Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник) - Александр Филиппов

Дочери Самохина пыталась помочь дежурившая в зоне медсестра, но то ли квалификации ей не хватало, то ли болезнь развивалась слишком тяжело и стремительно…

Под утро, когда Самохин отыскал пропавших бесконвойников, всю ночь пропьянствовавших в грязной хате деревенского бобыля, надавал им, в том числе и деду, по шее, и, сцепив зэков за руки наручниками, запихнул в мотоциклетную люльку, привез, не протрезвевших еще, на вахту, то узнал там, что дочь его умерла.

Дальнейшее он помнил плохо. Осталось в памяти, как вошел в кабинет замполита и тот говорил что-то, кивая сочувственно, и даже налил из графина, подал Самохину стакан воды, а старлей врезал ему с правой, и подполковник, перелетев через приставной столик, упал, запутавшись в телефонных проводах, и, барахтаясь там возле проволочной корзины для бумаг, продолжал что-то горячо и убежденно втолковывать ему, Самохину.

Помнил, как приехал в морг районной больнички, куда умершую дочь отправили утром, мгновенно и без проблем выделив машину, и хмельной прозектор, отдавая ему завернутое в голубенькое одеялко тельце, сказал, утешая:

– Хорошая девчонка у тебя, командир, красавица. Я ее вскрывать начал, а она как живая!

Помнил, что на похороны собралось много народу, весь поселок, даже какие-то зэки-бесконвойники с бирками на бушлатах плелись, понурив головы, в толпе, по слякотному, разъезженному грейдеру на районное кладбище, и Самохин не понимал, зачем собрались сейчас все эти люди и какое им до его, Самохина, горя дело…

Федька налил еще, опять выпили, и Самохину стало холодно вдруг. Потянуло промозглым туманом от болотца, совсем стемнело, и приятель, отшвырнув стаканчик, обняв майора за плечи, запел хрипло. Самохин, плотнее запахнув китель, надвинул на лоб фуражку и подхватил, вспоминая слова:

Он обещал мне деньги и жемчуга стакан,

Чтоб я ему разведал завода тайный план…

Федька размахивал длинными татуированными руками, дирижируя, и майор орал невпопад, потому что не пел вот так, на два голоса, много-много лет, с детства, наверное:

Советская малина собралась на совет,

Советская малина врагу сказала «нет»!

И передали субчика войскам энкавэдэ,

С тех пор его по лагерям я не встречал нигде!

Здоровенный парняга-телохранитель бросил наконец полировать машину, направил на бревна зажженные фары, вытащил из несоразмерно маленьких борцовских ушей наушники плейера, чавкал, широко разевая рот, жвачкой и, скрестив на бугристой от мышц груди толстые руки, смотрел недоуменно, как старый вор в законе Федя Чкаловский распевает в обнимку с зоновским майором какую-то не слыханную никогда раньше, непонятно о чем рассказывающую песню…

6

– Ну ты вчера хорош был… – сказала Валентина, когда утром Самохин, превозмогая головную боль и матеря в душе Федьку с его хамсой и водкой, собирался на службу. – Хоть помнишь, как приехал-то? Я не спала, в окошко смотрела. Вижу – подкатывает машина шикарная, иностранная, и моего благоверного из нее какой-то бугай высаживает да под ручку в подъезд ведет. Совсем свихнулся на старости лет, так напиваться-то? Небось скажешь, что на оперативном задании был?

– Угу… – хмуро отозвался Самохин.

– Еще одно такое задание, и тебя кондрашка хватит. Всю ночь стонал, зубами скрипел… И этот, который тебя привез, – уж больно рожа у него подозрительная. На сотрудника не похож, вылитый уголовник!

– Сращиваемся с криминалом, мать, – выдохнул Самохин и охнул, наклонившись обуть ботинки: – Вот дурак-то, честное слово! Извини за вчерашнее. Сам не знаю, как вышло. Дружка одного встретил, с детства знакомы. Он тоже… по тюремной части всю жизнь… Водку стали плохую с этим сухим законом делать, что ли?

– Ладно, иди служи, – добродушно сказала Валентина, подавая ему в прихожей фуражку. – Да загляни там в санчасть, давление померяй. Может, таблеток каких дадут. Не мальчик, чать…

В этот день майор, наконец, познакомился с Кречетовым. Он видел его и раньше, ежедневно встречая во время прогулки, но разговаривать с арестованным бизнесменом не доводилось. Содержали коммерсанта на продоле, где располагались камеры смертников.

Ведущий к ним коридор перегораживала решетка, дверь в которую закрывалась на дополнительный висячий замок. Ключ от него хранился у дежурного по изолятору. Таким образом, никто, даже старший по корпусу, не мог без ведома ДПНСИ приблизиться к этим камерам. Кроме того, двери, за которыми содержались приговоренные к высшей мере наказания, были подключены к сигнализации, и при их открывании на продоле начинал трезвонить звонок, а в дежурке, на пульте ДПНСИ, мигала красная лампочка.

Кречетова содержали с меньшими строгостями, но дверь его одиночной камеры тоже запиралась, кроме обычного, «тюремного типа» замка, на дополнительный, навесной, открыть который мог только старший по корпусу. Поэтому Самохин отметил с удовлетворением, что вывести втихаря, пользуясь вечной суетой в изоляторе, бизнесмена из «одиночки» не удастся. По крайней мере, потребуется присутствие корпусного. Или его соучастие…

При обысках ничего запрещенного к использованию в СИЗО в камере Кречетова режимники ни разу не обнаружили. Стены, потолок и полы арестованный не ковырял, вел себя тихо, не пытался наладить контакт с соседними «хатами», с тюремным персоналом был вежлив, при входе в камеру сотрудников неторопливо вставал со шконки, прятал руки за спину, здоровался. Правда, как рассказывал корпусной, в последнее время арестованный жаловался на сердце, может быть, оттого, что много курил. Небольшой металлический столик его «одиночки» был завален пачками дорогих американских сигарет «Кэмел», а в самодельной пепельнице, вылепленной из отвердевшего до каменной плотности хлебного мякиша, горой высились окурки.

Утром Кречетов отказался выходить на прогулку.

– Мне бы к доктору… – равнодушно глядя сквозь Рубцова, сказал заключенный.

Кречетов по обыкновению безучастно стоял посреди камеры, возвышался скалисто-крупный, сильный, и режимники, проводившие обыск, обходили его осторожно, подчеркнуто соблюдая некий сложившийся в отношениях с опальным бизнесменом нейтралитет.

Рубцов, методично переламывающий поштучно уже вторую пачку «Кэмела», с видимым сожалением осмотрел половинки очередной сигареты и, не обнаружив в табаке ничего предосудительного, глянул искоса на Кречетова и спросил притворно-участливо:

– Что с вами стряслось, гражданин подследственный?

– Сердце…

– Наличие сердца еще не является поводом для посещения врача, – официально изрек Рубцов, срывая обертку с третьей пачки «Кэмела».

– Болит, – игнорируя издевку, по-прежнему глядя мимо режимника, терпеливо разъяснил Кречетов, – у меня раньше стенокардию признавали, повышенное артериальное давление. А после ареста, сами понимаете, состояние только ухудшается…

– Еще бы! – усмехнулся Рубцов. – Столько времени не воровать! Другой бы вообще от стыда умер. А этому еще и доктора подавай!

– Если вы лишите меня медицинской помощи, я вынужден буду заявить об этом прокурору по надзору…

– Плевал я на твоего прокурора! – вспылил Рубцов. – Прием в санчасти после обеда. Если не загнешься до того времени – пойдешь.

Самохин вступился за Кречетова:

– Разрешите, товарищ майор, я его, пока обыск идет, свожу.

– Добренький, да-а? – подозрительно глянул на него Рубцов.

– Да как вам сказать… – смутился Самохин, понимая, как выглядит сейчас в глазах режимника, вылезши «поперед батьки в пекло» со своим предложением. Тем не менее, для того чтобы наладить хоть какой-то контакт с Кречетовым, повод был отменный, и майор не собирался его упускать. – Я как раз хотел минут на пятнадцать отпроситься. Сердце, не мальчик уже… Тоже давление кровяное смеряю, а заодно и этого… докторам покажу.

Рубцов досадливо мотнул головой:

– Да иди, ладно. Черт знает что! Одни инвалиды сидят, другие их охраняют!

Медицинская часть следственного изолятора находилась в другом корпусе, и, чтобы попасть туда, требовалось выйти на улицу, пересечь внутренний двор.

Кречетов шагал неторопливо, сцепив крупные, сильные кисти рук за спиной.

– Стоять. Лицом к стене, – завидев впереди сотрудника, тоже конвоирующего заключенного, скомандовал майор, и Кречетов отвернулся, безучастно уставился в стену. Проходивший мимо разбитной, густо усыпанный татуировками зэк, узнав бизнесмена, бросил сквозь зубы:

– Тебя уже по хатам ищут, козел. Придержи метлу, если жить хочешь… – и тут же скукожился, получив удар дубинкой по шее от своего конвоира.

– Пошли, – приказал Кречетову Самохин и спросил с любопытством: – Что это на тебя братки местные окрысились? Ты вроде не урка, по другой части… работал.

– Я тоже так думал, – пожал плечами бизнесмен, – оказалось – по этой… За то и сижу.