Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

«Софал» значит «убийца». Глагол «убивать» звучит «фал», приставка «со» имеет то же значение, что и английский суффикс «er». «Вонг» — по-амториански «защищать», следовательно, название «Совонга», нашей первой добычи, значит «защитник». Однако «Совонг» не оправдал своего имени.

Я все еще предавался раздумиям по поводу имен, пытаясь таким образом отвлечься от мыслей о Дуари, когда вернулося Камлот. Я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы задать ему несколько вопросов касательно амторианских обычаев, которые определяли правила поведения между мужчинами и девушками. Он сам дал к тому повод, спросив меня, виделся ли я с Дуари с тех пор, как она послала за мной.

— Я виделся с ней, — сказал я. — Но мне непонятно ее отношение ко мне. Выходит, что смотреть на нее — это чуть ли не преступление.

— Это было бы преступлением при обычных обстоятельствах, — ответил он, — но, разумеется, как я тебе уже объяснял, обстоятельства, в которых она и мы оказались теперь, сводят к минимуму важность некоторых освященных временем вепайянских законов и обычаев.

Вепайянские девушки достигают совершеннолетия в двадцать лет. До этого времени они не могут вступать в союз с мужчиной. Обычай, который имеет практическую силу закона, налагает еще более серьезные ограничения на дочерей джонга. Они не должны даже видеться или говорить ни с одним мужчиной, за исключением кровных родственников и нескольких тщательно избранных доверенных лиц, пока им не исполнится двадцати. Если они нарушат закон, это означает бесчестие для них и смерть для мужчины.

— Что за идиотизм! — взорвался я.

Я начал понимать, каким ужасным и отвратительным должно было предстать в глазах Дуари мое противозаконное поведение.

Камлот пожал плечами.

— Возможно, этот закон глуп, — сказал он. — Но это закон. А в случае Дуари его соблюдение много значит для Вепайи, потому что она — надежда Вепайи.

Я уже слышал по отношению к ней эти слова, но не понимал их смысла.

— Что ты имеешь в виду, говоря так? — спросил я.

— Она — единственный ребенок Минтепа. У него никогда не было сына, хотя сотни женщин хотели бы родить ему наследника. Династия окончится, если у Дуари не будет сына. А если у нее будет сын, то совершенно необходимо, чтобы его отец был достоин быть отцом джонга.

— Они уже выбрали отца ее детей? — спросил я.

— Конечно, нет, — ответил Камлот. — Речь об этом зайдет только после того как ей исполнится двадцать лет.

— А ей нет еще и девятнадцати, — заметил я со вздохом.

— Нет, — согласился Камлот, внимательно гляля на меня. — Но ты ведешь себя так, словно этот факт для тебя очень важен.

— Так оно и есть, — признал я.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я собираюсь жениться на Дуари!

Камлот вскочил на ноги и выхватил меч. Впервые за все время нашего знакомства я видел, чтобы он проявил признаки столь серьезного волнения. Я решил, что он собрался убить меня, не сходя с этого места.

— Защищайся! — воскликнул он. — Я не могу убить тебя, пока ты без меча.

— А почему ты хочешь меня убить? — спросил я. — Ты сошел с ума?

Острие меча Камлота медленно опустилось к полу.

— Я не хочу убивать тебя, — сказал он печально, все нервное напряжение ушло из него. — Ты мой друг, ты спас мою жизнь. Я бы лучше умер сам, чем убил тебя, но то, что ты только что сказал, требует чьей-нибудь смерти.

Я пожал плечами; мне это было недоступно.

— Что я такого сказал, Камлот? — пожелал узнать я.

— То, что ты собираешься жениться на Дуари.

— В моем мире, — сказал я, — мужчин убивают за то, что они отказываются жениться на девушке.

Когда Камлот угрожал мне, я сидел за столом и не двигался, теперь я поднялся и взглянул ему в глаза.

— Лучше убей меня, Камлот, — сказал я. — Потому что я говорю то, что думаю.

Мгновение он колебался, глядя на меня, затем вернул меч в ножны.

— Я не в силах, — сказал он глухо. — Да простят мне мои предки! Я не могу убить друга.

— Быть может, — добавил он, очевидно, в поисках какого-нибудь смягчающего обстоятельства, — ты не можешь нести ответственность за несоблюдение обычаев, о которых ты не знал. Я часто забываю, что ты не из нашего мира. Но теперь, когда я разделил твое преступление, простив его… Скажи мне, Карсон, что позволяет тебе надеяться на брак с Дуари?

Я хмыкнул.

Скажи, Карсон, — настойчиво повторил Камлот. — Я не могу стать большим преступником, чем уже стал, если выслушаю тебя полностью.

— Я намерен жениться на ней, потому что я люблю ее и верю, что она уже наполовину любит меня.

При этих словах Камлот был вновь шокирован. Он попросту ужаснулся.

— Это невозможно! — вскричал он. — Она никогда до сих пор не видела тебя; она не может знать, что творится у тебя в сердце или в твоем безумном мозге!

— Как раз наоборот, она уже видела меня раньше, и ей прекрасно известно, что творится у меня в «безумном мозге», — заверил я его. — Я сказал ей об этом в Куааде, и сегодня повторил снова.

— И она выслушала тебя?

— Она была потрясена не меньше, чем ты — признал я, — но выслушала меня. Затем она выбранила меня и велела уйти.

Камлот облегченно вздохнул.

— По крайней мере она в своем уме. Не могу понять, на чем ты основываешь свою уверенность. Она не может ответить взаимностью на твою любовь.

— Ее глаза выдают ее. А более убедительным доказательством может быть то, что она не рассказала о моем преступлении, ибо это привело бы к моей смерти.

Он обдумал сказанное мной и покачал головой.

— Все это чистейшей воды безумие, — сказал он. — Ничего не могу понять. Ты утверждаешь, что разговаривал с ней в Куааде, хотя этого не могло быть. Но если ты видел ее раньше, то почему ты так мало интересовался ее судьбой, зная, что она — пленница на борту «Совонга»? Почему ты сказал, что считал ее моей возлюбленной?

— До последних минут, — объяснил я, — я не знал, что девушка, которую я увидел и с которой говорил в саду Куаада, и есть Дуари, дочь джонга.

Спустя несколько дней, когда я снова беседовал с Камлотом у себя в каюте, наш разговор был прерван свистом за дверью. Когда я позволил посетителю войти, им оказался один из вепайянских пленников, освобожденных с «Совонга». Он был не из Куаада, а из другого вепайянского города, так что никто из других вепайян на борту ничего о нем не знал. Его имя было Вилор, и он казался порядочным человеком, хотя и очень молчаливым. Он проявлял серьезный интерес к анганам и часто проводил время с ними, но объяснял свою привязанность чисто научным желанием изучить птицелюдей, которых он до сих пор никогда не видел.

— Я пришел просить назначить меня офицером, — объяснил он. — Я хотел бы присоединиться к вам и разделить с вами работу и ответственность за экспедицию.