«Сатурн» почти не виден - Василий Ардаматский

Канарис, так же, как и Гитлер, ненавидел Советский Союз. Так же, как Гитлер, он был убежден, что Советская Армия не выдержит натиска германских войск и война с Россией будет выиграна. Он только, по-видимому, не очень верил в молниеносные сроки победы. Считая Советскую страну колоссом на глиняных ногах, он тем не менее ее побаивался. Он не понимал России. Известно его выражение, что Россия и русские сильны и опасны своей таинственной непонятностью для европейца.

После удара, полученного немецкими войсками под Москвой, Канарис понимал, что Германии предстоит длительная борьба на советской земле, но он верил, что немецкая армия в конце концов справится с Россией. Принимая решение о развертывании в Советском Союзе тотального шпионажа и диверсий, он был уверен, что это будет содействовать победе Германии. Но после первого полугодия военной кампании в России он видел неизбежность длительной и очень трудной борьбы и осторожно внушал эту мысль своим приближенным.

Сейчас он летел в Смоленск не только для того, чтобы проинструктировать своих работников и главным образом вызванных туда руководителей «Сатурна». Он собирался лично повидаться с близкими ему генералами, чтобы получить более реальное представление о том, что делается на фронте.

Приближаясь к Смоленску, самолет вышел из полосы метели, и Канарис с высоты увидел город, рассыпанный на крутых берегах Днепра. Сделав круг, самолет пошел на снижение в сторону Покровской горы, где за больничным городком располагался аэродром. Совершив посадку, самолет не стал подруливать к штабным помещениям, а покатил к дальнему краю летного поля, где стояли несколько легковых автомашин и небольшая группа людей.

Канарис легко сбежал по лесенке на землю. Теперь можно было рассмотреть, что он совсем небольшого роста; это особенно подчеркивали длинная, почти до пят, шуба и непомерно высокая меховая шапка-камилавка. К Канарису приблизился только генерал Лахузен — один из его заместителей, прибывший сюда раньше. Остальные продолжали стоять на почтительном расстоянии.

— С благополучным прилетом, — пожимая руку адмиралу, сказал Лахузен.

— К чему этот парад? — Канарис кивнул на стоявших поодаль людей. — Вы же знаете, что я этого не терплю. Где машина?

Они сели в громадный, как вагон, «майбах».

— Остальные пусть едут минут через пятнадцать после нас, — приказал Канарис. — Что за глупая страсть устраивать кавалькады!

Машина осторожно и неуклюже спускалась с Покровской горы. Ее поминутно заносило, цепи на колесах с неприятным хрипом вгрызались в снежную дорогу.

— Вот это и есть русская зима, — задумчиво сказал Канарис, смотря в окно на заснеженные холмистые берега Днепра. — Но ведь она одинаково трудна и для нас, и для русских?

— Если не считать, — сказал Лахузен, — что русская техника приспособлена к холодам, а наша — нет. У русских, например, есть такое изобретение — валенки, — генерал Лахузен произнес это слово по-русски. — Это сапоги из овечьей шерсти. Или вот посмотрите, пожалуйста… — Лахузен показал на двух ребятишек, которые, съезжая с горки на санках, испугались машины и опрокинулись в снег. Смеясь, толкая друг друга, они барахтались в снегу. — Им все равно, что теплый песок, что этот холодный снег.

— Совещание подготовлено? — перебил его Канарис.

— Съехались все. Основной доклад сделает, конечно, Зомбах.

— Не доклад, а отчет, — верный своей неторопливой манере, сказал Канарис. — Я устал от бесконечных проектов и планов. Он должен сказать точно и ясно, что сделано и что будет сделано.

— Примерно так я его и ориентировал, — не совсем уверенно сказал Лахузен. — Но вы же знаете Зомбаха, он вывалит на стол, кроме всего прочего, кучу объективных причин и кучу требований.

— Ну что же, причины — это уже кое-что. В причинах следует разобраться.

Совещание было созвано в уютном домике на заснеженной окраинной улочке, которая почему-то называлась Мееровское шоссе. Обстановка внутри дома оставалась той, в какой проходила здесь чья-то мирная жизнь. В столовой чуть не полстены занимал огромный, похожий на орган буфет. Вокруг овального стола стояли старинные венские стулья с дырчатыми стертыми сиденьями. Над пианино, покрытым кружевной дорожкой, висела увеличенная фотография мужчины и женщины. В черном, глухо застегнутом пиджаке, в крахмальном воротничке с отогнутыми углами, со стрельчатыми усами под массивным носом мужчина был похож на коммерсанта или на преуспевающего врача. Женщина была, очевидно, в подвенечном наряде, белый флер, наброшенный на высокую прическу, делал ее похожей на королеву, Лицо у нее было милое, доброе и чуть испуганное.

Посмотрев на эти портреты, Канарис сказал смеясь:

— Пусть счастье этой четы сопутствует нашей работе!

Стоявшие вокруг стола военные почтительно улыбнулись. Канарис сел во главе стола, как раз под портретами, и жестом предложил сесть всем.

— Мы начнем с того, что послушаем полковника Зомбаха, — тихо и как-то по-домашнему сказал Канарис, будто и в самом деле здесь была какая то семейная застолица.

Полковник Зомбах, грузный, с волевым, замкнутым лицом, медленно поднялся, расстегнул портфель, вынул из него пухлую папку, раскрыл ее, надел на нос прямоугольное пенсне, отчего сразу стал похож на ученого.

— Регламент? — спросил он густым низким голосом, снимая с руки часы.

— На проекты — одна минута, — рассмеялся Канарис. — На деловой анализ обстановки и конкретные предложения — вечность.

Сидевшие за столом офицеры прекрасно поняли, что значит шутка адмирала о регламенте для проектов. Видимо, слух о том, что Канарис недоволен работой «Сатурна», подтверждается, а это значит — надо держать ухо востро и тщательно продумать свои позиции. Здесь присутствовали абверовцы не только из «Сатурна».

Между тем Зомбах совершенно спокойно говорил о работе подчиненного ему «Сатурна», и сразу было видно, что он совершенно не собирается представить эту работу в радужном свете. Более того, об успешно проведенных операциях он сказал очень коротко и сейчас же заявил, что самым тревожным в работе «Сатурна» является большое количество таких операций, когда агенты заброшены, но ничего об их дальнейшей судьбе неизвестно.

Подполковник Мюллер незаметно наблюдал за Канарисом, пытаясь угадать, как он реагирует на самокритическую позицию Зомбаха. Однако по лицу адмирала нельзя было ничего узнать. Он равнодушно смотрел прямо перед собой, только изредка бросая мимолетные взгляды на говорившего Зомбаха.

Оратор сделал паузу и начал отыскивать в папке понадобившуюся ему бумажку.

— Пытались ли вы проанализировать дела, ушедшие в туман? — мягко спросил Канарис.

Зомбах, найдя свою бумажку, ответил:

— Для анализа, на основании которого было бы допустимым сделать для себя какие-то выводы, не хватает многих компонентов. Вот, например, операция, которая относится к осени прошлого года. Мы забросили в район Москвы группу хорошо подготовленных людей. Операция проводилась по второму отделу. — Зомбах не без умысла в качестве примера взял операцию, подготовкой которой руководил Мюллер. — Летчик доложил, что сбросил группу точно и без всяких осложнений, А связи с группой нет до сих пор.

Анализировать предположения бесполезно. Возможно, что во время приземления была повреждена рация, а возможно и другое — что русские сразу взяли наших агентов. Однако ничего о поимке этой группы они в своих сводках не сообщали.

Канарис укоризненно покачал головой.

— Ах, уж эти русские!..

— Однако о менее значительной группе, а в двух случаях даже об отдельных взятых ими агентах, они сообщали, — сказал Зомбах.

— Перепроверку другими способами проводили? — спросил Канарис.

— Нет.

— Вот… — Канарис назидательно поднял палец. — Судя по всему, в России без этого действовать нельзя. Заметим себе это и в дальнейшем обсудим, как нам своими силами лучше организовать эту перепроверку. Продолжайте.

Теперь руководитель «Сатурна» говорил о получении разведывательных данных, касающихся военных возможностей противника. По его мнению, эта работа идет, в общем, удовлетворительно, и вряд ли армия в этом отношении имеет к «Сатурну» серьезные претензии. Однако он считает, что эта работа должна быть расширена, с тем чтобы обеспечить себе большую уверенность в каждом разведывательном донесении.

— Что вы называете несерьезными претензиями армии? — спросил Канарис и дал знак своему адъютанту полковнику Энке. Тот положил перед адмиралом папку. Зомбах прекрасно понимал, что стоит за вопросом Канариса, и отвечать не торопился. — Вот, например… — продолжал Канарис, вынимая из папки какой-то документ. — Мы снабдили верховное командование информацией о количестве танков противника в районе Калинина. На самом деле этих танков оказалось втрое больше. К претензиям какого рода вы, полковник, относите такой случай?