Святой вор (Хроники брата Кадфаэля - 19) - Эллис Питерс

- Она умерла, - произнес Тутило деревянным голосом, без всякого выражения. - Без агонии, без стонов. Я пел и думал, что она просто уснула. Я пел и боялся замолчать, чтобы не нарушить ее сон...

- Ты все сделал правильно, - успокоил его монах. - Она долго дожидалась этого сна. Ничто его теперь не нарушит.

- Я поехал обратно, как только посчитал это возможным. Не хотелось покидать ее не простившись. Она была так добра ко мне. - Тутило не имел в виду доброту хозяйки к слуге или патронессы к своему протеже. Между ними имела место совсем иная доброта, приносившая благо обоим. - Я боялся, ты подумаешь, что я не вернусь. Но священник сказал, что до утра она не доживет, и я не мог покинуть ее.

- Торопиться тебе было незачем, - сказал Кадфаэль. - Я знал, что ты вернешься. Ты не голоден? Зайди в привратницкую, посидим немного, чего-нибудь поешь.

- Нет... Меня кормили. Хотели даже спать уложить, но вряд ли стоило задерживаться, когда нужды во мне уже не было. Я же дал слово. - Тутило так широко зевнул, что у него на глазах выступили слезы. - Мне бы сейчас поспать.

Единственным местом, где он мог бы этим заняться, был его карцер. Однако юноша пошел туда весьма охотно, с радостью ожидая, чтобы между ним и миром оказалась закрытая на замок дверь. Кадфаэль взял ключ у привратника, который суетился вокруг и с облегчением радовался тому, что преступник, за коего могли строго спросить и с него, благополучно возвращается в свою тюрьму. Кадфаэль зашел вместе с Тутило в карцер и видел, как тот молча сел на узкий топчан и бережно положил рядом с собою свою драгоценную ношу.

- Побудь со мной немного, - попросил он Кадфаэля. - Ты ведь хорошо знал ее. Я пришел слишком поздно. Такая измученная... Как у нее хватило сил даже просто смотреть на меня?

Отвечать ему не было нужды, да и что тут ответишь? Но отчего бы женщине, умирающей рано, во цвете лет, и слишком поздно уже для того, чтобы ее можно было утешить, отчего бы ей не извлечь удовольствие от неожиданного явления юности, свежести и красоты, пусть несовершенных, и тем более ранимых и беспомощных в мире, который столь немилосерден к слабым.

- Ты доставил ей огромное удовольствие. Все, что у нее было в последние годы, это лишь страшная боль. Думаю, она разглядела тебя предельно ясно, куда лучше многих из тех, кто живет с тобой бок о бок, но остается слепым. Наверное, яснее, чем даже ты сам.

- Со зрением у меня полный порядок, - сказал Тутило. - Я знаю себя. Чтобы иметь ангельский голос, вовсе не обязательно быть ангелом. В этом нет добродетели. К ее ложу для меня принесли арфу с новыми струнами. Я думал, в ее спальне звук выйдет слишком громким, но так она сама захотела. А ты, Кадфаэль, знал ее раньше, когда она была молодой, здоровой и красивой? Я поиграл немного, а затем остановился и посмотрел на нее, ибо она лежала так тихо, и я подумал, что она уснула, но глаза ее были широко открыты, а на щеках алый румянец. Она не выглядела старой и истощенной, губы были красные, пухлые и сложены, словно в улыбке, но она не улыбалась. Я понимал, что она видит меня насквозь, но она не сказала ни единого слова, ни единого за всю ночь. Я спел для нее несколько гимнов пресвятой деве, а потом, уж не знаю почему, но там не было никого, кто приказал бы мне петь то или иное, я почувствовал, как она дотронулась до меня, тихо-тихо, и стала как бы моложе, ибо боли уже не осталось... я пел любовные песни. И она была довольна. Стоило лишь взглянуть на нее, и становилось ясно, что она радуется. Иногда в ее спальню приходила жена молодого лорда, садилась и слушала, приносила мне питье, а иногда приходила девушка, на которой собирается жениться младший брат. К тому времени священник уже исповедал леди Донату и отпустил ей грехи. Скоро, часов около трех, она должна была скончаться, но я этого не знал... Я думал, она действительно заснула, покуда мне не сказали.

- Она действительно заснула, - подтвердил Кадфаэль. - И если твое пение сопровождало ее в пути сквозь тьму, то путь этот был легким. Горевать здесь не следует. Она терпеливо дожидалась конца.

- Не это потрясло меня, - искренне сказал Тутило, - но все последующее. Посмотри, что я принес.

Он развязал кожаный мешок, что лежал подле него, и осторожно извлек оттуда тот самый псалтерион, на котором однажды играл в спальне леди Донаты. Полированная дека и натянутые струны выглядели, как новенькие. Сломанный колок заменили и натянули новые тройные струны из кишок. Юноша положил псалтерион на топчан и провел рукою по струнам, раздался дрожащий серебряный звук.

- Она отдала его мне, - сказал Тутило. - Уже после того как она умерла и мы помолились о ее душе, ее сын, младший, принес мне этот инструмент, в полном порядке, и сказал, мол, такова была ее воля, чтобы он перешел ко мне, дескать, музыкант без инструмента то же самое, что воин без доспехов и оружия. Сын передал мне слова своей матери, сказанные ею, когда она завещала мне этот псалтерион, мол, трубадуру нужны три вещи - инструмент, конь и возлюбленная, и, дескать, она желает дать мне первую из этих трех вещей, а остальное, мол, я найду себе сам. Она даже очинила несколько перьев, с запасом.

Голос Тутило по-детски дрогнул, глаза наполнились слезами при воспоминании об этом удивительном пророчестве, предсказавшем ему будущее, едва ли совместимое с нахождением в стенах бенедиктинского монастыря, каковое для юноши в любом случае уже явно потеряло свое очарование. Как знать, может, леди Доната была права? Она увидела в нем не какое-то там бесплотное существо, но молодого, здорового юношу, во плоти и крови, не находящего применения своим огромным возможностям. Подчас умирающие люди, особенно умирающие женщины, бывают истинными пророками.

В это время из дормитория через большой монастырский двор в карцер донесся глухой звук колокола, зовущего монахов к заутрене. Кадфаэль осторожно взял в руки псалтерион, затем аккуратно положил его на небольшой молитвенный столик.

- Мне надо идти, - сказал он. - А ты послушайся моего доброго совета и ложись-ка спать. И выбрось все из головы, покуда мы не проведем выборы по книге. Ты по-доброму поступил с леди Донатой, а она с тобой. Стало быть, ее милостью и молитвами кое-кого из нас едва ли ты останешься без благословения.

- Конечно, - согласился Тутило, потирая слипающиеся глаза. - Ведь эти выборы как раз сегодня. А я совсем забыл.

Мимолетная тень набежала на его чело, но она не могла смутить юношу, ибо он не боялся за себя.

- Вот и забудь снова, - твердо сказал Кадфаэль. - Кому, как не тебе, свято верить в святую Уинифред? Ложись и спи себе с верою. Неужели ты думаешь, что она не сумеет постоять за себя, когда ее тянут в разные стороны, словно трое псов, дерущихся из-за мозговой косточки? Говорила же она недавно с тобой наедине, так неужели откажется говорить с нами сегодня прилюдно? Спи себе, и пусть святая Уинифред снизойдет к нам.