Пусть любить тебя будет больно - Ульяна Соболева

– Из-за меня. Не отрицаю. Вот я и искуплю вину. Ты ж этого хочешь, Сергей? Справедливости? Она восторжествует. А задания не всегда получается точно выполнить. Тебе ли не знать. Ты ж бывший военный? Я кину им кость поинтересней, чем Черные Вороны. Я им Лешего с потрохами солью. Да так, что в жизни не отмоется. Это хорошая сделка. Поверь.

Вдали послышалось завывание сирен.

21 глава

Скучать по человеку можно по-разному, но я никогда не думала, что это будет настолько невыносимо. Говорят, что через время человек начинает забывать, думать меньше, отвлекаться на другие вещи – ложь. Или я не такая, как все, но с каждым днем становилось все тяжелее. Неизвестность превращала ожидание в изощренную пытку. Возможно, я сама виновата – потому что не позволяла себе забывать и не думать о нем. Я жила так, словно в любую секунду Руслан вернется домой. Если мысль материальна, значит, я буду думать только об этом.

Я вела его машину, сжимая руль и глядя в лобовое стекло на мокрый и блестящий асфальт. Весенний дождь пахнет иначе, чем летом. В нем есть та же грусть, что и осенью. Какое-то ожидание несбывшихся надежд и вера в то, что они еще сбудутся. Когда-нибудь.

В салоне автомобиля витает его запах, играет музыка, и у меня в ушах звучит его голос:

– Ну, что мы тащимся в этом ряду? На «мерсе» можно и слева. Триста шесть лошадей под вами. Давайте обгоним эту вереницу грузовиков.

Я такие вещи на дорогах не творила. Всегда ездила аккуратно, предпочитала лучше тянуться в хвосте, чем нестись, как угорелая.

– Так можно и здесь, там туча грузовиков.

– Вот и будем плестись до завтра, нажмите педаль газа. Сильнее, не бойтесь. Я же говорю, машина – это женщина, вы ее ведете, а не она вас. Как направите, так она и поедет.

Я вспыхнула, но на газ надавила.

– Вот, приближаетесь еще, и сразу влево. Сейчас!

Я крутанула, и нас немного занесло. Руслан наклонился, схватился за руль и выровнял машину. У меня дух захватило. Адреналин зашкаливал, но не от скорости, а от того, что он так близко. Его запах обволакивал меня, мышцы на его плече напряглись. Он управлял машиной вместе со мной. Потом убрал руку и закурил.

– Давайте, обгоните этого старого пня, крадется куда-то. Смелее.

Я обогнала старенький «Фиат» и вернулась влево.

– Да что же вы в руль так вцепились? Погнете.

Я засмеялась, и он вместе со мной.

– Расслабьтесь, под вами зверь. Пусть другие вас боятся.

Рассмеялась сама себе, и снова взгляд затуманился. За окнами все оживает, меняется. Словно жизнь с чистого листа начинается. У меня раньше всегда было именно такое ощущение – весной можно что-то начинать сначала.

Это первая весна без него. И ничего уже не начать сначала, только возвращаться назад и проживать прошлое снова и снова. Отсчитывая дни с того момента, когда увидела его в последний раз и до того, как увижу снова… И увижу ли.

Сейчас это все напоминало затяжной кошмар, который закончился, но после него остался непроходящий осадок. Последствия, которые так трудно исправить, даже невозможно.

В те ужасные дни я из больницы почти не выходила. Возможно, именно это и спасало от отчаяния. Я всю себя отдавала детям. Словно замаливала свою вину и каждую секунду просила прощения за то, что оставила там одних и благодарила Бога за то, что они вернулись ко мне живыми и невредимыми. Все могло закончиться намного хуже.

Ваня почти оправился от стресса. Он справился намного лучше дочери. Возможно, будут последствия, но меня уверяли, что, скорее всего, для него это пройдет легко и безболезненно. У Руси наблюдалось сильное истощение, как физическое, так и нервное, довольно долго. Она ничего не ела, я ее с ложечки отпаивала только бульонами и супчиками. Снотворное, которым ее пичкали эти нелюди, вызвало привыкание, и несколько ночей она не спала, а истерически кричала, и я на руках ее по больничным коридорам носила.

Песни ей пою, а по щекам слезы катятся. Страшно так, что могла их обоих потерять. Страшно до паники. Лучше трижды умереть самой, чем испугаться за жизнь собственного ребенка. В такие моменты превращаешься в животное, которое дышит только инстинктивной потребностью защитить свое дитя даже ценой чьей-то жизни. Я могла тогда пожертвовать всем ради них. Могла убить, украсть, продать себя и всех и каждого. Именно поэтому я понимала поступки Руслана… но уже спустя время. Когда успокоилась и долгими ночами, сидя у детских кроваток, вспоминала каждый его шаг и каждое слово. Мне казалось, я поступила бы точно так же. Ради них и ради самого Руслана. Может быть, я поступила бы еще хуже.

Ничего не проходит бесследно. Страх въелся мне в вены. Он теперь навсегда остался со мной. Усну иногда, а потом от каждого шороха на постели подбрасывает. Днем не так. Днем все как-то смазывается и забывается. С Ваней и Русей то психолог детский, то процедуры. Я их одних не оставляла двадцать четыре часа в сутки. А ночью… ночью я один на один со своими кошмарами и эмоциями. С тоской и с неизвестностью. С моими мыслями о Руслане. Сама лежу с дочкой на больничной кровати, волосы мягкие целую, запах ее вдыхаю и только о НЕМ думаю.

Голос его слышу или под пальцами непослушную шевелюру чувствую, кожу горячую под щекой. Я так истосковалась по нему, что сил не осталось. Увидеть. Хотя бы издалека. Один раз. Убедиться, что с ним все хорошо. Просто в глаза его посмотреть и вернуться назад. Туда, где вместе и счастливы. Забыть весь кошмар. И шептать, говорить, кричать о том, что люблю его. Я так давно этого не произносила вслух. Да, слова ничего не значат, но иногда их так необходимо слышать и говорить. Шептать, кричать, но говорить, выпускать их на волю – к нему, чтоб впивались в кожу и проникали под нее, растворялись там и оставались в его памяти. Чтоб тоже слышал мой голос, закрывая глаза.

Ворон сказал, что к Руслану пока никого не пускают – слишком серьезные обвинения. На нём два убийства плюс незаконная деятельность. Слишком много всего всплыло. Все адвокаты на ноги подняты, но потребуется время, пока хотя бы что-то прояснится. Я ждала. Терпеливо ждала любых известий и верила, что все обойдется. Тогда я не вспоминала о нашем с ним последнем разговоре и о том, что он мне сказал. Я его простила. Может, кто-то решит, что это слабость, или осудит меня. Плевать. Никто и никогда не станет мной и не почувствует то, что чувствую я. Рассуждать легче всего со стороны, когда все хорошо. Только жизнь иногда ставит на колени кого угодно и ломает все принципы, восприятие, стереотипы. Я много думала в те дни над словами Савелия. Они у меня в голове пульсировали каждую секунду. Я могу быть права и остаться одна, либо я перешагну через это прошлое и буду счастлива с Русланом. Забыть я не смогу, но не думать и не вспоминать у меня получится. Самое страшное – это потерять кого-то из них. Я не хочу терять. Не хочу прожить гордой, но одинокой и несчастной. Тот год… когда я считала, что его нет… на что я была согласна, лишь бы он вернулся ко мне? Каким была готова принять и любить? Разве не молилась по ночам, чтобы случилось чудо. Правда, чудес не бывает. И выжил он тогда не чудом, а в жизни за все приходится платить.

Когда в то раннее утро привезли детей, я помню, как упала на колени и целовала их до исступления, прижимая к себе, и не давала врачам подступиться. У меня была дикая истерика. Очнулась и пришла в себя уже в больнице рядом с их кроватями. Сижу на стуле и смотрю в никуда. Держу обоих за руки, а они спят еще, увитые капельницами. Меня от облегчения то в жар, то в холод, а слезы по щекам сами катятся, неподконтрольные мне совершенно. Сама не поняла, что вслух с ними разговариваю, с обоими. Даже не знаю, что именно говорила. То ли сказки рассказывала, то ли просто что-то бормотала, но замолчать не могла. Сама говорю с ними, а перед глазами лицо Руслана, как тогда в метро с этим пластырем на щеке и тысячами чертей во взгляде. Только на душе тяжесть. Какое-то предчувствие мерзкое. Все не так просто. Не станет вдруг хорошо. В какой-то момент я что-то потеряла, и у меня внутри есть это ощущение пустоты, только я пока не понимаю, что именно. Мы с ним вдвоем потеряли. Веру друг в друга. Уйдет время, чтобы снова начать доверять так, как доверяли раньше, но разве есть что-то невозможное, когда мы с ним вместе? Все невозможное мы уже прошли и оставили позади, и с этим как-нибудь справимся. Я – женщина, его женщина, я научусь доверять ему снова.

Потом, спустя неделю, домой к Ворону ездила из больницы, чтоб о Руслане узнать, а он мне – только полуправду и скрывает что-то, скрывает при каждом разговоре. Я улавливаю, как недоговаривает, как уходит от вопросов на встречные вопросы, как переводит разговор на детей. Каждый день ему звонила, а он только и говорил, что нет новостей, пока я сыну его, Андрею, не набрала, и уже он мне все подробно рассказал. В чем обвиняют Руслана и что, возможно, он сядет на очень большой срок. Они, конечно, стараются его вытащить, но пока что это слишком проблематично. Свидания не разрешены до первого слушания суда. Если будут какие-то изменения – Андрей мне сообщит лично. Я ему верила. Почему-то вот так сразу верила. То ли голос его спокойный, то ли именно твердая уверенность в собственных словах.