Криминальный попаданец - Владимир Исаевич Круковер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я и в прошлой жизни ненавидел комсу — этих холуев коммунистической орды. Мой отец, будучи старым большевиком, любил говорить, что без соперничества идеология извращается в диктатуру, что и произошло у нас в СССР. А Семичастного я еще презирал за травлю Пастернака. Комсомольское быдло, недоучка во власти осмелился назвать интеллигента высшей пробы, поэта и музыканта свиньей[25]!
Я как-то отвлекся от происходящего в купе, потому что выпив пару рюмок взял бутерброд с краковской (запасы не одинаковых с лица) и вышел с собакой в коридор, где присел на мягкую откидную скамеечку. Джуля легла у моих ног на ковер, поверх которого была еще и тканевая дорожка. За окном неспешно плыли деревеньки.
…Деревья, избы, лошадь на мосту,
Цветущий луг — везде о них тоскую.
И, разлюбив вот эту красоту,
Я не создам, наверное, другую.
В каком же году написал эти стихи Рубцов? Или напишет? А я же могу с ним встретиться, мы нынче с ним ровесники и он скоро должен приехать в Москву, в литинститут поступить. Эта мысль вывела сознание на положительные рельсы, агрессия памяти о могущественном председателе карательного органа отступила. Все же в мире этого коммунистического безумия есть и хорошее. Да и сам Пастернак возможно еще жив… Как бы узнать про опального поэта? Съездить что ли в Переделкино? Там еще много знаменитостей живет. Наверное?
— Слушай, у тебя деньги есть? — тронул меня за плечо Майоров. — Мы тут все свои в покер просадили!
Я взглянул в купе. Действительно, там оказывается давно сидели два мужичка, один из которых тасовал колоду карт. На мой профессиональный взгляд — типичные каталы: неприметные, даже где-то интеллигентные.
Я прошел в купе, сел рядом с подполковником (они в дороге были в гражданском, как и я) и попросил колоду.
— Что, юноша, — спросил тот, что постарше, — хотите сыграть?
— Да нет, — ответил я. — Просто давно картишек в руках не держал.
Карты имели едва ощущаемые царапины в углах, грубо краплены были. А до Москвы оставалось еще пару часов, но мне не хотелось играть, используя знакомый крап против катал. Поэтому я попросил старшего выйти со мной на пару минут в тамбур, скомандовав собаке: «Место, ждать!».
— Ну че хотел? — спросил тот, сунув руку в левый внутренний карман пиджака.
Вряд ли там мог быть нож, обычно каталы стараются не наглеть в своей работе.
— Да ничего особенного, просто предупредить хотел, — я тоже сунул руку в левый внутренний карман пиджака, достал оттуда красную книжечку. — Вот я всего капитан, а те которых вы катаете, подполковник и майор из МВД, командировочные. Советую вернуть все да и с прибавкой.
— Так мы же не знали? А чё они такие тупые?
— Ну не оперативники, штабные. Зато власти у них побольше, чем у меня. Идите и проигрывайте.
Вскоре недоразумение было устранено, проигрывали каталы охотно и с юмором. Который подмечал лишь я.
Оказавшись в выигрыше офицеры воспряли духом и начали сыпать анекдотами. В бутылке еще оставалось на донышке, так что я выпил этот остаток и решил разродится анекдотом:
Выставка художников. Билетерша требует:
— Ваш билет!
— Я Пикассо!
— Докажите.
Пикассо рисует голубя мира, и его пропускают.
Следом идет Фурцева, тоже без билета. Билетерша ей:
— Мы пропустили Пикассо и вас пропустим, если докажете, что вы министр культуры СССР.
— А кто такой Пикассо?
— Проходите, товарищ Фурцева!
Успех был оглушительным. Я просто не знал, что Фурцева недавно попала в опалу и смеяться над ней было разрешено[26].
Вообще, как я заметил, в этом времени старые анекдоты вызывали яркую реакцию. Может тут с юмором было не так, как в моей реальности. Впрочем, Петросян существовал в обеих сущностях и был так же банален, как и в моей прежней.
Но вот, наконец, репродуктор заиграл во всем составе, в вагонах гимн СССР:
Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.
Да здравствует созданный волей народов,
Единый, могучий Советский Союз!
Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Знамя советское, знамя народное
Пусть от победы к победе ведёт!
Поезд пришвартовался к приподнятой платформе Белорусского вокзала, мы направились на выход, я — с собакой на поводке и сумкой через плечо, штабные — с портфелями в левой руке.
Таксист на «Волге» было заворчал при виде собаки, но подпол сунул ему под нос удостоверение.
То же самое повторилось и в гостинице. Сперва я подумал, с интересом разглядывая столицу 1961 года, что везут в Метрополь или Националь, но оказалось — в самую советскую и роскошную — Москву. Ту, чей интерьер отделан мрамором, цветным камнем и ценными породами дерева, бронзовой фурнитурой. И чей ресторан был устрашающих размеров.
Дежурный вызвал администратора, вопрос урегулировали, лифт поднял нас на третий этаж и по коридору, увешанному картинами советских художников (о чем сообщил провожатый) по коврам и дорожкам мы дошли до моего двухместного номера. Меня умилила передняя с зеркалом и шкафом, понравился санузел с ванной и полотенцесушителем, раздельный туалет, Также в номере находились кнопочный аппарат для вызова персонала и телефон. И непременный телевизор — Беларусь-5. Вот он, на фото.
— Вам еду сюда приносить или в ресторан пойдете? — спросил сопровождающий. А если собака лаять будет?
— Так я с собакой и пойду обедать, мне можно, — проказливо сказал я. — Кто-то против?
— Да нам, в сущности, все равно, — сказал подпол. — Разбирайся тут сам. Завтра к девяти будь готов, заедим. Отдай горничной погладить форму, прием официальный.
Ну я отдал форму дежурному, что передал куда следует, пусть гладят. Сменил сапоги на остроносые туфли и пошел в
