Произведения для детей - Самуил Маршак

ПРИМЕЧАНИЯ

В первый том Собрания сочинений входят оригинальные стихотворные произведения С. Я. Маршака для детей [3].

В письме М. Горькому от 9 марта 1927 года С. Я. Маршак рассказывал:

«К детской литературе я пришел странным путем. В 1913 году я познакомился с очень любопытной школой в южном Уэльсе (Wales). Дети жили там почти круглый год в палатках, легко одевались, вели спартанский образ жизни, участвовали в постройке школьного дома. Я прожил с ними около года — и это было счастливейшим временем моей жизни. Во всяком случае, это было единственное время, когда я чувствовал себя здоровым. После революции я работал в наших колониях для ребят. Блейк и народная детская поэзия — вот еще что привело меня к детской литературе. А к тому же у меня дома есть читатели, которые иногда заказывают мне книги — мои маленькие сыновья» [4].

О своем дальнейшем творчестве для детей С. Маршак писал в автобиографии:

«Оглядываясь назад, видишь, как с каждым годом меня все больше и больше захватывала работа с детьми и для детей. „Детский городок“ (1920–1922), Ленинградский театр юного зрителя (1922–1924), редакция журнала „Новый Робинзон“ (1924–1925), детский и юношеский отдел Ленгосиздата, а потом „Молодой гвардии“, и, наконец, ленинградская редакция Детгиза (1924–1937)».

Вспоминая о той обстановке, в которой протекала его работа в эти годы, Маршак писал Горькому:

«В отделе дет. литературы Госиздата, когда мы начинали работу, преобладали профессиональные детские писательницы и переводчицы. Большинство книг о природе, технике, путешествиях — было переводом или компиляцией. Детей приучали к литературно-безличному, шаблонному, переводному языку. Бывали и хорошие книги, но редко. Значительная часть старой детской литературы отметалась по педагогическим соображениям. В последнее время выработался новый шаблон — бытовая беллетристика и поэзия для детей (дет. дом, школа, беспризорные, пионеры, дети — участники гражданской войны) с псевдосовременным жаргоном и надуманным бытом, или „производственная“ литература — довольно сухая и скучная. Трудно было начинать в таких условиях» (9 марта 1927 г.).

Трудно для С. Я. Маршака, так как он подходил совсем с иными требованиями к детской книге. В том же письме к Горькому изложены требования, которые Маршак предъявлял авторам книг для детей и которым всегда следовал сам:

«В книжках для маленьких мы избегаем „сюсюканья“ — подлаживанья к детям. Нет ничего лучше народных детских прибауток, песенок, считалок, скороговорок-тараторок, „дразнилок“. Очень важно достигнуть в детской книге четкости, пословичности. Как говорит мой товарищ по работе — художник Лебедев, текст книжки дети должны запомнить, картинки вырезать, — вот почетная и естественная смерть хорошей детской книжки» [5].

Этих принципов С. Я. Маршак придерживался до последних дней.

В 1963 году, отвечая молодому поэту В. Левину, Маршак снова высказал мысли относительно того, какой должна быть детская поэзия.

«Прежде всего, я думаю, стихи для маленьких должны быть настоящими стихами, без рассудочности, от всего сердца, от радости душевной.

Во-вторых, в них должно быть ясное чувство формы, цельность рисунка, каким бы коротким или длинным не было стихотворение. Так, как это бывает в лучших народных песенках, сказочках (вроде „Репки“) или считалках. Должна быть свежесть и чистота языка.

В-третьих, стихи должны быть полны действия, игры, воображения, то есть меньше всего похожи на те вялые стишки и песенки, которые читают и поют во многих детских садах.

Людям, пишущим для маленьких, надо учиться у народа, у лучших мировых поэтов — и у детей».

Новые качества детской литературы не сразу и не легко встретили признание. Долгое время критики предъявляли к детской книге примитивно-утилитарные, вульгарно понятые педагогические требования. Горечь от изматывающей борьбы с подобными критиками также нашла отражение в письме Маршака Горькому:

«Очень мешает нам в работе отношение педагогов (а они почти единственные, к сожалению, критики и рецензенты дет. литературы). Почти всегда они оценивают произведение только со стороны темы („Что автор хотел сказать?“). При этом они дают похвальные отзывы часто явно бездарным произведениям и порицают талантливые книжки, не подходящие под их рубрики. Прежде всего они боятся сказочности и антропоморфизма. По их мнению, фантастика (всякая) внушает детям суеверие. Напрасно в спорах мы указывали, что всякий поэтический образ грешит антропоморфизмом — оживлением, очеловечиванием всего окружающего. Один из педагогов на это ответил мне: если поэтическое сравнение употребляется со словом „как“ („то-то, как то-то“), тогда можно; если же без слова „как“, — то сравнение собьет ребят с толку. Веселые книжки — особенно те, в которых юмор основан на нелепице упрекают в легкомыслии и в том, что они вносят путаницу в детские представления» (письмо от 9 марта 1927 г.).

О характере примитивной, утилитарно-педагогической критики того времени можно судить, например, по отзыву рецензента М. Семеновского в журнале «Детская литература» (1932, № 13) о таких стихах Маршака, как «Багаж», «Человек рассеянный», «Мастер-ломастер»:

«Эти веселые и легко запоминающиеся (благодаря формальному мастерству Маршака) куплеты не преследуют никаких воспитательных, агитационных или познавательных целей. Функция их чисто развлекательная». Далее рецензент возмущался переизданием этих стихов. В том же журнале (1933, № 12) критик С. Болотин негодовал по поводу одного из классических произведений советской детской литературы — «Почты» Маршака:

«В этой книге, посвященной описанию кругосветного путешествия письма за своим адресатом, почти совершенно отсутствует познавательный элемент». Но, пожалуй, шедевром критического недомыслия можно считать отзыв о знаменитом «Пожаре» Маршака (см. прим. к стихотворению). Большую роль в оздоровлении критической атмосферы сыграли выступления М. Горького по вопросам детской литературы. С. Я. Маршак вспоминает в письме к литературоведу В. Д. Разовой:

«В 1930 году Горький выступил в „Правде“ со статьями, в которых защищал то дело, которое делал я и мои ленинградские товарищи, от нападок педологов и рапповцев („Человек, уши которого заткнуты ватой“ и др.).

В 1933 году Алексей Максимович пригласил меня к себе в Сорренто. Там по его просьбе я составил проект записки о положении в детской литературе. Проект этот Горький окончательно проредактировал и послал в ЦК. Речь шла о необходимости создания Детиздата — специального издательства детской и юношеской литературы.

В том же году он поместил статью в „Правде“ („Литературу — детям“), сославшись на мою статью в двух номерах „Известий“ („Литература — детям“).

Тогда же (а может быть, позже) Алексей Максимович опубликовал письмо к пионерам в „Правде“ с вопросом о том, что ребята читают и о чем бы хотели почитать. Множество полученных от ребят писем он передал мне и попросил ответить ребятам на страницах „Правды“, что я и сделал. Готовясь к съезду писателей, Горький уделял много времени и внимания детской литературе и настоял на том, чтобы мой доклад („О большой литературе для маленьких“) был содокладом к его докладу» (письмо от 26 апреля 1962 г.).

В своих статьях, в частности «О безответственных людях и о детской книге наших дней», Горький утверждал, что как раз гонители увлекательного забавного в детской книге относятся к воспитанию безответственно.

Между тем работа Маршака над своими стихами свидетельствует именно о глубочайшем чувстве ответственности за воспитательное воздействие книг, говорит о его высокой творческой требовательности.

От издания к изданию поэт неустанно шлифовал свои произведения. «Его точность, — пишет Виктор Шкловский, — была результатом долгой работы. Количество вариантов и уточнений у Маршака бесчисленно» (В. Шкловский, Старое и новое, «Детская литература», М. 1966, стр. 31).

Иногда, как, например, в «Пожаре», переделка была направлена на то, чтобы приметы времени соответствовали и сегодняшнему дню.

В некоторых случаях автору пришлось переделывать стихи под давлением критики, и зачастую подобные переделки его, естественно, не удовлетворяли. Например, в письме читательнице 3. Н. Гомоюновой от 16 декабря 1961 года поэт замечает:

«Мне и самому было в свое время очень жалко выбрасывать из книги „Детки в клетке“ стихи про обезьянку. Настояли на этом педагоги, уверявшие редакцию и меня, будто содержание и самый ритм этих стихов проникнуты такой грустью, что почти все ребята при чтении их не могут удержаться от слез.

То же самое говорили они о стихотворении „Львица“.

Теперь бы я, пожалуй, не послушался этих критиков. Но когда я был моложе, мне трудно было спорить с редакцией и с педагогами, претендовавшими на абсолютное знание детской психологии».