«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали - Вильгельм Шульц

Рёстлер растерянно покачал головой.

— А она вас помнит. Ну неважно. Вот спросите ее, короче, чем там занимается отец твоего внука, папа… (договаривала она, уже обернувшись к Демански-старшему.)

— Ханна Эккер? Ах да… — протянул Рёстлер. — Фотограф из «Берлинер Тагеблатт». И что она?

— Да ну вас всех! — воскликнула Анна и, подхватив сумочку у дворецкого, быстрым шагом сбежала по лестнице.

— Ну кто бы мог подумать… — задумчиво пробормотал Рёстлер. — Как тесен мир…

— Простите, я что-то пропустил. За что это наш друг получил дубовые листья? — удивился Демански-отец.

— Ну… было за что… — замялся Рёстлер.

— Эх… — махнул рукой Демански-старший, похоже, эта история его не очень-то интересовала. — Вся в мать… Бесполезно…

Он отхлебнул из стакана маленький глоток шотландского виски, покатал по нёбу, дождавшись, пока начнет щипать язык, и только после этого отправил порцию напитка в пищевод.

— Ганс, — мечтательная романтика сменилась металлическим тоном счетно-решающего устройства. — Я вывел активы из Штатов.

— Все? — так же серьезно спросил Рёстлер.

— Ну то, что можно было рассматривать как германскую собственность. Совсем уходить с рынка я не намерен…

— Штаты вступят в войну в течение месяца. Максимум двух…

Демански молча кивнул.

— В Бразилии все начинать на ровном месте. Это дикие затраты… Очень заманчиво, конечно, отличный рынок для наших технологий, но какой же это тяжелый труд…

— Шансы Америки примерно 50/50. Дальше уже как мы сыграем… Если Риббентроп и его раздолбай не будут вести себя как полные кретины — мы имеем серьезнейший шанс на успех. Мексика, Парагвай, Аргентина — просто ненавидят «гринго».

— Да, но Мексика слаба, хотя… при широкой международной поддержке, при наших советниках… И как ты верно заметил, если наши дипломаты не будут вести себя как кретины. Эх… бардак, бардак… когда же наконец в нашей Германии будет порядок… Наверное, никогда…

Демански хитро прищурился, глядя на Рёстлера, мол, что ты об этом думаешь?

— У японцев есть такая пословица: «Иногда камень плывет, а лист тонет». Взять хотя бы Монголию… Ведь куда более слабая, чем Мексика… а японцам задницу надрали.

— Не без помощи Советов…

— Армейский корпус… Ты думаешь, Роммель хуже Жукова? У него и опыт войны в пустыне… А у тех же мексиканцев совершенно очевидно оформлены территориальные претензии. Дальше в войну вступает Япония… Америка не умеет воевать. Тем более на своей территории.

— Переброска корпуса Роммеля через Атлантику? Утопия.

— Да не утопия никакая. Главное, задавить Англию. Мы воспользуемся их транспортниками.

— Да… Ганс, как у тебя все просто, — ухмыльнулся Демански. — Как красиво на словах… Америка, охваченная гражданской войной… Мексиканские Панчо-вильи в сомбреро атакуют Лос-Анджелес, в Сан-Франциско высаживается японский десант, в то время как Роммель ударяет по Далласу… Красиво… Вот только как японцы попадут в Сан-Франциско? Что американский флот на Тихом океане? Его уже нет?

— Перл-Харбор уничтожен массированным ударом с моря, — не моргнув глазом ответил Рёстлер. — Корабли горят в доках, нефтехранилища разрушены, инфраструктура порта понесла неприемлемые потери…

— Эх… Фантазер… Ладно, посмотрим, что готовит нам последний месяц года… — Демански подошел к большим каминным часам позади Рёстлера. Они показывали пять минут первого. Наступало 30 ноября.

— А что Москва? Все так же, как с Варшавой?

Рёстлер почувствовал на спине холод. Как будто льдинку из стакана виски кинули за шиворот. Наверное, сейчас его сверлит взглядом старый финансовый волк. Он молчит, а значит, можно считать, что задан вопрос. Хороший вопрос. Задавайте следующий.[93]

— Боюсь, что много хуже, — наконец заговорил Рёстлер. — К Рождеству мы Москву точно не возьмем. Русские умудрились найти резервы и отбросили нас на 100 километров на некоторых участках. Война в России становится затяжной, о чем я говорил еще тогда…

— С ними не получится договориться?

— Не знаю… — вздохнул Рёстлер. — Как тут теперь договоришься? — он растерянно развел руками. — Остается только удивляться, откуда у них столько резервов… Они нас высасывают, как вампиры. На западном побережье не осталось ни одного самолета — все в России. А ты понимаешь, что такое воевать против «томми» без самолетов? Я достоверно сказать не могу, но мне кажется, что «томми» специально подстрекали Сталина и своих агентов в окружение фюрера насовали… Ведь был же шанс избежать войны…

— Фюрер ничего слышать не хочет. Он так увлекся идеей восточных территорий… Да и потом… Сталин… Кто такой Сталин? Верная шавка Черчилля! Неужели русские этого не понимают?

— Понимают — не понимают… Опасные это игры… Не стоило нам лезть в эту русскую кашу, не расправившись с Британией. Кстати, знаешь, как переводится «Россия» с санскрита? — «Поле игры богов».

— Это вы там с Генрихом мозги друг другу выносите со своим санскритом. Я мыслю четкими формами. — Демански медленно брал щипцами лед и отпускал его над стаканом с виски. Движения его имитировали портальный кран с грейфером. — Котировки, обменные курсы валют… И я тоже анализирую. 42-й год будет самым богатым за всю послевоенную историю. Ты знаешь, насколько увеличилось потребление мяса?

— В сравнении с 28-м годом?

— Не ёрничай! В сравнении с 38-м годом! Поле для инвестиций в России…

— Нет… Никакого поля пока нет и в ближайший год точно не будет. Вот увидишь — осталось недолго ждать. Скоро головы полетят. На Браухича я теперь ломаного пфеннига не поставлю.[94]

Рёстлер врал. Ройтер был не в Специи. Он был в Берлине. Причем не просто так. Его неожиданно вызвал сам рейхсминистр. Очень церемонно вызвал. Прислал самолет. Не специально, конечно, за ним, но эти штабные, так и хочется сказать, крысы… (да ведь он сам был два месяца назад точно такой же штабной крысой) вынуждены были послать за ним машину. За каким-то оберлейтенантом — машину командующего! Никак понять не могли, зачем он так понадобился господину Геббельсу. В общем-то Ройтер и не удивился особо. Разве не к этому он стремился большую часть своей сознательной жизни. Да, быть заодно с сильными мира сего, быть им полезным и, если получится, стать одним из них. Фюрер уже пожимал его руку, они общались, общались не словами, как это делают все, нет! Фюрер проник в его душу и остался в ней навсегда. Вот, хорошо сказано — надо запомнить.

Он встал пораньше, чтобы не опоздать ко времени аудиенции на Вильгельмплац, 8, но, выйдя из станции метро «Кайзерхофф», напротив знаменитого отеля, понял, что получилось уж как-то с очень большим запасом, а приходить слишком рано — невежливо. Ройтер решил немного прогуляться в Тиргартене. Это же два шага отсюда. Зима уже заявила о своих правах. И заявила, надо сказать, не по-детски. Немногие могли припомнить столь лютую зиму, какой была зима 41-го года. Говорили, замерз даже Кильский канал и стал не судоходным. Да, Специя сейчас представляет собой совсем иную картину. Там сейчас дождь… Подумать только! Здесь -20 и снег скрипит под ногами, а там +4 и утром только на вершинах гор видны снежные шапки, за шпилем собора Санта-Мария-Ассунта. Да, самолет — не пароход… За один день из осени переместился в зиму… И гулять по парку что-то не особенно приятно…

Кабинет рейхсминистра был огромен. На одной из стен висел портрет фюрера, сидящего на кресле в шинели пехотного полковника. Художник запечатлел какое-то нелепое мгновение. То ли фюрер собирался встать, то ли только что сел, но вся поза была какая-то напряженная, как и взгляд, ничего не имевший общего с настоящим. По стенам стояли диваны с яркой обивкой, на которых были изображены какие-то листья, цветы… Хозяин вышел к нему в элегантном белом костюме, резко контрастирующем с лиловым оттенком загара. «Интересно, где он успел так загореть?» — подумал Ройтер. Рейхсминистр широко улыбнулся и протянул руку.

— Очень рад с вами познакомиться, господин оберлейтенант! Не составите мне компанию? — главный пропагандист рейха сделал рукой жест в сторону небольшого столика, изящно сервированного для легкого завтрака.

— С удовольствием, — ответил Ройтер. Его же все-таки в Мюрвике учили быть и светским человеком тоже, а не только гайки крутить по колено в соляре. Пока он присматривал, куда бы можно было положить фуражку, рейхсминистр с большим любопытством изучал его.

— Вы знаете, Хельмут, можно я вас так буду называть (Ройтер кивнул), я прочитал вашу рукопись, и, признаюсь, она на меня произвела большое впечатление. Я захотел немедленно познакомиться с автором.

«Ну, что ж, я старался», — подумал про себя Ройтер. В слух он не сказал ничего, только лишь всем своим видом продемонстрировал, что он внимательно слушает.