Обещание нежности - Олег Рой

Его руки, обтянутые безупречно сидящими форменными перчатками, мелькали в воздухе ловко и бесшумно, каждое движение было точно выверенным, и весь он напоминал скорее автомат для производства услуг и улыбок, нежели живого человека. Тщательно отряхнув свои щегольские перчатки, он улыбнулся Варе и, не удостоив даже взглядом стоящего рядом остолбеневшего сторожа, зашагал к оставленной у ворот стройки машине.

— Что здесь происходит? — как-то глупо вырвалось у человека без имени, и он тут же мысленно укорил себя за излишнюю строгость вопроса.

Варя подняла на него карие глаза и неторопливо поднялась по ступенькам.

— Во-первых, здравствуй. А во-вторых… помоги-ка мне затащить все это богатство в комнату. В фирме меня сразу предупредили, что они доставляют товар только до подъезда. Так и вышло: поднял на крыльцо — и испарился…

Уже через несколько минут коробка горделиво возвышалась посреди комнаты сторожа. Глядя, как с ловкостью опытного волшебника Варя достает из нее какие-то блестящие металлом детали и оптические сооружения, как заполняется все свободное вокруг пространство неведомыми, точно инопланетными, приборами, бывший бомж, никогда не видевший столько явно дорогостоящих предметов сразу, изумленно выдохнул:

— Варя, что это?

Она достала из коробки последнюю деталь и с размаху уселась на единственный в комнате стул.

— Твой телескоп. Теперь ты можешь видеть звезды близко, очень близко, совсем рядом, так, точно знаком с каждой из них с самого детства…

— Телескоп? — он все еще не понимал.

— Подзорная труба, о которой ты мечтал в детстве, — пояснила она. — Знаешь, не так-то просто было достать именно то, о чем ты говорил мне. Пришлось связаться с московским отделением немецкой фирмы, поставляющей кое-какую оптику для наших обсерваторий. И вот, кажется, все-таки удалось…

Человек без имени молча смотрел на девушку, преподносящую ему многотысячный подарок с такой простотой и небрежностью, будто это был дешевый сувенирный брелок. Он никогда не просил ее о телескопе, упомянув о нем в случайном, как ему думалось, разговоре лишь ради того, чтобы поделиться с ней смутными мечтами и воспоминаниями детства. Он никогда не сможет и не захочет принять от нее такую вещь. И он никогда еще не видел, чтобы глаза человека, делающего кому-нибудь подарок, были столь холодны, отстраненны и грустны — точно повернуты внутрь, в собственную душу, точно присыпаны пеплом одиночества…

Варя, кажется, что-то почувствовала в его молчании, потому что спросила немного обиженно:

— Тебе не нравится? Я не угадала?…

— Очень нравится. Она чудесна, эта подзорная труба.

— Тогда почему ты молчишь? Может быть, хотя бы скажешь «спасибо»?

Он поморщился от этого ее вопроса, словно от сильной физической боли, и со спокойствием, которого сам не ожидал от себя, проговорил:

— Варюша, мне не нужны твои подарки, тем более такие… немыслимые. Ты думаешь, я настолько далек от жизни, что даже не понимаю, сколько это может стоить? Или ты решила, что нищий сторож будет до такой степени ослеплен твоей щедростью, что ему и в голову не придет задуматься о стоимости подобной вещи и о причинах, по которым ты надумала ему ее подарить?

Девушка внутренне напряглась. Вот оно. Конечно, глупо было надеяться, что такого вопроса не возникнет… Да она, в общем, и не надеялась — не зря же она подготовилась к сегодняшнему разговору со всей возможной тщательностью. От того, что она сейчас скажет ему, зависит многое. И в том числе — удастся ли ей исчезнуть из его жизни спокойно, разумно и безболезненно.

— Ты напрасно тревожишься о деньгах, — сказала она ровным и ласковым тоном. — Я же говорила тебе, что располагаю кое-какими средствами. К тому же… прости, я не хотела говорить тебе об этом раньше… я навсегда уезжаю из Москвы. Я продаю здесь квартиру и просто не знаю, куда девать деньги, которых у меня и так осталось от бабушки куда больше, чем нужно для жизни… Вот поэтому мне и захотелось, как доброй волшебнице, оставить тебе на память такую вещь, которая точно уж поможет тебе не забыть меня.

Глаза его потемнели так мгновенно и сильно, что это прервало ее отрепетированный монолог куда успешнее, нежели остановило бы любое его слово или движение. И выглядел он сейчас так, что она успела почти испугаться еще до того, как услышала его странный, напряженный, надтреснутый голос:

— Ты уезжаешь из Москвы?

— Да — ты же слышал. Сегодня наша последняя встреча…

Варя подошла, чтобы погладить его по щеке, и тут же отдернула руку. Кто же станет гладить по щеке опасного хищника?… А человек без имени, действительно напоминавший сейчас своим видом обезумевшего от нанесенной ему раны зверя, произнес, глядя на нее упрямо прищуренными зрачками:

— И ты уже нашла покупателя на квартиру? Ей стало так неловко, что он отвернулся, пожалев о своем вопросе, вынуждавшем ее к признаниям.

— Я, видишь ли… я, собственно, уже продала ее.

И, заметив его мгновенное потрясение от событий, разворачивающихся с такой быстротой, она добавила с веселостью висельника:

— Мои вещи сложены и отправлены в камеру хранения. Билет куплен, все дела мои в этом городе завершены. Меня ничто здесь больше не держит…

Фраза была бы закончена на этом, если бы ее не пронзила вдруг острая жалость к человеку, с которым она провела всю свою последнюю осень и который стоял теперь перед ней, раздавленный ее внезапным решением. А потому она мысленно досчитала до пяти и закончила фразу иначе, нежели собиралась:

— Ничто не держит, кроме тебя. Поэтому я и пришла попрощаться с тобой. Мне было с тобой хорошо…

Варя ждала в ответ чего угодно, только не этой горькой усмешки, тронувшей его губы и отразившейся в каждом мельчайшем мускуле его лица.

— Так хорошо, что ты бежишь от меня, словно от зачумленного?… Ты просто устала от меня, Варя; я, должно быть, сильно надоел тебе. И я, конечно, не стану тебя удерживать. Отпускаю. Иди.

Он устроился на кровати, повернувшись к ней спиной, и уставился в стену. Это было так смешно, так по-детски и так неожиданно, и в то же время он выглядел настолько чужим и холодным, что девушка растерялась: в ее планы не входило покидать его нынешним вечером. И даже нынешней ночью… Ей нужно было переночевать где-то, прежде чем навсегда покинуть этот город. И она пошла в наступление:

— Напрасно ты так сердишься на меня. Ты ведь даже не предложил мне снять плащ, не спросил, как прошел сегодня мой день… Ты, кажется, вовсе не рад мне?

Молчание было ей единственным ответом.

— Ну, хочешь, я выкину эту коробку вместе со всем ее содержимым? Если уж мы из-за нее поссорились… Бог с ними, с деньгами. И бог с ними, со звездами. Хотя я-то надеялась, что сегодня ты еще покажешь мне в телескоп самые любимые из них.

Человек без имени по-прежнему молчал. Тогда Варя попробовала зайти с другой стороны:

— Я никак не предполагала, что ты обидишься на человека, воплотившего в жизнь мечту твоего детства. Вот и верь после этого в «Алые паруса»!..

Никакой реакции и на эту тираду. Она вздохнула, уже ощущая, что все напрасно и расчеты ее оказались неверными.

— Ладно, не хочешь говорить о телескопе, давай забудем о нем. Считай, что это была неудачная шутка. Но я устала и замерзла. Ты не согреешь для меня чаю?

Она действительно устала сегодня. Все ее дела и в самом деле были закончены, но никакой билет — никуда! — не лежал в кармашке ее жакета, на который она небрежно указывала своему странному обидчивому другу. Она простилась сегодня с Москвой, в последний раз побывала на кладбище, выполнила все данные себе обещания и теперь была свободна, как птица, вольная распоряжаться собой и своей жизнью. Ей хотелось только дождаться дня, чтобы уйти куда глаза глядят и покончить наконец со всем этим. Варя вовсе не собиралась писать прощальные записки или заранее продумывать наиболее безболезненный способ расстаться с жизнью — пусть все случится так, как случится; она ничего не хотела диктовать судьбе. Но худенький сторож в особняке, такой же юный, как и она сама, вдруг начал вмешиваться в ее решения и путать ее планы. Он повел себя иначе, чем она предполагала, — не как статист в ее пьесе, а как режиссер, пытающийся решать судьбу спектакля без автора. И это было вовсе не нужно Варе, не признававшей больше ни за кем права вмешиваться в ее жизнь.

— Ну, я вижу, мне не удастся разговорить тебя, — медленно и холодно произнесла она, уже не пытаясь больше шутить. Ей оставалось лишь одно, и она решилась на крайнее средство. — Мне что, уйти?

Эффект наконец был достигнут, хотя и не тот, на который рассчитывала девушка. Удивленные голубые глаза взглянули на нее из такого далека, будто бы их обладатель только что вернулся с самой неизвестной и загадочной звезды.

— Конечно же, Варя! Конечно, уйти. Я ведь уже попросил тебя об этом.