Но мама не хотела расставаться с ней… А я бы вс„ отдала. Тем более Валерий интересовался ими как произведениями древнерусского искусства. Так он говорил…

И выбрал небольшую, тёмную всю… — Она замолчала.

— Продолжайте о том вечере, — попросил я.

— Ну я намекнула мамане. Не знаю, что на неё нашло, говорит, отдай, мол. Если человек интересуется, надо уважить. Святое, мол, дело. Аня обрадов.алась. Но я вижу, все равно что-то не так. Спрашиваю. А она говорит: «Опять этот тип приехал».

— Пришёл или приехал?

— Приехал.

— Так, дальше.

— Я поинтересовалась, чем она недовольна — выпивают, что ли. Она говорит, что не в этом дело. И собирается уходить. Я предложила ей малосольных огурчиков, как раз приспели. Она не отказалась…

— Все?

— Все.

— Залесская потом что-нибудь говорила об этом вечере?

— Ничего. Наверное, мужики опять сильно выпили. Потому что назавтра Аня ещё шибче была расстроена. Душа, говорит, болит за мужа…

— Скажите, Маша, почему вы раньше не рассказали мне об этом вечере?

Завражная смущённо ответила:

— Не знаю… Забыла, наверное… И ещё-икона…

А вдруг подумали бы, что мы отдали за деньги… У нас как-то из милиции приезжали лекцию читать. Предупреждали, что разные жулики скупают старинные иконы…

— И все-таки надо было мне сообщить.

Она виновато пожала плечами.

После её ухода я проанализировал последние показания Завражной. Что все-таки было в них ценного?

Участившиеся в последние дни перед смертью Ани выпивки Валерия с Коломойцевым, вечеринка, устроенная для «ансамбля»… Короче, местная богема. Тот вечер был, очевидно, похож на многие.

Икона. Ну и что? Ими многие увлекаются. И Валерий, наверное, тоже мечтал случайно найти какой-нибудь шедевр. Главное, что это за «тип»? Может, Данилов-Савчук?

Я решил исследовать до конца эту историю, раз уже она всплыла.

Юрий Юрьевич у Залесских быть не мог: находился в это время в отпуске, на курорте «Боровое».

Тогда я вызвал Коломойцева. Он стал уверять меня, что до рокового дня, восьмого июля, не заходил к Залесским по меньшей мере месяц.

— Я очень уважал Аню, — сказал он. — А ей в последнее время Особенно действовало на нервы, если Валерии выпивал. Выступала против.

— Но ведь и вы с ним выпивали.

— Не скрою, случалось. Но не у них дома.

— А почему же вы зашли восьмого июля?

— Валерий просил. Очень. Я думал. Аня на меня больше не сердится…

— Значит, раньше сердилась?

Коломойцев потупился:

— Видимо.

— Из чего вы это заключили?

— Выступала: «Если вы уж так не можете без бутылки, прошу хотя бы не у нас дома». Я парень смышлёный, намёк понял.

— Когда она это сказала?

— Приблизительно за месяц до этого самого случая, ну, когда ееТо, что он говорил, было похоже на правду. Я представил себе, как мучился он, когда был отлучён от дома своего дружка и покровителя. Вот чем ещё можно было объяснить, что собутыльники встречались на его квартире, нарушая покой и сон Евдокии Дмитриевны.

Тогда кто же был тот, кого Аня назвала «тип»? «Опять этот тип приехал…»

— Что, Залесский увлекался иконами? — спросил я у Коломойцева.

— Не иконами, а настоящей живописью, — поправил меня он. — В церковной живописи были такие же халтурщики, как и в мирской. Но там были и настоящие мастера.

— Ведь один увлекается, например, русской пейзажной живописью, другой — персидской миниатюрой, третий — импрессионизмом. Так что можно, наверное, говорить о собирателях-икономанах, не так ли?

— Вообще-то, вы правы, — согласился Коломойцев.

После позора, который я испытал у Ивана Васильевича, оценивая работы его матери, признаюсь, прочёл несколько книг по живописному искусству. Большим эрудитом не стал, нб.чушь пороть никогда уже не буду…

— Ну и как Залесский?

— Особого пристрастия я не заметил. Он мне подарил одну. Работы неизвестного деревенского маляра. Впрочем, как память о нашей дружбе, когда уезжал. Он сам понимал, что иконка не того…

— Она у вас сохранилась?

— Лежит дома…

В тот же день выяснилось, что это была икона, которую Аня взяла у Завражной.

Итак, приблизительно за десять дней до убийства, у Залесских был некто. У него пока не было ни имени, ни облика, ни каких-либо примет, кроме того, что Аня его недолюбливала. Настораживали слова Завражной, что после его посещения Залесская стала болеть душой за мужа.

Передо мной встал вопрос: стоит ли гнаться за призраком? И может ли иметь он и его посещение отношение к гибели Ани?

Мы с моим предшественником наделали глупостей.

Пусть результаты первой судебно-медицинской экспертизы были ошибочны. Но и я хорош, повторную назначил не сразу. Это отняло время. Наверное, в Одессу надо было ехать не Серафиме Карповне, а мне самому. Теперь же ехать туда — значило оставить нерешённые вопросы здесь, в Крылатом. А их немало.