Записки еврея - Григорий Исаакович Богров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Добрый вечеръ! обратился онъ въ своей жертвѣ.
— Вечеръ добрый, отвѣтилъ проѣзжій.
— Шолемъ алейхеvъ! Разбойникъ протяйулъ проѣзжему руку.
— Алейхемъ шолемъ! Проѣзжій пожалъ руку разбойника.
— Откуда Богъ несетъ? спросилъ разбойникъ.
Проѣзжій объяснилъ, откуда, куда и зачѣмъ ѣдетъ.
— Нѣтъ ли у васъ табачку понюхать?
Проѣзжій угостилъ разбойника табачйомъ.
— А знаете ли вы, кто я таковъ есть? вскрикнулъ загробнымъ басомъ разбойникъ.
— Нѣтъ, не знаю; а кто вы такой?
Разбойникъ отступилъ на два шага и поднялъ кулакъ.
— Я… я… еврейскій… раз… раз… разбойникъ!! загремѣлъ грабитель.
Проѣзжій, ни живъ ни мертвъ, откинулся назадъ.
— Что же вамъ угодно? спросилъ дрожащимъ голосомъ проѣзжій.
— Подайте мнѣ, ради Бога, завопилъ плаксивнижъ голосомъ еврейскій разбойникъ — жена… девять человѣкъ дѣтей…
Когда анекдотъ кончился, мои гости покатились со смѣха. Я изъ любезности смѣялся съ ними.
— Анекдотъ недуренъ, сказалъ я — но онъ доказываетъ только физическую слабость и честность натуры того, который сгоряча взялся не за свое дѣло.
— Я знаю анекдотъ на счетъ еврейской храбрости, вызвался другой офицерикъ.
— Разсказывайте, разсказывайте!
— Какой-то нашъ братъ, офицерикъ-кутило, путешествовалъ ко Польшѣ. Въ карманахъ его свободно разгуливалъ сквозной вѣтеръ. Всѣ деньги онъ давно уже пропутешествовалъ, такъ что приходилось проѣдать вещи. Послѣ всякой корчмы его тощій чемоданъ все больше я больше облегчался, а наконецъ, и исчезъ. Дошло до того, что кромѣ дорожнаго платья, у офицера оставались только пистолеты, которыми онъ очень дорожилъ. Въ одной изъ польскихъ корчемъ, гдѣ, по обыкновенію, королевствовалъ ожирѣвшій еврей, офицеру пришлось такъ круто, что онъ, наконецъ, рѣшился попрощаться и съ своимъ любимымъ оружіемъ.
— Шинкарь! денегъ у женя нѣтъ! рѣшительно объявилъ онъ, покручивая усы. — Если хочешь, повѣрь честному слову дворянина…
— Ой вей, какъ мозно? я бѣдный цоловѣкъ!
— Ну, чортъ съ тобою. Вотъ пистолеты. Спрячь ихъ. Проѣду обратно — выкуплю.
— Нехай буде по васему, вельмозный пани! Нате вамъ гвоздь, вбейте въ стѣну и повѣсьте! пистоли. Я боюсь ихъ. Возе сохрани!
Офицеръ повѣсилъ на гвоздь свое оружіе и уѣхалъ. Еврей, продолженіе нѣсколькихъ дней, привыкъ къ оружію. Увѣряя, что оно само не стрѣляетъ, онъ часто подходилъ къ нему довольно близко, чтобы любоваться серебряной наеѣчкой, но дотрагиваться никакъ не рѣшался. Тѣмъ не менѣе, онъ гордился и сбоямъ оружіемъ, и своей храбростью. Однажды проѣзжаетъ польскій панъ и заходитъ въ корчму выпить бутылку меда. Пань удивился висѣвшимъ на стѣнѣ порядочнымъ пистолетахъ… Еврей замѣтилъ это и еще пуще возгордился.
— Эй, жидзе! кричитъ панъ.
Еврей, засунувъ рули за поясъ и шлепая туфлями, расхаживаетъ по комнатѣ, не обращая, повидимому, никакого вниманія на пана.
— Эй! пане арендарже! позвалъ его вѣжливо панъ.
Корчмарь подходитъ, гордо поднявъ голову.
— Я самъ панъ орендаръ, цто пану нузно?
— Чьи это пистолеты?
— Цьи это пистоли? Мои.
— Гдѣ взялъ?
— Гдѣ взялъ? Купилъ.
— А на что они тебѣ? продай мнѣ.
— Продать пану? не хоцу.
— Почему же?
— Поцему? самому нузно.
— Да на что же они тебѣ нужны?
— На цто? А если разбойники придутъ?
Панъ вскакиваетъ внезапно и хватаетъ корчмаря за бороду.
— Я самъ разбойникъ!
— Ну, коли ясновельмозный панъ самъ разбойникъ есть, то возьми себѣ пистоли!..
Опять раздался искренній хохотъ моихъ гостей, но на этотъ разъ я уже не смѣялся вмѣстѣ съ ними.
— Слушайте, господа, сказалъ пожилой капитанъ, довольно серьёзный человѣкъ. — Не знаю, храбры ли евреи или нѣтъ, но что они, необыкновенно находчивы, въ этомъ я ручаюсь. Нашъ полкъ въ 18… году стоялъ на квартирахъ въ одной изъ губерній, лежащихъ вблизи отъ австрійской границы. Мѣстность, на которой расположился нашъ полкъ, изобиловала лѣсами и частыми болотами, тянувшимися вплоть до границы. Каждый день дезертировали солдатики, а преслѣдовать бѣглецовъ не было никакой возможности. Въ числѣ арестантовъ, находившихся на гауптвахтѣ, содержался подъ самымъ строгимъ надзоромъ дезертиръ, уличенный въ варварскомъ убійствѣ и грабежѣ. Въ одну ночь онъ бѣжалъ вмѣстѣ съ караульнымъ, захвативъ съ собою солдатское оружіе и полную амуницію. Мы преслѣдовали бѣглецовъ всѣми возможными средствами, но они какъ будто въ воду канули. Чрезъ мѣсяцъ послѣ побѣга этихъ двухъ арестантовъ, слеталась слѣдующая исторія. Какому-то купцу, еврею, необходимо было послать срочно пятьсотъ рублей въ одно изъ мѣстечекъ, лежащихъ въ сторонѣ отъ почтоваго тракта. Онъ договорилъ еврея же водовоза отвезти туда пакетъ съ деньгами. Водовозъ, довольно сильный дѣтина, осѣдлалъ свою клячу, напялилъ на себя нѣсколько курточекъ и вдобавокъ чекмень, и выѣхалъ ночью въ путь. Время было осеннее. Рѣзкій ночной вѣтеръ дулъ прямо въ лицо курьеру, онъ продрогъ, слѣзъ съ лошади, и пошелъ пѣшкомъ, чтобы отогрѣться, ведя лошадь подъ уздцы. При поворотѣ въ небольшой лѣсокъ, по которому пролегала проселочная дорога, вдругъ выскакиваетъ солдатъ въ полной аммуниціи, съ ружьемъ на перевѣсъ, и хватаетъ водовоза за воротъ. Еврей испугался до смерти, тѣмъ болѣе, что дуло ружья прямо зіяло на него.
— Деньги! прогремѣлъ дезертиръ.
— Вотъ всѣ деньги, которыя имѣю, вапге благородіе, прошепталъ еврей, потерявшій голосъ отъ волненія. Еврей вручилъ солдату пакетъ съ деньгами. Тотъ вскрылъ пакетъ, увидѣлъ кредитные билеты, и спряталъ ихъ не считая.
— Сколько тутъ? спросилъ снисходительно разбойникъ.
— Пятьсотъ.
— Маловато. Ну, а больше не имѣешь?
— Ей-богу, ни гроша не имѣю.
— Выворачивай карманы, проклятый жидъ!
Еврей вывернулъ всѣ карманы, а ихъ было не мало: въ чекменѣ два, въ каждой курткѣ по два, не считая панталонныхъ и жилетныхъ.
— Ишь дыръ-то сколько! Скидай шинель!
— Ваше высокоблагородіе…
— Смирно! Ты въ конурѣ спишь, а я на вѣтру. Шинель долой! Дезертиръ шевельнулъ ружьемъ.
— Ваше высокоблагородіе, все отдамъ, только душу оставьте. Жена больная, десять человѣкъ дѣтей, пощадите!
— Все отдашь — не убью! объявилъ разбойникъ.
— Дай вамъ Богъ здоровье, и чины, и эполеты.
Еврей скинулъ шинель и остановился.
— Скидай куртку!
Еврей скинулъ куртку и опять остановился.
— Давай и другой лайбсардакъ, на онучи пригодится.
Еврей, немного привыкшій уже къ своему положенію, пріободрился. Онъ надѣялся на свою силу, и смѣло вступилъ бы въ борьбу съ дезертиромъ, но ружье, проклятое ружье!
— Ваше благородіе, если
