История Византии - Джон Норвич

Операция прошла по плану. Затем ранним рождественским утром патриарх получил новую аудиенцию у Льва. Император мягким тоном уверил патриарха, что не собирался осуществлять никаких доктринальных изменений, а на рождественской литургии в соборе Св. Софии он показательно преклонился перед изображением Рождества. Однако менее чем через две недели, во время праздновании Крещения, было замечено, что Лев на этот раз не засвидетельствовал подобного почтения к образам. Несколько дней спустя он вновь вызвал Никифора, но тот теперь пришел не один. Вместе с ним явилась большая группа преданных ему людей, включая настоятеля одного из православных монастырей Феодора, который раньше был врагом патриарха, теперь же твердо стоял на его позициях. Во время встречи Феодор открыто выказал неповиновение императору; вскоре после этого Никифор был помещен под неофициальный домашний арест и таким образом огражден от исполнения должностных обязанностей.

На Пасху собрание, получившее именование Всеобщего синода, куда, однако, значительная часть епископов-иконопочитателей не получила приглашения, — состоялось в соборе Св. Софии. К этому времени патриарх заболел; не имея возможности присутствовать на собрании, он был смещен in absentia[42]. На его место император назначил — что знаменательно — родственника Константина V по имени Феодот Касситер. Несомненно, новый патриарх был иконоборцем, но оказался совершенно неспособен руководить синодом. Долгое время Феодот не мог навести на собрании элементарный порядок, и страсти совершенно накалились. Патриарх вышел из себя, и к несчастным священнослужителям было применено физическое воздействие: их повалили на пол, избили, заодно основательно оплевали. Только тогда делегаты утихомирились, и с этого момента уже ходили по струнке.

И вот в 815 г. был издан эдикт василевса, направленный против икон. Вновь в империи было утверждено иконоборчество, его активные адепты успокоились, и в то же время на всех границах установился мир — так что Лев V мог поздравить себя с отличными результатами своей деятельности. Он не принял никаких строгих мер по отношению к большинству иконопочитателей, отказавшихся соблюдать новые церковные правила. Но несколько самых громогласных его оппонентов были наказаны: к примеру, уже упоминавшийся Феодор, признанный лидер иконопочитателей, последовательно сменил три тюрьмы. Тот, впрочем, вел себя уж чересчур вызывающе: в Вербное воскресенье Феодор велел своим монахам совершить крестный ход вокруг монастыря, подняв иконы вверх на вытянутых руках — так чтобы их видели за стенами монастыря. Большинство же иконопочитателей справедливо полагали: если они не будут провоцировать власти, то могут, как и прежде, молиться на образа.

Приоритетными вопросами для Льва были государственная безопасность и общественный порядок. Однако неизбежным образом эдикт 815 г. вызвал новую войну разрушений и бесчинств. Отныне любой человек в любое время мог разбить священный образ, не опасаясь понести наказание. Ризы с изображениями Христа, Богоматери и святых разрывались в клочья и растаптывались. Расписанные доски пачкались экскрементами, разбивались топорами и сжигались на площадях. Культурный ущерб от иконоборчества был огромен. И если мы сопоставим поразительное качество и совершенно мизерное количество сохранившихся предметов византийского искусства, то осознаем, какие огромные потери понесло человечество.

С самого начала карьеры Лев тесно дружил со своим однополчанином по имени Михаил — грубовато-прямодушным провинциалом из фригийского города Аморий. Он был низкого происхождения, неграмотен, страдал заиканием. Когда Лев с триумфом, на коне, въехал в императорский дворец, амориец следовал непосредственно за ним. Здесь имел место неприятный случай: когда они оба спешились, Михаил случайно наступил на мантию императора, которая едва удерживалась на его плечах. Лев счел это дурной приметой и назначил старого приятеля начальником экскувитов — дворцовой стражи. И вдруг осенью 820 г. до императора дошли слухи, что Михаил занимается подстрекательством к мятежу, а в канун Рождества был раскрыт заговор, несомненным зачинщиком которого являлся начальник экскувитов Михаил. Лев вызвал к себе аморийца и представил ему собранные свидетельства, Михаил признал свою вину, и император велел бросить его в огромную печь, обогревавшую купальни дворца. Этот ужасный приговор, несомненно, был бы приведен в исполнение, если бы не жена Льва Феодосия. Она указала императору, что, причастившись на Рождество, он не может совершать такое ужасное деяние. Аргумент жены показался Льву убедительным, и он отменил свой приказ. Осужденного заковали в кандалы и заключили под замок в дальнем углу дворца, к нему была приставлена постоянная стража. Лев взял ключи от комнаты узника, после чего, пребывая в состоянии смутного, но глубокого беспокойства, лег в постель.

Однако он никак не мог заснуть. Повинуясь неожиданному импульсу, император вскочил, схватил свечу и поспешил вниз по запутанным коридорам — к камере Михаила, где он обнаружил крепко спящего на полу тюремщика; узник лежал на нарах и, по всей видимости, тоже спал. Тогда Лев тихо удалился, не заметив, что в камере находился еще один человек. Михаил при аресте ухитрился забрать с собой одного из самых приближенных своих слуг, который, заслышав шаги, спрятался под нары. Слуга не мог видеть лица вошедшего, но идентифицировал его по пурпурным ботинкам, которые носил только василевс. Когда Лев ушел, слуга разбудил своего хозяина и тюремщика, и тот, осознав, что ему теперь грозит опасность со всех сторон, согласился помочь узнику. Объявив, что Михаил хочет исповедаться в своих грехах перед казнью, надзиратель послал другого верного слугу аморийца в город, якобы для того, чтобы пригласить священника, но на самом деле оповестить сообщников Михаила, которым надлежало устроить для него побег в самую последнюю минуту.

Вскоре был разработан план. Традиционно на большие церковные праздники в ранние часы у Слоновых ворот дворца собирался хор монахов, после чего все следовали в часовню Св. Стефана. Задолго до того, как в это рождественское утро начало рассветать, заговорщики облачились в монашеские рясы, надвинули поглубже куколи, стараясь затенить лица, присоединились к хористам, и все с ними вместе двинулись во дворец. Оказавшись внутри часовни, мятежники расположились в неприятном месте. Первый гимн знаменовал прибытие императора, который присоединился к хору. И на Льве, и на совершавшем службу священнике в тот момент были шерстяные скуфьи, призванные защитить их головы от сильного холода, что поначалу сбило с толку убийц, и первый удар принял на себя священнослужитель. Эта ошибка позволила императору выиграть немного времени — он схватил тяжелый крест, пытаясь защитить себя. Но уже в следующее мгновение меч отсек ему правую руку по плечо — та, кровоточа, упала на пол, все еще продолжая сжимать крест. Второй удар снес императору голову.

Убийцы, поспешив к камере Михаила, обнаружили, что они не могут отомкнуть его кандалы, но это не смутило их: новый император Византии был отнесен на трон и посажен на него с тяжелыми железными цепями на ногах. Только к полудню прибыл кузнец с кувалдой и зубилом, и вскоре началась коронация в соборе Св. Софии, куда Михаил явился прихрамывая.

Останки Льва V извлекли из общественной уборной, куда их на время поместили, и в обнаженном виде поволокли на ипподром, где выставили на всеобщее обозрение. Оттуда тело на муле отвезли в гавань, где уже находились императрица и четверо ее сыновей. Всю императорскую семью погрузили на корабль, который доставил ее в место ссылки — на Принцевы острова. Здесь мальчиков ждало еще одно мрачное известие: новый император повелел их всех кастрировать.

Разумеется, не только Михаил II прокладывал путь к византийскому трону, запачкав руки кровью, — так поступали и многие другие императоры. Однако ни один из них не отправлял своего предшественника в мир иной более хладнокровно и имея на то столь малые основания. Правление Льва было далеко не идеальным, но он многое сделал для благополучия империи, и если бы его жизнь не прервалась, продолжал бы руководить твердо и уверенно. Михаил не мог оправдать свершившееся убийство ни управленческой некомпетентностью прежнего василевса, ни религиозными расхождениями с ним, поскольку разделял иконоборческие взгляды Льва. Новым императором руководили только амбиции.

Жители Константинополя прекрасно это понимали, посмеиваясь над хамским стилем и плебейскими манерами нового императора. Однако на посту руководителя страны он проявил себя намного лучше, чем от него ждали, и правление Михаила отмечено не столько глупостью и жестокостью, сколько отчетливо выраженным здравым смыслом. К числу разумных деяний следует отнести и произведение его семнадцатилетнего сына Феофила в правители. Император Михаил стал уже седьмым василевсом за последние четверть века, причем двое из числа его ближайших предшественников были низложены, двое погибли на поле сражения и еще двоих убили в результате нападения. И новый правитель хорошо осознавал, что империя ни в чем другом не нуждалась столь сильно, как в стабильности, — коронация Феофила явилась первым шагом в этом направлении. Но — опять-таки в целях стабильности — молодому соправителю также нужно было произвести на свет наследника и юношу обвенчали с поразительно красивой уроженкой Пафлагонии по имени Феодора.