Восточные религии в римском язычестве - Франц Кюмон

Но, скажем мы, раз уж теоретики не смогли доказать лживость учения астрологии, обнаружить ее тщетность должен был опыт. Без сомнения, ошибки были многочисленными и вызывали жестокие разочарования. Потеряв четырехлетнего ребенка, которому было предсказано блестящее будущее, его родители обесславили в его эпитафии «лживого математика, великая слава которого соблазнила их обоих»{353}. Но никто и не думал отрицать возможность подобных ошибок. Сохранились тексты, в которых сами составители гороскопов чистосердечно и по-ученому объясняют, как они обманываются в случае, если не примут во внимание хотя бы одного параметра вычислений{354}. Манилий, несмотря на безграничную веру в силу разума, трепещет перед сложностью огромной задачи, которая, как ему кажется, превышает его понимание{355}, а во II в. н.э. Веттий Валент горько сетует на ненавистных дилетантов, которые выдают себя за пророков, не пройдя необходимой длительной подготовки, и дерзают ссылаться на астрологию{356}, делая ее отвратительной или смехотворной. Следует напомнить себе, что астрология была не только наукой (έπιστήμη), но и искусством (τέχνη), совершенно так же как и медицина — это сравнение, которое сегодня кажется неуважительным по отношению к последней, в глазах древних выглядело бы лишь лестным{357}. Наблюдение неба бесконечно сложно, как и изучение человеческого тела; решать вопрос о зарождении мироздания так же трудно, как ставить диагноз; а толковать космические приметы так же нелегко, как и симптомы в нашем организме. И с той, и с другой стороны данные сложны, а возможные ошибки бесконечны. Все те случаи, когда больные умирают, вопреки усилиям врача или по его вине, никогда не помешают тому, кого терзают физические муки, призвать его на помощь, а те, чью душу снедает честолюбие или беспокойство, прибегают к астрологу в поисках лекарства от обуревающей их умственной горячки. Вычислитель, утверждающий, что может определить момент смерти, как и практик, обещающий ее отдалить, влекут к себе всех тоскующих людей, озабоченных приближением этого грозного срока. К тому же человек ссылается на чудесные исцеления точно так же, как помнит — а при необходимости и выдумывает — поразительные предсказания. Обычно выбор гадателя исчерпывался лишь ограниченным количеством предположений, и всегда существовала вероятность того, что когда-нибудь он окажется прав. Математика, на которую он ссылался, в конечном счете благоприятствовала ему, и часто одна случайность исправляла последствия другой. И потом, разве не найдется у достаточно ловкого владельца хорошо посещаемого кабинета для консультаций тысячи способов привнести в то рискованное дело, которым он занимается, какую угодно отсебятину, читая в созвездиях то, что покажется вероятным ему самому. Будучи человеком осмотрительным, он больше смотрит на землю, чем на небо, и никогда не позволит себе ударить в грязь лицом.

Тем не менее неуязвимой для всех ударов, которые наносили астрологии разум и здравый смысл, ее делало главным образом то, что на самом деле, несмотря на видимую точность своих расчетов и теорем, она была не наукой, а религией. Этим мы хотим сказать не только то, что она требовала веры в недоказуемые постулаты — то же самое можно сказать почти обо всех наших скудных человеческих познаниях, и в конечном счете наши физические и космологические системы тоже строятся на гипотезах, — но астрология родилась и выросла в храмах Халдеи и Египта{358}; даже на Западе она никогда не забывала о своем жреческом происхождении и не отделяла себя от породившей ее религии более чем наполовину. Именно с этой стороны она связана с восточными культами, которые являются темой этих очерков, и в основном этот вопрос я и хотел бы здесь осветить.

Дошедшие до нас греческие труды и трактаты по астрологии раскрывают ее сущность лишь поверхностно. Византийцы сторонились этой лженауки, которая всегда вызывала подозрительность Церкви, как и всего того, что отдавало язычеством. Иногда процесс их очищения от обоих можно проследить от рукописи к рукописи{359}. Если они и упоминают в них имя какого-нибудь бога или мифологического героя, то теперь отваживаются сделать это только тайнописью. Они хранили главным образом чисто дидактические трактаты и наиболее совершенным их примером являлось сочинение Птолемея, которое беспрестанно цитировалось, копировалось и комментировалось; кроме того, они почти всегда переписывали отредактированные тексты, сухо резюмирующие основы различных учений. В древности предпочтением пользовались работы другого характера. Многие «халдеи» примешивали к своим расчетам и космологическим теориям нравственные сентенции и мистические спекуляции. Критодем в начале своей работы под названием «Видение» ( Όρασις) разъясняет, пользуясь языком пророка, истины, которые он представляет как надежное убежище от бурь этого мира, и обещает своим читателям возвести их в ранг бессмертных{360}; Веттий Валент, современник Марка Аврелия, с торжественными заклятиями упрашивает их не раскрывать невеждам и нечестивцам тайны, в которые он собирается их посвятить{361}. Астрологи стремились придать себе облик неподкупных и святых жрецов и любили рассматривать свое ремесло как священнический сан{362}. На самом деле эти два служения мирно уживались: один высокопоставленный митраистский жрец в своей эпитафии начертал — studiosus astrologiae (сведущий в астрологии){363}, а один представитель уважаемого рода фригийских жрецов прославил в стихах эту божественную науку, позволившую ему рассыпать повсюду непогрешимые предсказания{364}.

Таким образом, уже по нескольким отрывкам, ускользнувшим от ортодоксальной цензуры, и тону, принимаемому некоторыми ее последователями, виден сакральный характер астрологии, но нужно подняться на следующую ступень и показать, что, несмотря на обращение за помощью к математике и наблюдению, она религиозна в своей основе и выводах.

Основополагающей догмой астрологии, как ее поняли греки, было учение о всеобщем единстве. Мир есть огромный организм, все части которого связывает между собой непрестанный обмен молекулами или испарениями. Звезды, неистощимые источники энергии, постоянно воздействуют на землю и человека, который представляет собой всю природу в миниатюре, «микрокосм», каждый элемент которого соответствует какой-то части звездного неба. Вот в двух словах теория, сформулированная стоиками-учениками «халдеев»{365}; но если совлечь с нее все те философские одеяния, в которые она облечена, что мы обнаружим внутри? Представление о «симпатии», верование, такое же древнее, как и само человечество. Варварские народы тоже устанавливали таинственные отношения между всеми телами и всеми существами, населяющими землю и небеса, которые, по их мнению, также обладали собственной жизнью и были одарены скрытой силой к этой теме мы скоро вернемся в разговоре о магии. И народные суеверия в Италии и Греции приписывали солнцу, луне и даже созвездиям множество странных воздействий еще до начала распространения восточных культов