Очень смертельное оружие - Ирина Волкова

- Почему обязательно испуг? С ножом в руках ты выглядишь на редкость сексуально. Я и не подозревал, что ты можешь так двигаться.

- Извращенец, - сказала я.

- Это я извращенец? - удивился Сианон. - Между прочим, ты у нас каталась по полу, размахивая рентджонгом. Чуть меня не убила.

- Чуть не считается.

- Не упрямься. Тебе же нравится то, что я делаю. Если тебя что-то смущает, начать мы можем с кистей рук. Это вполне невинно.

- Ладно, давай, - согласилась я.

- А крем у тебя есть?

- Возьми на тумбочке.

Пальцы Ляо были легкими, как крылья бабочки. Все-таки есть в Востоке свое неповторимое очарование. Впрочем, как и в России. Восток ни на что не похож. А Россия? Страна, в которой по определению не было секса? Было бы забавно произвести сравнительный анализ особенностей восточной и русской любви. Неожиданно и, как всегда некстати, мне вспомнился анекдот, который мог появиться лишь в единственной стране такого большого и прекрасного мира. Классическая иллюстрация любви по-русски.

Парк. Ваня и Маша сидят на скамейке. Ночь, луна, соловьи, сирень цветет. Ваня сопит, глядя в темное небо, и время от времени шмыгает носом. Маша выразительно ерзает на сиденье, прижимаясь к Ване горячим мясистым бедром.

- Вань, а Вань...

- Че?

- Сделай че-нибудь.

- А че?

- Ну... че-нибудь.

- Че сделать-то?

- Ну-у... сделай мне че-нибудь... _особенное_.

Ваня шмыгает носом и задумчиво чешет в квадратном затылке.

- Ну-у... хошь - руку сломаю?

Как все-таки прекрасна романтическая русская страсть!

- Почему ты смеешься? - спросил Сианон. - Тебе приятно?

- Очень приятно, - сказала я.

Горячие пальцы полицейского скользнули к моим плечам.

- Чем это вы тут занимаетесь? - раздался у нас над ухом звонкий голосок Аделы.

Я вздрогнула от неожиданности. Сианон воровато спрятал руки за спину.

- Ах, простите. Я, кажется, не вовремя.

Голос подруги был приторным, как засахарившаяся патока.

- Ну что ты! Ты всегда появляешься как нельзя более кстати.

- Я как раз предлагал Ирине сыграть партию в го, - объяснил Ляо.

Снова безукоризненный японский акцент. Я мыс

ленно поаплодировала полицейскому. Настоящий профессионал!

- Значит, теперь это называется играть в го? - уточнила Адела.

Что ни говори, а все бабы - змеи. Особенно лучшие подруги.

- Считай это разминкой перед матчем.

- Что ж. В таком случае мы с Билли, пожалуй, сыграем партию в бридж. Не буду вам мешать. Можете продолжать разминку.

Скорчив мне рожу, Адела развернулась и направилась к двери.

Такой момент испортила!

- Кстати, я действительно хотел предложить тебе партию в го, - заметил Сианон. - Даже доску с собой прихватил. Уж в этот раз я тебя обыграю. Только без поддавков! Если хочешь, мы можем поиграть на пляже.

Я с подозрением посмотрела на полицейского.

- Какой-то ты странный сегодня.

- Почему?

- Ты совсем не говоришь о работе.

- Но я ведь не настоящий японский трудоголик, а только прикидываюсь им. Иногда имеет смысл и отдыхать. Не забывай, что в целях конспирации мы должны проводить много времени вместе, а ты только и делаешь, что пропадаешь непонятно где с этим греком.

- Так это все из-за Стива?

- Я заходил к тебе вчера после обеда, но Адела сказала, что вы куда-то уехали вместе.

- Неужели ты ревнуешь?

- Не говори глупостей, - поморщился Ляо. - Я просто забочусь о поддержании нашей "легенды". Ревность на Вали не существует, точно так же, как и любовь.

- Прямо, как в раю, - вздохнула я. - Ладно, пойдем сыграем партию на пляже. Я только захвачу полотенце и надену купальный костюм.

* * *

На этот раз Сианон действовал намного осторожнее. Похоже, он впал в другую крайность, и, вместо того чтобы недооценивать противника, как в предыдущей партии, Ляо размышлял над каждым моим ходом так, словно играл по меньшей мере с девятым даном.

В противоположность ему я никак не могла сосредоточиться на игре. Слишком ленивая для того, чтобы долго и напряженно размышлять, обычно я играла быстро, не страдая от мысли, что могу проиграть, поэтому меня всегда раздражали партнеры-тугодумы. Но сейчас я даже радовалась тому, что Сианон медитировал над каждым ходом так, словно от исхода партии зависела его жизнь. В голове у меня с навязчивостью испорченной пластинки вновь и вновь прокручивался разговор с Ниной.

Герои разыгравшейся много лет назад драмы постепенно обретали плоть и кровь. Казалось, еще немного, и я начну видеть и слышать их. Я ощущала отдающий бензиновой гарью запах дыма и пронзительный жар бушующего пламени. Или это был жар белесого тропического солнца? Как же все это происходило?

Тбилиси. Лето. Безмятежное спокойствие будничного советского дня. Четырнадцатилетний Марик вышел из кафе на проспекте Руставели и свернул к набережной Куры. Он не услышал шагов за своей спиной, а лишь почувствовал железную хватку на горле и отвратительную вонь пропитанной хлороформом тряпки, закрывшей ему лицо.

Очнулся Марик на кровати в оборудованном под жилье подвале с закрытым решеткой крошечным вентиляционным окошком. Его тошнило. Доза хлороформа оказалась слишком большой. На стуле напротив кровати сидел незнакомый парень.

Марик попытался приподняться и понял, что запястье левой руки было приковано наручниками к спинке кровати.

- Как ты? Нормально? - спросил парень.

- Меня сейчас вырвет, - сказал Марик.

- Подожди.

Парень сорвался с места и через мгновенье вернулся с эмалированным китайским тазом.

- Сейчас тебе будет лучше, - сказал он, заботливо придерживая за плечи содрогающегося от рвотных спазмов мальчика. - Возьми полотенце. Вытри лицо.

Марик с ненавистью оттолкнул его руку.

- Зачем ты меня похитил?

- Извини, но так было надо.

- Кто ты такой?

- Можешь звать меня Грей.

- Тебе нужны деньги? Ты потребуешь за меня выкуп?

Парень покачал головой:

- Деньги мне не нужны.

- Что же тогда тебе нужно? Ты маньяк? Извращенец? Хочешь убить меня?

- Для начала просто успокойся. Обещаю, я не причиню тебе никакого вреда. Мы проведем вместе несколько дней, а потом я отпущу тебя домой, вот и все. Мне самому неприятно знакомиться с тобой при таких обстоятельствах, но, поверь, у меня не было выбора.

- Не было выбора? Какого еще выбора? И чего ради тебе потребовалось знакомиться со мной?

- Для начала тебе надо выпить крепкого чая. После поговорим.

- О чем поговорим? Что тебе от меня надо? Кто ты вообще такой?

- Твой родной брат, - сказал Грей и вышел, захлопнув за собой тяжелую железную дверь.

- Брат, - изумленно прошептал Марик. - Но у меня нет никакого брата!

Происходящее казалось Симонии-младшему дурным сном. Нет, это не может быть его брат. Но почему же тогда у похитителя точно такие же глаза, как и у него? Как у него и у его отца, знаменитого тенора Даниила Симонии.

Братья провели вместе восемь дней. С каждым днем росла привязанность Марика к Грею. С каждым днем мальчик сильней и сильней ненавидел своего отца.

Даниил Симония считал себя настоящим мужчиной и одним из величайших певцов своего времени. Его воля для домашних была законом. Свои бесконечные романы он не скрывал и не собирался скрывать. Его жена должна была быть счастлива уже оттого, что ей выпала честь заботиться о благополучии великого Симонии, а Марику еще предстояло доказать, что он был достоин чести носить знаменитую фамилию.

Что бы ни делал Марк в надежде заслужить благосклонность отца, этого было недостаточно. Даниил не уставал повторять, что сын, к сожалению, пошел в мать. У него не было отцовского мужского начала, отцовского ума, он был лишен отцовского голоса, отцовского таланта, отцовской отваги, отцовского честолюбия. Чем отчаяннее Марик пытался доказать себе и другим, что он тоже талантлив, пусть даже не так, как отец, тем сильнее и безнадежнее он ощущал свою ущербность.

Ненависть копилась постепенно и росла незаметно, как раковая опухоль. Долгое время мальчик даже не подозревал о ее существовании. Сама мысль о ненависти была высшим кощунством. Как божеству, поклоняясь вознесенному на пьедестал кумиру. Симония-младший не догадывался, насколько он ненавидит Даниила. Так продолжалось до тех пор, пока он не встретил Грея.

Марк так никогда и не узнал, как на самом деле звали его брата. Но в том, что это был его брат, он больше не сомневался. У них обоих были одинаковые фигуры, один и тот же рост и, главное, одинаковые глаза - глаза ненавистного им оперного певца.

С матерью Грея Даниил познакомился на студенческой вечеринке. Даниил пел под гитару, и смешливая первокурсница Лена с филфака влюбилась в него

с первого взгляда. С вечеринки они ушли вместе, оба немного навеселе, и в ту же ночь стали любовниками. Через месяц Лена поняла, что беременна.

Далее все развивалось по стандартному сценарию. Делать аборт Лена категорически отказалась. В не менее категорической форме Даниил отказался признавать ребенка. Уже тогда преподаватели пророчили ему блестящую карьеру, и портить себе жизнь из-за того, что его сперматозоид случайно оказался в яйцеклетке первой попавшейся дешевой шлюхи, Даниил не собирался. Именно так он и объяснил Лене, добавив, что, если она посмеет качать права или, не дай бог, заявить публично, что она беременна от него, он собственными руками прикончит и ее, и проклятого ублюдка.