Приключения троих русских и троих англичан - Верн Жюль Габриэль

Вечерняя трапеза состояла из белых муравьев и корней гладиолусов. Скудная пища для людей, которым, возможно, предстояло сражаться! Но они были полны решимости и без страха ожидали рокового часа.

В шесть часов вечера, когда на землю сразу, как это бывает в тропиках, опустилась ночь, механик по отвесному склону Скорцефа пробрался к судну и занялся топкой. Само собой разумеется, полковник Эверест не исключал возможности бегства лишь в самом крайнем случае, ему претила мысль покинуть свой наблюдательный пост, особенно ночью, ибо в любую секунду на вершине Валькирии мог зажечься фонарь Вильяма Эмери и Михаила Цорна.

Матросов расставили у подножия крепостной стены с приказом любой ценой защищать проломы в ней. Митральеза, заряженная и снабженная большим количеством патронов, высунула свои грозные стволы в амбразуру.

Прождали несколько часов. Полковник Эверест и русский астроном, стоя в узкой башне, постоянно следили за вершиной пика, на которую была наведена подзорная труба. Горизонт оставался довольно темным, в то время как в зените уже блистали изумительные созвездия южного неба. Ни один самый легкий порыв ветра не тревожил атмосферы. Эта глубокая тишина в природе казалась величественной.

Тем временем бушмен, стоя на выступе скалы, прислушивался к звукам, поднимавшимся с равнины. Понемногу звуки эти стали отчетливее. Мокум не ошибся в своих предположениях: макололы готовились к последнему штурму Скорцефа.

До десяти часов туземцы не двигались с места. Они потушили все огни, и лагерь погрузился в темноту. Внезапно бушмен заметил тени, двигавшиеся на склоне горы. Наступавшие были уже в ста шагах от плато, на котором стояла крепость.

— Тревога! Тревога! — крикнул Мокум.

Маленький гарнизон немедленно высыпал наружу и открыл плотную стрельбу по штурмующим. Макололы ответили на это воинственным кличем и, несмотря на непрерывную пальбу, не прекратили восхождение. При свете ружейных вспышек можно было увидеть туземцев, явившихся в таком количестве, что всякое сопротивление казалось невозможным. Однако пули, из которых ни одна не пропала даром, проделывали в этой массе большие бреши. Макололы падали гроздьями, скатывавшимися одна за другой обратно к подножию горы. В короткие промежутки между выстрелами осажденные могли слышать крики раненых. Но их ничто не останавливало. Макололы по-прежнему поднимались тесными рядами, не выпустив ни одной стрелы (чтобы не тратить на это время), желая во что бы то ни стало добраться до вершины Скорцефа.

Полковник командовал боем. Его коллеги, вооруженные, как и он, храбро сражались, не исключая и Паландера, который наверняка в первый раз держал в руке ружье. Сэр Джон то с одной скалы, то с другой, тут стреляя с колена, там — лежа, вытворял чудеса, и его карабин, раскалившись от частой стрельбы, уже обжигал ему руки. Что до бушмена, то в этой кровавой битве он превратился в терпеливого, отважного, уверенного в себе охотника, каким его и знали.

Однако ни восхитительная стойкость осаждаемых, ни верность их стрельбы — ничто не могло остановить стремительного потока, который накатывался на них. Одного убитого туземца заменяли двадцать других, а это было слишком много для двенадцати европейцев! После получасовой борьбы полковник Эверест понял, что сейчас его захлестнет.

Действительно, не только на южном склоне Скорцефа, но и на прилегающих склонах волна осаждавших все время нарастала. Трупы одних устилали дорогу другим. Некоторые туземцы делали себе из мертвых щиты и поднимались наверх, укрываясь за их телами. Все это при коротких и редких вспышках выстрелов выглядело зловеще и устрашающе. Нападением диких зверей был штурм этих грабителей, жаждущих крови, они были хуже, чем дикие животные африканской фауны! Они вполне стоили тигров, которых как раз не хватает на этом континенте!

В половине одиннадцатого первые туземцы достигли площадки на вершине Скорцефа. Осаждаемые не могли сражаться с ними врукопашную, то есть в условиях, когда им не могло служить оружие. Таким образом, срочно надо было искать убежища за крепостной стеной. К счастью, маленький отряд был целым и невредимым, потому что макололы не пустили еще ни одной стрелы.

— Всем отойти! — крикнул полковник громким голосом, перекрывшим шум сражения.

И, сделав последние выстрелы, осажденные, следуя за своим начальником, укрылись за стенами крепости.

Это отступление было встречено ликующими криками туземцев. Они тут же столпились перед центральной брешью, намереваясь вскарабкаться здесь наверх.

Но тут внезапно раздался страшный грохот, какой-то жуткий треск, какой бывает при электрическом разряде в атмосфере. Это заговорила митральеза, которой управлял сэр Джон. Ее двадцать пять стволов, расположенных веером, поливали свинцом сектор более чем в сто футов на поверхности площадки, которую заполонили туземцы. Пули, непрерывно подаваемые автоматическим механизмом, падали на осаждавших градом. В ответ на выстрелы этого ужасного орудия сначала раздались крики, но они тут же стихли, и тогда тучей полетели стрелы, которые не причинили и не могли причинить никакого вреда осажденным.

— Она в порядке, ваша крошка! — сдержанно сказал бушмен, подойдя к сэру Джону. — Когда вы только устанете сотрясать воздух?

Но митральеза уже молчала. Макололы, пытаясь укрыться от этого града пуль, исчезли. Они сгрудились на флангах форта, оставив площадку сплошь усеянной своими покойниками.

Что же делали в эту минуту передышки полковник Эверест и Матвей Струкс? Они вернулись на свой наблюдательный пост в башне, и там, прильнув глазом к трубе угломера, высматривали во тьме пик Валькирии. Ни крики, ни опасность не могли взволновать их! Со спокойной душой, с ясным взглядом, великолепные в своем самообладании, они смотрели, они наблюдали с такой тщательностью, словно находились под куполом обсерватории, и, когда завывания макололов дали им знать, что сражение возобновилось, ученые договорились по очереди дежурить возле драгоценного инструмента, после чего полковник Эверест вернулся на линию огня.

Действительно, борьба возобновилась. Митральезы уже было недостаточно, чтобы отразить врага, толпы макололов появились у всех брешей с леденящими душу криками. Около получаса шел бой перед отверстиями в стене. Осажденные, будучи под защитой своего огнестрельного оружия, получили лишь несколько царапин от наконечников копий. Ожесточение с той и другой стороны не убывало, а гнев возрастал, когда дело доходило до рукопашной.

Тогда-то, примерно в половине двенадцатого, в самой гуще схватки, посреди грохота перестрелки около полковника Эвереста появился Матвей Струкс. Его взгляд был одновременно и сияющим и растерянным. Одна стрела только что воткнулась ему в шляпу и еще подрагивала над головой.

— Фонарь! Фонарь! — повторял он.

— Неужели? — воскликнул полковник Эверест, щелкая затвором ружья.

— Да! Фонарь!

— Вы его увидели?

— Да!

При этих словах полковник, в последний раз разрядив карабин, издал победное «ура!» и кинулся к башне, сопровождаемый своим бесстрашным коллегой.

Там полковник нагнулся к подзорной трубе и, сдерживая биение сердца, стал смотреть. О, в этот момент перед его глазами прошла вся его жизнь! Да! Фонарь был на месте, поблескивая в сетке делений объектива! Да! На вершине Валькирии горел свет! Да! Последний треугольник наконец-то нашел свою точку опоры!

Поистине великолепное зрелище представляли собой два ученых, производивших наблюдения в самый разгар схватки. Туземцы, число которых было слишком велико, напирали на стену. Сэр Джон и бушмен оспаривали у них каждый фут земли. На пули европейцев отвечали стрелы макололов, на удары копий — удары топора. И, однако, один за другим полковник Эверест и Матвей Струкс, склоняясь над прибором, беспрестанно производили измерения! Они повторяли и повторяли повороты круга, чтобы проверить ошибки в прочтении данных, а бесстрастный Николай Паландер отмечал в своем реестре результаты их наблюдений! Не раз над их головами пролетали стрелы, но они продолжали визировать фонарь на Валькирии, а потом с помощью лупы уточняли показания верньера, и один неутомимо проверял результаты, полученные другим!