Присвоенная - Марина Багирова

— Кристоф, отпусти меня!

Он обратил ко мне лицо, и его взгляд стал чернее ночи. Я почувствовала, как треснула кость в указательном пальце.

— Отпусти, мне больно! Пале-ец… — я уже почти плакала.

Непонимающе он перевел взгляд на мои бедные побелевшие пальцы, резко выдохнул и …разжал свою стальную хватку. Боль тут же ушла, и я задышала облегченно, проверяя, что сломано. Но, казалось, рука была в порядке.

— Я не хотел, — прикрыв глаза, глухо сказал, Кристоф. — Извини, пожалуйста, я не хотел… я не хотел…

Осторожно, будто хрупкий цветок, он взял мою кисть и …поцеловал. Поцеловал снова и приложил к своей прохладной щеке, замерев с закрытыми глазами. Я увидела, как дрожат его пальцы.

И в тот же миг я поняла, что было причиной этого состояния — он боялся меня потерять. Выпустив из своей надежной клетки прогуляться, окружив цепными псами-охранниками, держа лично за руку, он все равно боялся. Ведь однажды я уже смогла убежать.

Я ни на минуту не забывала о том, что он удерживал меня силой, как не забывала и все его ужасные поступки, но, несмотря ни на что, в тот день мое сердце приоткрылось для него.

Осознав, чего стоила ему моя увеселительная поездка, мне захотелось снять хоть часть этого огромного груза тревоги, и я произнесла:

— Кристоф, — и, поймав его взгляд, положила другую руку ему на грудь, — я не буду убегать от тебя …в ближайшее время, — и я улыбнулась, извиняясь, что не могу сказать «никогда», — Сегодня ты можешь быть спокоен — даю тебе слово.

Он смотрел на меня, и сумрак в его изумрудных глазах постепенно рассеивался, …уступая место огню, разгоравшемуся с каждым вдохом. Неожиданно я почувствовала, что держу руку на его груди слишком долго, и что он прижимает мои пальцы к своему лицу слишком сильно…

«О нет», — подумала я в смятении, — «я не готова к этому…», — и добавила, удивляя саму себя: «…пока».

Ощущая, как пылает мое лицо и колотится сердце, я с трудом отвела взгляд и, посмотрев в окно, проговорила неестественно оживленным голосом:

— О, мы уже приехали! — и положила свободную руку на сидение рядом, пытаясь потихоньку вытащить и другую.

Но Кристоф продолжал удерживать меня, заставляя снова поднять глаза на него. И только тогда, еще раз нежно поцеловав мои пострадавшие пальцы, он сказал:

— Спасибо, Диана, …и за обещание спасибо тоже.

Но руку так и не отпустил.

** ** **

В моей памяти остался огромный зал, благородно поблескивавший тусклым золотом в приглушенном свете старого хрусталя. Сдержанный говор публики и «разминка» оркестра, переплетаясь, образовывали особый звуковой фон, услышав который, каждый вспоминает свое первое посещение оперы. Удивительно, но сейчас я не могла понять, почему в юности не нашла своеобразной прелести в этом месте.

Впечатление не портила даже толпа охранников, бессмысленно предотвращавших мой и без того невозможный побег — казалось, что большинство находившихся в опере имели стандартно крепкие фигуры. И не были людьми.

Приглядевшись, я была поражена тем, насколько точно восприняла все с первого взгляда. Действительно, среди публики людей не было. Кроме меня.

Из нашей королевской ложи (ну где же еще мог сидеть всемогущий Кристоф со «своей прекрасной спутницей»?) я удивленно разглядывала наполненный зал, размышляя, что за событие сумело собрать их всех вместе. От меня не могли укрыться знаки внимания и попытки заговорить с Кристофом. Он же вел себя с присутствующими подобно избалованному принцу: милостиво отвечал считанным единицам и полностью игнорировал всех остальных. Я с затаенным тщеславием отметила, что мне он, напротив, постоянно улыбался и демонстративно уделял внимание.

Интересно, как для этой избранной публики выглядела я? Вкусным блюдом? Изысканной причудой? Или блажью выжившего из ума властителя? Смесью всего этого? Вслух никто не высказывался, а во взглядах сквозь завесу многовекового опыта прочитать было невозможно. Лишь иногда в глазах мужчин вспыхивала искра интереса, а в глазах их спутниц — извечная женская зависть.

Водопады хрусталя под потолком мягко угасли, и зазвучала увертюра. Вслед за очаровывающей музыкой поднялся занавес, открывая сцену, полную людей. Судорожный вдох наполнил мои легкие, когда я осознала, что это именно люди. Даже толстый театральный грим был не в состоянии скрыть бледность их лиц и хорошо знакомый мне страх, переполнявший их глаза. И я поняла, что они знали, перед кем пели.

— Кристоф! — повернувшись к нему, я увидела, что он внимательно за мной следит.

— Говори, Диана. В этой ложе все устроено так, что сказанное не покидает ее пределов. Никто в зале не услышит тебя.

— Актеры — люди, а зрители — нет… — я не сомневалась в этом.

— Да, ты правильно поняла.

— Почему? Вы считаете пение занятием, недостойным вас?

Он долго молчал, будто раздумывая над серьезным вопросом, и, наконец, решился.

— Вовсе нет. Более того, некоторые даже добиваются весомых успехов на этом поприще…

— Но?

— …но в спектаклях, поставленных специально для нас, участвуют только люди. Об этом мало кому известно, и чаще всего певцы сами не понимают, перед кем им приходится выступать.

— Но эти понимают!

— Откуда ты знаешь? — удивился Кристоф, даже не попытавшись возразить.

Я посмотрела ему в глаза, и он узнал мой ответ до того, как прозвучали слова.

— Они в смертельном ужасе, — я приблизилась к его лицу, вглядываясь, желая не пропустить отклик. — …И вам это нравиться. Это неотъемлемая часть представления, не так ли?

Хорошо понимая, сколь важен его ответ, Кристоф молчал долго, боясь пошатнуть мое отношение к нему как правдой, так и ложью. И, наконец, вздохнув, признался:

— Я не думал, что ты сможешь это понять, иначе ни за что не взял бы тебя с собой, — и он посмотрел прямо на меня. — Ты знаешь мои худшие стороны, Диана. И я не собираюсь скрывать еще одну. Ты либо принимаешь мою суть до конца, либо…

Хоть это и не был вопрос, Кристоф ждал ответа, и мы оба понимали, как много зависело от моих слов в тот момент.

— С ними, — я указала на сцену, — не случиться ничего плохого, и это самое важное. Остальное для меня не имеет значения.

Если бы я знала, насколько точными оказались мои слова…

— Да будет так.

И Кристоф, пронзительно глянув на меня, впервые за вечер отпустил мою руку и быстро вышел из ложи.

Он не знал, что в тот вечер случилось небывалое — судьба решила сыграть с ним шутку. Готовясь к особому представлению, организаторы установили в королевской ложе новейшее оборудование, чтобы столь важные персоны, даже не вслушиваясь, могли уловить мельчайшие нюансы виртуозного исполнения.