Мир неземной - Яа Гьяси
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 39
Чин Чин прислал нам фотографии похорон Нана в Гане. Сотни людей собрались в палатке в Кумаси в одежде, подобной той, которую носили мы с моей матерью. Мой отец присутствовал только на одной из фотографий. В черно-красной мантии он выглядел величаво. Его лицо было старым, увядшим воспоминанием. Я никогда не походила на него, но, глядя на фото, видела себя в его склоненной голове, грустных глазах.
– Много людей пришло, – сказала мама, листая фотографии. – Твой отец хорошо постарался.
Я не знала никого из них, изображенных на фото. Большинство не знали брата, но некоторые признались, что помнят ребенка, которым он когда-то был.
Когда Чин Чин позвонил и спросил, получили ли мы фотографии, я поговорила с ним несколько минут.
– Что ты всем сказал? – спросила я.
– Ты о чем?
– Про смерть Нана. Что ты им сказал? Что сказал своей жене?
Он замолчал, а я уставилась на фото, ожидая ответа.
– Сказал, что он болел. Разве неправда?
Я даже не передала телефон маме. Я просто повесила трубку. Я знала, что она перезвонит ему и что они двое будут говорить обо мне, прежде чем обсудят все детали похорон. Что ели, какие песни играли, какие танцы танцевали.
– Мне не нравится, как ты неуважительно относишься к своему отцу, – сказала мама позже в тот же день. Она не выходила на работу две недели, и было странно видеть, как она сидит дома, занимается повседневными делами, приходит в мою комнату, чтобы высказать родительский упрек, который американский ребенок мог бы услышать по телевизору. В те первые несколько недель после смерти Нана, до болезни моей матери, мне казалось, что я живу той же жизнью, только перевернутой с ног на голову. Для стороннего наблюдателя все выглядело нормально, но когда моя мама сидела дома, не спала и разговаривала со мной в три часа дня?
– Прости.
– Много людей пришло.
– Ты уже говорила.
Она предупреждающе посмотрела на меня, и я опомнилась. Все так перевернулось, что меня можно было принять за обычную американскую девочку-подростка, огрызающуюся на слова матери.
– Ты жалеешь, что не была там? – спросила я, меняя тему.
– В Гане? Нет. Нана бы этого не хотел.
Она еще немного постояла, прислонившись к дверному косяку. В те дни и до сих пор мне всегда было интересно, как следовало себя повести. Стоило ли мне встать и обнять ее? Она сказала мне, что собирается принять «Амбиен». Мать вышла из комнаты, и я слышала, как она шуршит в ванной в поисках снотворного, которое ее спасало долгие годы работы в ночную смену. Я слышала, как она ложится в постель. Что я тогда знала.
~
«Амбиен» сделал мою мать вялой и злой. Она принимала таблетку, но не могла уснуть сразу. Вместо этого мама бродила по дому в поисках неприятностей. Однажды она застала меня на кухне за приготовлением бутерброда с арахисовым маслом и сказала: «Ты же знаешь, я не хотела детей после Нана». На «Амбиене» она всегда говорила медленно, невнятно, как будто каждое слово проползало через пелену наркотика, прежде чем слететь с ее губ.
– Я хотела только Нана. А теперь у меня осталась только ты.
Мать сказала эти слова, а затем поднялась наверх в свою спальню. Через несколько минут я услышала ее храп. Меня обидело ее признание, но я поняла, что она имела в виду. Я поняла и простила. Я тоже хотела только Нана, но у меня осталась только мама.
Когда она просыпалась от наркотического сна, то выглядела обезумевшей, как женщина, которую сбросили на какой-то безлюдный остров и сказали, что у нее всего час, чтобы найти воду. Ее глаза становились дикими. Зрачки метались, что-то ища. Наблюдая за ней, я чувствовала себя укротителем львов или заклинателем змей. «Тихо, тихо», – думала я, пока она медленно возвращалась в реальность.
– Где я? – однажды спросила мама.
– Ты дома. В Хантсвилле.
Она покачала головой, и ее глаза перестали кого-то искать. Вместо этого они нашли меня.
– Нет, – сказала она, а затем повторила громче: – Нет.
Мать поднялась наверх, снова легла в постель. Это было началом.
Глава 40
Моя мать в постели в пятьдесят два года. Моя мать в постели в шестьдесят восемь лет. Когда я кладу два ее изображения рядом, ища различия, сначала кажется, что их мало. Может, только стала старше, похудела, больше морщин. Ее волосы, поздно поседевшие, теперь испещрили серебряные пряди. Эти различия были незначительными, но все равно присутствовали. А вот что труднее заметить: я в одиннадцать – ничего не понимаю; я в двадцать восемь – все еще растеряна.
~
«Амбиен» – это препарат, предназначенный только для краткосрочного использования. Он нужен для посменных рабочих, людей, которые давно нарушили ритм жизни, но его также используют те, кто просто хочет немного легче уснуть. Препарат относится к классу снотворных, и в тот первый день, когда я не смогла вытащить мать из постели, мне показалось, что таблетки просто слишком хорошо подействовали.
Я прогуливала посещения церкви с похорон Нана и в тот день решила заодно не пойти в школу. Единственный раз в жизни, потому что, хоть я и ненавидела социальные аспекты средней школы, учиться я любила. Мне нравились классы, и особенно мне нравилась библиотека с ее старым влажным запахом.
Мне не удавалось поднять маму, поэтому я решила отложить размышления о том, что же делать, и пойти в школу пешком.
– Ты в порядке, Гифти? – спросила библиотекарь миссис Грир, когда увидела меня среди стеллажей.
Я остужала пот от прогулки под холодным дыханием кондиционера. Я не ожидала, что кто-нибудь окажется в библиотеке в такой ранний час. Даже миссис Грир имела привычку появляться немного позже, с огромной диетической колой в руке и застенчивой улыбкой на лице. Я приходила первой, лазила в браузере, пока она загружала компьютеры для системы. Миссис Грир была библиотекарем и всегда думала о том, как сделать чтение модным и увлекательным для молодежи. Проблема заключалась в том, что она буквально говорила самим студентам: «Давайте сделаем чтение модным и крутым для вас, молодых», а это означало, что ее планы никогда не сработают.
Меня
