Незнакомка из Уайлдфелл-Холла - Энн Бронте

— Соль же шутки, — продолжал со смехом мистер Хантингдон, — заключается в том, что на самом деле хитрая плутовка любит только его титул, родословную да «это восхитительное родовое имение»!

— Откуда вы знаете? — спросила я.

— Она сама мне призналась. Она сказала: «Его я глубоко презираю, но ведь, наверное, мне пора сделать выбор, а если я буду ждать нареченного, способного внушить мне уважение и любовь, так должна буду скоротать свой век в благословенном девичестве, ведь всех вас я терпеть не могу!» Ха-ха-ха! Подозреваю, что тут она уклонилась от истины, но во всяком случае, к нему, бедняге, она ни малейшей любви не питает, это ясно!

— Тогда вы обязаны его предупредить!

— Как? И испортить все планы и надежды бедной девочки? Нет, нет! И ведь это было бы нарушением доверия, э, Хелен? Ха-ха! А ему разбило бы сердце! — Он снова захохотал.

— Право, мистер Хантингдон, не понимаю, что вы находите тут такого забавного. Не вижу, над чем вы можете смеяться!

— Сейчас уже над вами, любовь моя, — ответил он, хохоча вдвое громче.

Я тронула Руби хлыстом и поскакала догонять наших спутников, предоставив ему веселиться одному, сколько его душе угодно. (Последние минуты мы ехали почти шагом и сильно отстали.) Артур скоро вновь поравнялся со мной, но я не хотела с ним разговаривать и пустила лошадь галопом. Он последовал моему примеру, и мы придержали наших лошадей только в полумиле от ворот парка, где нас поджидали мисс Уилмот и лорд Лоуборо. Я не перемолвилась с ним ни единым словом до конца прогулки, а тогда намеревалась спрыгнуть на землю и скрыться в доме, прежде чем он успеет предложить мне свою помощь. Однако я не успела высвободить зацепившуюся за седло амазонку, как он уже подхватил меня в объятия, поставил на крыльцо и, схватив за обе руки, заявил, что не отпустит, пока я не дарую ему прощения.

— Мне нечего прощать, — сказала я. — Вы ничем меня не обидели.

— Конечно, нет, жизнь моя! Боже упаси! Но вы сердитесь, потому что Аннабелла мне призналась в пренебрежении к своему смиренному обожателю.

— Нет, Артур, вовсе не поэтому. А из-за того, как вы всегда обходились с вашим другом. Если вы хотите, чтобы я про это забыла, сейчас же пойдите и скажите ему, какова на самом деле та, в кого он так беззаветно влюблен, кому вручил все свои надежды на будущее счастье!

— Но говорю же вам, Хелен, это разобьет ему сердце, убьет его, и какую подлую шутку я сыграю с бедняжкой Аннабеллой? Ему уже помочь нельзя. Он безнадежен. К тому же, быть может, она намерена поддерживать свой обман до конца их дней, и он обретет все то счастье, которого ждет, пусть в заблуждении. Или же обнаружит свою ошибку, когда перестанет ее любить. Но в любом случае будет лучше, если правда откроется ему мало-помалу. Теперь, мой ангел, когда я столь неопровержимо убедил вас, что не могу искупить свою вину тем способом, на котором вы настаивали, скажите, что еще вы от меня потребуете? Только скажите, и я с радостью исполню все.

— Только одного, — произнесла я с прежней серьезностью. — Больше никогда не превращайте в шутку чужие страдания, а свое влияние на друзей употребите для того, чтобы отучать их от дурных наклонностей, вместо того, чтобы им во вред всячески поощрять и поддерживать эти наклонности.

— Сделаю все, — ответил он, — чтобы помнить и исполнять повеления моей ангельской наставницы! — И, поцеловав обе мои руки сквозь перчатки, он наконец их выпустил.

У себя в комнате я, к своему удивлению, увидела Аннабеллу Уилмот. Она стояла перед туалетным столиком и спокойно рассматривала свое отражение, одной рукой поигрывая хлыстиком, а другой придерживая юбку амазонки.

«Да, она, бесспорно, волшебное создание!» — подумала я, глядя на ее стройный стан и отраженное в зеркале прекрасное лицо в обрамлении пышных темных волос, которые чуть-чуть очаровательно растрепались после скачки, на румянец, окрасивший нежную смуглоту кожи, на черные глаза, полные какого-то особенного блеска.

Она обернулась ко мне со смехом, в котором было больше злорадства, чем истинной веселости.

— Ах, Хелен, что вас так задержало? А я пришла рассказать вам о моей радости, — продолжала она, не обращая внимания на Рейчел. — Лорд Лоуборо предложил мне руку и сердце, и я их милостиво приняла. Вы не завидуете мне, душенька?

— Нет, милочка, — ответила я, а про себя добавила: «И ему тоже!» — Так он вам нравится, Аннабелла?

— Нравится? О, разумеется. Я по уши в него влюблена.

— Что же, надеюсь, вы будете ему хорошей женой.

— Благодарю, душенька! А еще на что вы надеетесь?

— Надеюсь, что вы будете любить друг друга и оба будете счастливы.

— Спасибо. А я надеюсь, что вы будете очень хорошей женой мистеру Хантингдону! — произнесла она, царственно наклоняя голову, и удалилась.

— Ох, мисс, да как же вы ей такое сказали? — воскликнула Рейчел.

— Но что я сказала?

— А что надеетесь, что она будет ему хорошей женой. Да разве же так можно?

— Но я, правда, надеюсь… вернее, от всего сердца желаю этого. Надеяться же тут трудно.

— Ну-ну! — ответила она. — Я-то вот надеюсь, что он ей будет хорошим мужем. В людской о нем такое говорят! Будто он…

— Я знаю, Рейчел. Мне про него все известно. Но он исправился. И как они смеют сплетничать о своих господах?

— Оно так, барышня. Но только вот и про мистера Хантингдона говорят…

— Я не желаю ничего слушать, Рейчел. Они лгут.

— Хорошо, барышня, — ответила она тихо и продолжала расчесывать мне волосы.

— А ты им веришь, Рейчел? — спросила я, помолчав.

— Нет, мисс, и не думаю. Вы же знаете, когда столько слуг собирается в одном доме, у них первое дело о господах судачить. Ну, и для важности, бывает, прихвастнут: дескать, мы такое знаем! И давай намекать, да прохаживаться, только чтобы другим пыль в глаза пустить. Но только на вашем-то месте, мисс Хелен, я бы не семь, а сто раз отмерила, прежде-то чем отрезать. По мне, всякой барышне поостеречься не мешает, как она замуж соберется.

— Конечно, — сказала я. — Но немножко поторопись, Рейчел, я хочу побыстрее переодеться.

Я и в самом деле хотела побыстрее избавиться от ее присутствия, потому что меня томила тоска, и я лишь с трудом сдерживала слезы, пока она помогала мне одеваться. Но плакать мне хотелось не о лорде Лоуборо, не об Аннабелле, не о себе, а об Артуре Хантингдоне.

13 октября. Они уехали — и он тоже. Мы разлучились более чем на два месяца! На десять недель! Как долго я его не увижу. Но он обещал часто писать, а с меня взял обещание, что я буду писать еще чаще, — ведь он будет очень занят, приводя в порядок свои дела, а у меня таких помех нет. Ну, мне кажется, я всегда найду, о чем писать, и все-таки, когда же мы будем всегда вместе, чтобы обмениваться мыслями без таких холодных посредников, как перо, чернила и бумага?

22 октября. Я уже получила от Артура несколько писем. Все довольно короткие, но очень милые и совсем такие же, как он сам, — полные пылкой нежности, веселой, живой шутливости, но… В этом несовершенном мире обязательно бывает какое-то «но»! А я так хочу, чтобы он хоть иногда бывал серьезен! Мне не удается заставить его писать или говорить по-настоящему серьезно о действительно важных вещах. Пока меня это не очень огорчает, но если так будет и дальше, куда мне деть серьезную сторону моей души?

Глава XXIII

ПЕРВЫЕ НЕДЕЛИ ПОСЛЕ СВАДЬБЫ

18 февраля 1822 года. Сегодня рано утром Артур вскочил на своего гунтера и весело отправился на лисью травлю. Вернется он не раньше вечера, и потому я займусь моим забытым дневником — если столь разрозненные записи заслуживают такого названия. Прошло ровно четыре месяца с тех пор, как я открывала его в последний раз.

Вот я и замужем — миссис Хантингдон, хозяйка Грасдейл-Мэнора. Позади восемь недель семейной жизни. Жалею ли я о сделанном мной шаге? Нет… хотя в глубине сердца не могу не признать, что Артур не тот, каким он мне казался, и если бы я с самого начала знала его так хорошо, как знаю теперь, то, наверное, не полюбила бы. Или полюбила бы, но, сделав такое открытие до свадьбы, боюсь, сочла бы своим долгом разорвать помолвку. Да, бесспорно, я могла бы узнать его еще тогда — ведь все только и хотели рассказать мне о нем всю правду, да и он вовсе не такой уж отъявленный лицемер, но я упрямо закрывала глаза, и вот теперь, вместо того чтобы сожалеть о том, что не узнала его настоящего характера до того, как нас связали нерасторжимые узы, я этому радуюсь! Ведь таким образом я избавилась от битв со своей совестью, от всяческих тревог, боли и неприятностей, которыми чреват подобный разрыв. Теперь же мой долг, вопреки всяким «если», повелевает мне любить его и быть с ним, а это совпадает с моими желаниями.

Он очень меня любит. Пожалуй, даже чересчур. Я предпочла бы чуть меньше ласк и больше разумности. Будь у меня выбор, я хотела бы, чтобы во мне видели не столько предмет для обожания, сколько верную подругу, но жаловаться я не стану. Боюсь только, что в его чувстве пылкость заменяет глубину. Иногда оно мне представляется костром из сухого хвороста, а не ровно и долго горящим углем. Пылает жарко и ярко, но что, если он угаснет, оставив только горстку золы? Что я буду делать? Но нет! Этого не случится. Я твердо решила, что не позволю ему угаснуть, и, наверное, у меня есть такая власть. А потому выкину эту мысль из головы немедленно. Однако не могу не признать, что Артур себялюбив. Впрочем, огорчаюсь я гораздо меньше, чем можно было бы предположить. Ведь раз я люблю его так сильно, то мне легко извинить ему любовь к самому себе. Он ищет удовольствий, а для меня радость доставлять ему их. И если я сожалею об этой стороне его натуры, то из-за него, а не из-за себя.