Архангелы Сталина - Сергей Шкенёв

Подойдя к Гитлеру, священник взял его за запястье, достал часы и посчитал пульс.

— Давайте поговори без всяких кабинок, мой фюрер. Высуньте язык. Так, замечательно. На что жалуетесь?

— Я вижу сны, доктор. Простите, пастор.

— Все видят сны, — святой отец покрутил в руках блестящий молоточек. — И я вижу сны. Говорят, даже самого Папу Римского они иногда посещают. Не вижу в этом ничего плохого.

— Только мне снятся святые!

— Это же замечательно, мой фюрер. Как я Вам завидую. А мне вот последнее время только непотребные дев…. Я хотел сказать — проблемы прихода снятся.

Гитлер в ответ горько заплакал и пожаловался, давясь рыданиями:

— Но я уже месяц не могу нормально спать. Сначала появился ангел с огненным мечом, сияющих латах, и просто ругал меня последними словами. А две недели назад он начал меня бить.

Пастор почесал тонзуру и уточнил:

— Рогов у него не было?

— О чём Вы говорите? Я же художник, и такую деталь бы заметил. А на моих боках по утрам появлялись следы от сапог, а не копыт. Не забивайте мне голову религиозными предрассудками, святой отец.

— А потом? — Пастор Шланг делал быстрые карандашные пометки в блокноте.

— Потом стало хуже. Неделю назад появилась женщина.

— С плёткой? И тоже била?

— Нет, она превратила меня в женщину. И тут вошли несколько здоровенных…. Нет, я этого не перенесу. Дайте мне пистолет. А лучше пристрелите меня сами. И вот так каждую ночь. И по много раз. Только этих, здоровенных, становится всё больше…. Дайте мне пистолет.

Через полчаса, когда эсесовцы утащили бьющегося в истерике фюрера, Геринг подошёл к пастору Шлангу.

— Что Вы мне можете сказать, святой отец?

— Я помню о Вашем предостережении, господин генерал.

Толстяк недовольно поморщился.

— А как гражданин Рейха, что?

Священник задумался на несколько секунд, наконец, решился и наклонился к уху Геринга:

— Я даже могу сказать как психиатр, имевший когда-то степень. Этого человека необходимо срочно поместить в клинику. Шизофрения, паранойя, склонность к суициду и…. Ладно, об этом не стоит. И не поворачивайтесь к нему спиной. Нет, что Вы…. Просто он сейчас способен в любой момент выстрелить Вам в затылок. Мой совет — срочно в клинику.

Земля Иосифа Виссарионовича. Борт "Челюскина"

Старший радист, устало протирая глаза после очередной бессонной вахты, спросил у генерал-майора Раевского:

— Извините, Изяслав Родионович, а что это за коробочка? Вроде в моих деталях такой не было?

— Эта? — Улыбнулся Изя, убирая в карман бериевскую флэшку. — Лёгкая немецкая порнушка. Надеюсь, что нашему общему другу очень понравилось.

Глава 19

Запылился на полке парадный мундир.

Точит моль золотые погоны.

Нам досталось с тобой защищать этот мир

Вне закона…. Вне закона….

Сергей Трофимов.

"Правда. 14 февраля 1934 г.

Вчера состоялся митинг комсомольцев у здания посольства Франции. Митингующие гневно осудили политику французского правительства в отношении независимого Корсиканского королевства и потребовали освобождения из плена выдающегося борца с иностранной интервенцией Антона Ивановича Деникина, содержащегося в Париже."

Горьковский край. Колхоз "им. товарища Столыпина, погибшего от рук врагов трудового крестьянства"

— Саня, может, всё же не поедешь? А может без тебя обойдутся?

Александр Фёдорович строго посмотрел на отображение жены в зеркале, перед которым подравнивал чеховскую бородку.

— Еленка, не говори глупостей, партия просит.

— Ну, так и что? — Всхлипнула в передник Елена Михайловна Белякова. — Ты же не партейный. Ну и что, что на съезд приглашали. Ты же только смотрел.

— Есть такое слово — надо! — Скрип ножниц по жёсткой бороде служил аккомпанементом негромкому спору.

— Да ты и дома-то, почитай, не бываешь, Саня. То на германскую, то в тюрьму, то, как сейчас вот. Может, передумаешь? Староват ты уже, Фёдорыч.

Председатель колхоза самодовольно оглядел себя в зеркале, покосился на округлившийся живот супруги и возразил:

— Некогда нам стареть, Еленка. Родина зовёт.

Старший сын Николай поднял голову от учебников и поддержал отца.

— А кому ещё ехать, мам? Я бы сам поехал, но не берут. Правда, Василий Петрович обещал посодействовать. Мы всей группой рванём.

— Я тебе рвану. Малы ещё. — Александр Фёдорович погрозил пальцем. — Узнаю, уши оборву. И Василию Петровичу оборву. Это кто такой?

— Ты чего, пап? Я же говорил. Это Сыромятников, директор нашего техникума.

— Сегодня же поговорю со Ждановым. Куда это годится — молодёжь неизвестно на что подбивать?

— Да мы что…. Мы не очень-то и собирались, — оправдывался сын, — так, поговорили только. А давай я помогу тебе галстук завязать?

Беляков улыбнулся, понимая желание Николая увести разговор подальше от скользкой темы.

— Еленка, ты костюм мой погладила? Тот, что я со съезда привёз?

— Хосподи! — Всплеснула руками жена. — И ты в этом поедешь? Срамота! Людей хоть не диви, Саня.

— Ты про фрак? Ну, насмешила. Чай его только на приёмы надевают. Мне его сам товарищ Каменев подарил, когда в американское посольство ходили.

— Ой, а ты не рассказывал. — Сын отложил учебник в сторону. — И какие они, настоящие буржуи? Небось толстые и с сигарами в зубах? А Чемберлена видел?

— Откуда он в американском посольстве возьмётся? Не английское же. А насчёт сигар, — Александр Фёдорович оглянулся на лежащую на подоконнике коробочку, — так их, кроме нас, и не курил никто. Денег они на сигары жалеют. Жадные очень — эти буржую. Представляешь, угощали самогонкой неочищенной, а на закуску маленькие такие бутербродики. И ещё кактели были. Вино слабенькое, кислятина, хуже нашего из сельпо, а в нём слива неспелая плавает. Отощали они на своих-то харчах.

— Страсти какие рассказываешь, Саня. — Елена Михайловна включила утюг в розетку, от которой по бревенчатой стене вились новенькие провода, и распахнула шкаф. — Так который тебе погладить?

Беляков подошёл, и, щурясь от непривычно яркого электричества, ткнул пальцем.

— Вот, его. Какой же я буду образцово-показательный председатель, если не в смокинге?

Жена только вздохнула. Эх, не доведут Саню до добра его причуды. А ведь только жить по-человечески начали. Зимой свет провели. Патефон купили и гитару. Старшего сына в техникум определили на радиста учиться. Младшие опять в школу стали ходить. А что сейчас?

Самый младший, Фёдор Лександрыч, целыми днями у телефона сидит, ждёт, когда из Москвы позвонит дядя Серёжа с большими усами и пригласит на всамделишном танке кататься. А дядя Ваня, тот, что с голой головой, на Рождество приезжал к папке водку пить. И пистолет свой в кобуре привозил. Вон они, дырки в потолке и стенах. И до сиз пор мамка вздрагивает от громких звуков.

Федя высунулся с печки:

— Папа, а правда, что там все с саблями ходят? Мне Мишка говорил. А ему учительница в школе рассказывала. А тебе саблю дадут?

— Зачем мне она, сынок?

— Как зачем? Всем дают, значит и у тебя должна быть.

— Сам бы вернулся, — Елена Михайловна тайком перекрестила мужа, натягивающего штаны, — какие тут уж сабли.

— Еленка, ты прекрати причитать, — Беляков справился с тугими пуговицами, — накаркаешь ещё.

На улице, прервав пререкания, брякнул колокольчик, и послышалось конское ржание. Федька прилип к окошку, пытаясь хоть что-то разглядеть в вечерних сумерках.

— Папка, за тобой такса приехала!

— Молодец. Беги, скажи, что сейчас выйду. Да прекрати ты слёзы лить, Еленка. Чай вернусь ещё. Лучше детям ужин разогрей, сейчас ещё двое из школы вернутся.

Маленькая женщина ещё долго стояла на крылечке, сначала вглядываясь в тающий силуэт, а потом вслушиваясь в мерное звяканье. Но скоро затихло и оно. Сыновья молча стояли рядом.

— Мам, ты не переживай, — Николай обнял мать за плечи, помогая подняться на ступеньки, — вернётся же.

— В прошлый раз чуть живого привезли, — вздохнула мать, — и дался ему этот белогвардеец.

— Ты что, мам? Нельзя было не поехать. Не каждый же день на премьеру в театр приглашают. А тут сам товарищ Жданов позвонил. А как же им там не выпить? Работа такая. И потом, опера-то не про белогвардейцев.

— Сам же говорил — "Князь Игорь" называется. Про кого же ещё?

— Это историческая. Хочешь, из учебника истории тебе прочитаю? Новый, только вчера получил.

— А я знаю, — радостно встрял Фёдор, — а я смотрел. Там ещё настоящий генерал на обложке. И с крестами. А знамён, как у дяди Вани Конева, нет.

Николай дотянулся и отвесил братишке подзатыльник.

— Кто просил мои книжки трогать?

— Это не я, это Серёга, — заверещал младший брат, прячась от справедливого возмездия на печке. — А ещё он твоему генералу усы подрисовал.