Неудача в наследство - Светлана Романюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аннушка улыбнулась им, как старым знакомым, она даже в детстве темноты не боялась, до того, как дар открылся, а уж сейчас и подавно — не страшно. Вспомнилась нянюшка и её сказки на ночь. Особенно яркие были о Соколе-страннике, который мог разговаривать с богами и беспрепятственно летать по трём мирам. Приключения в мире Девятиликого всегда самые жуткие и захватывающие выходили. И мир такой же. Когда маленькая Аннушка удивлялась этому, нянюшка объясняла ей, что Девятиликий ещё дитя, он не злой, просто ещё не всегда разумеет, как лучше, что хорошо, а что плохо, ошибается. И те люди, что запутываются, творят злые дела и не раскаиваются в этом после смерти здесь, в мире Шестиликой, перерождаются в мире Девятиликого, чтобы взрослеть и учиться, и чтобы бог тоже взрослел и учился вместе с ними.
Каждый вечер нянюшка рассказывала новую историю и никогда не повторялась. Аннушке было страшно и интересно одновременно, она затаив дыхание слушала о мире Трёхликого, о землях Девятиликого. Нянюшка даже о мире Шестиликой, хорошо известном и родном, так умела рассказать, что у слушателей рот открывался от изумления.
Сказки о Соколе-страннике закончились после того, как одну из них услышала Татьяна Михайловна. Маменька пришла в ужас. Долго корила нянюшку, пыталась объяснить Аннушке, что сказки эти плохие, бросалась такими словами, как «богохульство», «старообрядчество» и «ересь». Потом к ним в дом приходил отец Авдей и говорил маленькой Аннушке проповеди, пел церковные гимны и читал Священную книгу. Аннушка тогда так и не поняла, что неправильного и плохого было в тех сказках, отец Авдей говорил всё то же самое, только скучно и слова трудные использовал. Если честно, она и сейчас особых отличий не видела, ну разве что о Соколе-страннике в Священной книге ни слова.
Аннушка вздохнула, поднялась с кровати и вернулась за стол. Кто она такая, чтобы судить, стоили полученные Настасьей дары её жертв или нет? С этим прекрасно справится Божественное семейство. Но судя по знаку искупления, что Настасья у себя на поясе изобразила, сама вышивальщица в содеянном раскаивалась. А может, и опять торговалась, пытаясь в обмен на очередную жертву получить возможность в новой жизни вернуться в мир Шестиликой.
На столешнице лежало два наполовину исписанных листа и стопка чистой бумаги. Впереди ещё много работы, к утру нужно закончить два экземпляра. Один передать в местный суд, второй отослать в Специальный комитет при особе Его Императорского Величества. Формально у неё на это было три дня, но затягивать не хотелось категорически. Аннушка взялась за перо и принялась выводить строчку за строчкой.
Глава 34. Хождение по кругу
Наступившее душное, наполненное гулом мух утро ничем не отличалось от череды таких же. Разве что была шестица, и все работники поднялись часа на три раньше обычного, чтобы расправиться с делами к полудню. Михаил бродил по дому, к нему подходили с вопросами, просили что-то решить. Он, не слишком вслушиваясь, что ему говорят, кому-то кивал, от кого-то отмахивался.
Мсьё Нуи со вчерашнего дня так и не появлялся, и Михаил уже начинал ощущать некоторое беспокойство по этому поводу. Неприятностей ещё и с этой стороны не хотелось категорически.
Наконец, устав от деловитого мельтешения слуг и собственного безделья, Михаил приказал заложить коляску. Следовало встретиться с Андреем, поделиться добытыми вчера сведениями. Михаил небрежно сунул вчерашнюю бумажку с именами в карман и отправился к приятелю.
Лошадки послушно везли лёгкую коляску по пыльной дороге. Прохор, который обычно исполнял роль кучера, сказался больным, и на козлах мурлыкал что-то не слишком музыкальное здоровенный детина, имя которого вертелось где-то на задворках сознания Михаила, но ухватить его никак не удавалось. Не сказать, что Милованову так уж было нужно это имя, но невозможность выудить его из недр памяти раздражала неимоверно, так же как и зудящий Знак с четырнадцатью треугольниками, и пыль, назойливо лезущая прямиком в горло.
Когда коляска подкатила к жилищу Андрея Дмитриевича, Михаил выпрыгнул из неё как ужаленный и устремился к крыльцу. Дверь отворилась, стоило ему на нижнюю ступеньку шагнуть. На пороге стояла древняя старуха, доставшаяся Андрею Дмитриевичу вместе с домиком по наследству от прежней хозяйки. Старуха была одинока, подслеповата, считала себя ключницей и продолжила служить новому хозяину верой и правдой, как до того служила его тётушке.
— Ходють и ходють! В шестицу и то от вас покою нету, — задребезжала она, не дав Михаилу и рта раскрыть. — Его благородию и передохнуть некогда. В храм и то отлучиться не может!
Михаил скептически заломил бровь, подумав, что не замечал за приятелем излишней набожности. Старуха меж тем продолжала скрипеть:
— У всех-то вас дело к заседателю! И каждый-то с заботами! А ему, бедному, — только успевай поворачиваться! Исхудал… измучился… Ночей не спит.
— У Андрея Дмитриевича посетитель? — озвучил Михаил возможную причину столь неласкового приёма.
— Да не один, — подтвердила его догадку собеседница.
Она ухватилась сухонькими узловатыми пальцами за дверные косяки и выглядела столь грозно, что сразу становилось понятно, что сдвинуть её с этого места будет непросто.
— Солидный, пузатый, — продолжала старуха, и Михаил не сразу понял, что она переключилась на описание опередившего его посетителя, — с бумагами и дочерью. Девку-то зачем взял? Что девка в делах судейских понимать может?
Михаил пожал плечами и, вклинившись в речь ключницы, уточнил:
— Долго ли Андрей Дмитриевич с посетителями занят будет?
— Ась? — споткнулась о его вопрос старуха.
— Давно ли Андрей Дмитриевич с ними разговор начал?
Старуха задумчиво пожевала беззубым ртом и выдала:
— Да вот только дверью в кабинет хлопнули… Их коляску только от крыльца успели откатить, как ваша подъехала.
Михаил посмотрел на старуху, вставшую на пороге, и решил, что до встречи с приятелем, пожалуй, успеет навестить Кречетовых. С Анной Ивановной наконец разговор составит.
— Я тогда позже вернусь, — сообщил он старухе и отступил.
Всё то время, что он шагал к коляске, спину ему сверлил крайне неодобрительный взгляд, а до слуха долетала речь, смысл которой сводился к тому, что умный человек не позже бы воротиться пообещал, а завтра или, того лучше, на днях.
Михаил устроился на сидении и, велев править к Кречетовым, подумал, что к умным людям его за всю жизнь так никто ни разу и не причислил. Ни
