Проблема выбора (СИ) - "shellina"

– Хорошо, – я кивнул и вытащил из кармана мешочек с прощальным подарком. – Я скоро уезжаю обратно в Россию. Так что лучше прерваться, пока еще во мне остается больше радостных воспоминаний, чем раздражающих. Я увезу с собой образ своей наставницы, которая прекрасно научила меня познавать женское тело и столь разнообразные постельные забавы. Вот, примите от меня этот подарок, чтобы тоже иногда вспоминать обо мне. – Речь была хороша, я бы даже сам в нее поверил, если бы сумел перебороть себя и выбрать менее холодный и нейтральный тон. Вот и Марта не поверила. Схватив мешочек, она что есть силы швырнула его об стену.

– Это все чушь! И ложь до последнего слова! Я просто надоела тебе! Ты мог взять меня с собой, я смогла бы блистать при императорском дворе…

– Господи, Марта, как тебе вообще могла прийти в голову мысль, что я могу хотя бы на мгновение задуматься о том, чтобы привезти в свой дом, который примет мою супругу, и в котором родятся мои дети, такую шлюху как ты? – мне надоело с ней миндальничать. Не хочет разойтись, сохраняя остатки разорванного в клочья достоинства, это ее проблемы. Мне, как мужчине, все равно придется легче, потому что в любой пикантной и грязноватой истории еще долго будут винить исключительно женщин, а мужик, ну, он тут рядом постоял. Того же де Сада, насколько я понял, посмотрев пару фильмов и прочитав про него пару статей, судили и приговорили к казни в большинстве своем за содомию, а вовсе не за то, что он с девушками вытворял. За девушек его пару раз в тюрьму сажали ненадолго, да штраф накладывали. Вот в тюрьме он свои книги и писал, у него там время свободное появлялось. Так что моя репутация вряд ли пострадает, а гордости в наших потрахушках и вовсе не было. Я поднял с пола мешочек с подарком и сунул его в карман, нечего деньгами раскидываться почем зря. Я ведь действительно хотел расстаться по-хорошему. – В вас сейчас говорит уязвленное самолюбие. Вот только я не помню, что давал вам повод думать, что нас связывает нечто большее, чем постель. Я не собираюсь выслушивать ваши истерики, фрау. Когда вы успокоитесь, и будете мыслить рационально, пришлите мне письмо, если я все еще буду находиться в Киле, то мы сможем встретиться, делая вид, что этой сцены не было.

– Меня никто никогда не бросал! Никто не имеет права меня бросать! Я сама начинаю отношения, и только я сама знаю, когда они могут закончиться! – вот сейчас ее глаза полыхали полноценным безумием, а искаженное лицо никто в своем уме не назвал бы красивым. От неожиданности я отшатнулся и тут она бросилась на меня, занеся руку с ножом для вскрытия писем. Когда я поднимал этот проклятый мешочек, то на секунду выпустил ее из поля зрения, и в эту секунду сумасшедшая Марта схватила со стола нож. Ее движения были настолько стремительны, а удар настолько силен, что мне почудилось в этом нечто мистическое. Мы были с ней одного роста и примерно одной весовой категории, хотя, нет, я все еще слишком худой на мой взгляд, так что, пожалуй, даже изящная, но довольно фигуристая Марта, все же тяжелее меня. к тому же безумие придало ей силы. Тонкий клинок легко преодолел одежду и вошел в грудь. Единственное, что мне удалось сделать, это развернуться таким образом, чтобы удар пришелся в район плеча, не задев ни сердца, ни легких, все-таки Криббе гонял меня серьезно, и реакцию я сумел выработать вполне приличную. Зарычав от разочарования, что не удалось меня убить с первого удара, Марта выдернула нож и попыталась ударить снова, но я уже был к этому готов. Перехватив ее руку в запястье, сумел вывернуть его так, что теперь нож был направлен ей прямо в грудь. Это было больно, чертовски больно, и Марта взвыла, вот только нож из рук не выпустила, несмотря на жуткую боль, которую сейчас испытывала. Из-за ранения, я не сумел удержать ее и вырвать оружие. Она качнулась, пытаясь вывернуться из моего захвата и одновременно ударить, вот только я не был ее мужем, и меня последний год учили уходить от подобных ударов. Я качнулся вместе с ней, и почувствовал, как зажатая рука с ножом словно куда-то проваливается. Марта внезапно перестала сопротивляться и встала прямо, а искры сумасшествия исчезли из темных глаз, уступая место прямо-таки детскому удивлению. Мы вместе посмотрели вниз: под левой грудью, торчала рукоять ножа для вскрытия писем, лезвие которого вошло прямо в сердце. Я разжал сведенные судорогой пальцы, и она молча опустилась на пол. Дверь распахнулась и в кабинет ворвался бледный Румянцев, сжимающий в руке пистолет. Я посмотрел на стоящие у стены часы. Надо же, с того момента, когда Марта бросилась ко мне и до сейчас прошло чуть более минуты. Как раз столько, чтобы Румянцев, услышав крики и шум борьбы, выхватил пистолет и рванул мне на выручку. Я внимательно посмотрел на его оружие, пистолет был не заряжен.

– Ты его собирался в нее кидать что ли, – плечо пронзила острая боль и я застонал, прижав руку к ране.

– У вас кровь, ваше высочество, – прошептал Петька. – Вы ранены?

– Да, ранен, но мне всяко лучше, чем сейчас фрау Олаф. Позови кого-нибудь из совета, кто живет неподалеку.

– Вас надо перевязать…

– Мне надо оправдаться здесь и сейчас! Все в этом проклятом городе знают, что Марта Олаф невполне нормальная. Но убийство одинокой, якобы беззащитной женщины – это убийство беззащитной женщины, как его не назови, и даже герцоги не могут творить, что им заблагорассудится. Скажи, что я пришел кое-что уточнить о ее муже, но отказал фрау в ее просьбе освободить супруга. Тогда она бросилась на меня с ножом, и я вынужден был защищаться. Да и, прихватите с собой лекаря, а то, что-то мне и вправду нехорошо.

Румянцев выскочил за дверь, а вскоре послышался топот ног, видимо, прислал гвардейцев, чтобы они за мной проследили. Мне же действительно становилось все хреновее. Тяжело сев на стул, я достал платок и с силой, которой осталось не так чтобы много, прижал его к ране, чтобы хоть немного остановить кровь. Мой затуманенный взгляд остановился на лежащем на полу теле.

– Все, баста. С этого момента только супружеская постель и никаких походов налево, – пробормотал я, глядя как в комнату вбегают гвардейцы. В конце концов, ранила она меня в левую руку, а с помощью правой я вполне сумею время до женитьбы пережить. И вообще, в который раз убеждаюсь, что все беды от баб. Так что по приезду я и от тетки буду подальше держаться, а то мало ли, что ей в голову придет, ее наследственность доверия мне нисколько не внушает. Я закрыл глаза, чувствуя, что начинаю уплывать, сказывалась потеря крови. Последнее, что я помню, это чьи-то крики, резкая боль в плече, но даже она не смогла заставить меня открыть глаза, а потом чувство полета, следом за которым пришла темнота.

Глава 18

– Чем вы только думали, ваше высочество, оставаясь наедине с этой женщиной? Она же просто одержима дьяволом, вот помяните мое слово, – продолжал бубнить Федяев, помогая мне надевать осточертевшие сапоги. На последней фразе он перекрестился, я же только хмыкнул.

Рука все еще полноценно не двигалась, то есть, в седле я уже сидел вполне уверенно, шпагу правой рукой тоже мог удержать и даже довольно неплохо ей действовать, а вот в таком деле, как надевание сапог, приходилось пока прибегать к посторонней помощи.

Вообще мне повезло и узкое лезвие прошло так, что ничего слишком важного не задело. Сознание я потерял от банальной кровопотери, да еще и от того, что адреналин схлынул немного не вовремя. Оправдали меня полностью, посчитав, что мне очень повезло, что я вообще остался жив. Рана заживала хорошо, без нагноений, вот только с сапогами возникали периодические проблемы, да, как бы стыдно не было признаваться со штанами, когда в сортир ходил.

Молнию, которую можно было застегнуть и одной рукой, на сапоги, да и на брюки пока что не делали. Ее вообще пока не придумали, и я не буду придумывать, слишком сложное получится производство для современного оборудования. А это в свою очередь выльется в большие затраты.