Анна Керн: Жизнь во имя любви - Владимир Сысоев

Никитенко признавался, что был обескуражен напором А. П. Керн.

«Я готов бы её уважать за откровенность, – записал он в дневнике, – тем более что по самой задаче моего романа главное действующее лицо в нём должно быть именно таким. Но требовательный тон её последних писем ко мне, настоятельно выражаемое желание, чтобы я непременно воспользовался в своём произведении чертами её характера и жизни, упрёки за неисполнение этого показывают, что она гневается просто за то, что я работаю не по её заказу.

Она хотела сделать меня своим историографом, и чтобы историограф сей был бы панегиристом. Для этого она привлекала меня к себе и поддерживала во мне энтузиазм к своей особе. А потом, когда выжала бы из лимона весь сок, корку его выбросила бы за окошко, – и тем всё кончилось бы. Это не подозрения мои только и догадки, а прямой вывод из весьма недвусмысленных последних писем её.

Женщина эта очень тщеславна и своенравна. Первое есть плод лести, которую, она сама признавалась, беспрестанно расточали её красоте, её чему–то божественному, чему–то неизъяснимо в ней прекрасному, – а второе есть плод первого, соединённого с небрежным воспитанием и беспорядочным чтением.

В моём ответе на её сегодняшнее письмо я высказал кое–что из этого, но, конечно, в самой мягкой форме».

Кажется, претензии Никитенко к нашей героине больше похожи на самооправдания неудачливого поклонника.

Приведём ещё несколько его дневниковых записей.

«26 [июня]. Сегодня получил от г–жи Керн в ответ на моё письмо записку следующего содержания: „Благодарю вас за доверие. Вы не ошиблись, полагая, что я умею вас понимать“.

4 [июля]. Был у г–жи Керн. Никто из нас не вспоминал о нашей недавней размолвке, за исключением разве маленького намёка в виде мщения с её стороны. Я застал её за работой.

– Садитесь мотать со мной шёлк, – сказала она.

Я повиновался. Она надела мне на руки моток, научила как держать его, и принялась за работу. <…> После пошли мы гулять в сад герцога Виртембергского. Народу было множество. В двух местах гремела музыка. Но мне гораздо приятнее было слушать малороссийские песни, которые пела сестра г–жи Керн по нашем приходе с гулянья. У ней прелестный голос, и в каждом звуке его чувство и душа. Слушая её, я совсем перенёсся на родину, к горлу подступали слёзы…»

В начале 1828 года Никитенко окончил университет и поступил на должность младшего чиновника в канцелярию попечителя Петербургского учебного округа. Затем он преподавал в университете сначала курс политической экономии и русскую словесность и одновременно исполнял обязанности цензора отдельных книг и периодических изданий.

Потерпев фиаско в негласном соперничестве за благосклонность красавицы Анны Керн, Никитенко затаил обиду на Пушкина и стал ждать случая отквитаться. С приходом нового министра народного просвещения С. С. Уварова и председателя цензурного комитета М. В. Корсакова такая возможность представилась. С подачи Никитенко Уваров исключил из поэмы Пушкина «Анджело» восемь стихов и приказал впредь подвергать цензуре сочинения поэта на общих основаниях, а не отсылать их на просмотр императору. Никитенко также подверг тщательной цензуре «Поэмы и повести А.С.Пушкина» (1835. Ч. 1, 2), «Стихотворения Александра Пушкина» (1835. Ч. 4), его стихи в «Библиотеке для чтения» (1834, 1835) и даже «Сказку о золотом петушке», в которую внёс свои «исправления». Все эти действия вызвали резкое недовольство Пушкина. В письме к П. А. Плетнёву поэт назвал цензора «ослёнком».

Среди соискателей благосклонности Анны Петровны были двоюродные братья А. А. Дельвига Андрей и Александр Ивановичи. Младший, Андрей Дельвиг (1813—1887), в 1821—1826 годах воспитывался в пансионе Д. Н. Лопухиной в Москве, с октября 1826 года жил в Петербурге, где обучался сначала в Военно–строительном училище, затем в Институте корпуса инженеров путей сообщения, директором которого был П. П. Базен. Он принимал участие в дельвиговских литературных вечерах и, по словам Алексея Вульфа, в начале 1829 года «начинал за ней (нашей героиней. – В. С.) волочиться».

Андрей Иванович Дельвиг окончил в 1832 году Институт корпуса инженеров путей сообщения и в течение тридцати лет являлся одним из руководителей строительства важнейших инженерных сооружений Центральной России (реконструкция московского водопровода, строительство Тульского оружейного завода, соединение верховий рек Москва и Волга, устройство набережной на Москве–реке), председательствовал в Архитектурном совете комиссии по постройке храма Христа Спасителя. Он – автор фундаментального труда «Руководство к устройству водопроводов» (М., 1856), один из основателей и первый председатель Русского технического общества, сенатор.

В 1872—1878 годах А. И. Дельвиг написал «Мои воспоминания», которые завещал опубликовать только после 1910 года (четырёхтомное издание, с цензурными купюрами и редакционной правкой, вышло в Москве в 1912—1913 годах)[35]. В этих мемуарах, охватывающих период 1820—1870–х годов и основанных, вероятно, на дневниковых записях, содержатся исключительно объективные и точные – и с хронологической и с исторической точек зрения – сведения интимно–биографического, исторического и политического характера. Много страниц в них посвящено литературной жизни 1820–х годов, А. А. Дельвигу, А. С. Пушкину, П. А. Плетнёву, О. М. Сомову, а также встречам автора с П. Я. Чаадаевым, М. Ю. Лермонтовым, А. И. Герценом, Н. А. Некрасовым. Андрей Иванович рассказал в воспоминаниях много нового и интересного и о жизни Анны Петровны:

«А. П. Керн, дочь Петра Марковича Полторацкого, была отдана 15–ти лет от роду замуж за старого генерал–лейтенанта Керна, человека не очень умного. Она с ним жила недолго, имела от него дочь, которая в 1827 году была уже в Смольном монастыре. Разойдясь с мужем, А. П. Керн жила несколько времени у Прасковьи Александровны Осиповой, по первому мужу Вульф, в с. Тригорском, по соседству с с. Михайловским, в котором Пушкин проводил время своего изгнания. <…> Жена Дельвига, несмотря на значительный ум, легко увлекалась, и одним из этих увлечений была её дружба с А. П. Керн, которая наняла небольшую квартиру в одном с Дельвигами доме и целые дни проводшта y них, а в 1829 году переехала к ним и на нанятую ими дачу. Мне почему–то казалось, что она (Анна Петровна. – В. С.) с непонятною целию хочет поссорить Дельвига с его женою, и потому я не был к ней расположен. Она замечала это и меня недолюбливала. Между тем она свела интригу с братом моим Александром{41} (прапорщиком лейб–гвардии Павловского полка, которому в 1828 году было только 18 лет и который был на десять лет её моложе. – В. С.) и сделалась беременною. Вскоре они за что–то поссорились. В 1829 году, когда А. П. Керн была уже в ссоре с братом Александром, она вдруг переменилась ко мне, часто зазывала в свою комнату, которую занимала на даче, нанятой Дельвигом, ласкала меня, заставляла днём отдыхать на её постели».