Времена не выбирают… - Александр Кушнер

Поведут безупречных на бал.

Как тебе мои чинные елки?

Хорошо я о них рассказал?

«Долго руку держала в руке…»

Долго руку держала в руке

И, как в давние дни, не хотела

Отпускать на ночном сквозняке

Его легкую душу и тело.

И шепнул он ей, глядя в глаза:

«Если жизнь существует иная,

Я подам тебе знак: стрекоза

Постучится в окно золотая».

Умер он через несколько дней.

В хладном августе реют стрекозы

Там, где в пух превратился кипрей, —

И на них она смотрит сквозь слезы.

И до позднего часа окно

Оставляет нарочно открытым.

Стрекоза не влетает. Темно.

Не стучится с загробным визитом.

Значит, нет ничего. И смотреть

Нет на звезды горячего смысла.

Хорошо бы и ей умереть.

Только сны и абстрактные числа.

Но звонок разбудил в два часа —

И в мобильную легкую трубку

Чей-то голос сказал: «Стрекоза»,

Как сквозь тряпку сказал или губку.

…………………………………………………

Я-то думаю: он попросил

Перед смертью надежного друга,

Тот набрался отваги и сил:

Не такая большая услуга.

«На острове Висбю я видел в музее…»

На острове Висбю я видел в музее

Скелеты двух викингш (а как бы назвали

Вы девушек-викингов?) Бусы на шее.

О, сколько достоинства в них и печали!

Как будто от старости и увяданья

Красавицы выбрали лучшее средство.

Как некогда Пушкин сказал о Татьяне,

Вульгарности не было в них и кокетства.

А только изящество, только смиренье,

На диво всем странникам и вертопрахам,

Всем циникам, к ним подходящим в смущенье.

Прямая победа над смертью и страхом.

«Это чудо, что все расцвели…»

Это чудо, что все расцвели,

Все воспрянули разом, воскресли,

Отогрелись и встали с земли,

Улыбнулись друг другу все вместе,

И в душе ни обиды, ни зла,

Ни отчаянья не затаили:

Смерть была, но, как видишь, прошла.

Видишь: Лазаря нету в могиле.

Снова в трубочку дует нарцисс

И прозрачна на нем пелерина.

Как не славить тебя, Дионис?

Не молиться тебе, Прозерпина?

Одуванчик и мал, да удал,

Он и в поле всех ярче и в сквере.

Если б ты каждый год умирал,

Ты бы тоже в бессмертие верил.

Бокс

Незнакомец меня пригласил прийти

На боксерский турнир. Раза три звонил:

«Вам понравится. Кое-кто есть среди

Молодых. Вы увидите пробу сил.

Это очень престижное меж своих

И ответственное состязанье, счет,

Как по Шкловскому, гамбургский». Я притих

И на третий раз, дрогнув, сказал: «Идет».

Он заехал за мной на машине; лет

Сорока, – я решил, на него взглянув,

К переносице как бы сходил на нет

Нос и чем-то похож был на птичий клюв.

Он сказал еще раньше, когда звонил,

Что когда-то стихи сочинял, но спорт

Забирает всё время, всю страсть, весь пыл,

В прошлом он чемпион, а в стихах нетверд.

Но они его манят игрой теней,

Отсветами припрятанного огня,

А еще, как бы это сказать точней? —

Стойкой левостороннею у меня.

Что польстило мне, но согласиться с ним

Я не мог ни тогда, ни сейчас в душе:

Бокс есть бокс, и другим божеством храним,

И смешон бы в трусах был я, неглиже…

В зале зрителей было немного, лишь

Те, кто боксом спасается и живет.

Одному говорил он: «Привет, малыш».

О другом было сказано: «пулемет».

А на ринге топтались, входили в клинч,

Я набрался словечек: нокдаун, хук,

Кто-то непробиваем был, как кирпич,

И невозмутим, но взрывался вдруг.

А в одном поединке такой накал,

Исступленность такая была и страсть,

Будто Бог в самом деле в тени стоял,

Не рискуя в свет прожекторов попасть.

И я понял, я понял, сейчас скажу,

Что я понял: что в каждом искусстве есть

Образец, выходящий за ту межу,

Ту черту, где смолкают хвала и лесть,

Отменяется зависть, стихает гул

Ободренья, и опытность лишена

Преимуществ, и слышно, как скрипнул стул,

Охнул тренер, – нездешняя тишина.

«Вид в Тиволи на римскую Кампанью…»

Вид в Тиволи на римскую Кампанью

Был так широк и залит синевой,

Взывал к такому зренью и вниманью,

Каких не знал я раньше за собой,

Как будто к небу я пришел с повинной:

Зачем так был рассеян и уныл? —

И на минуту если не орлиный,

То римский взгляд на мир я уловил.

Нужна готовность к действию и сила,

Желанье жить и мужественный дух.

Оратор прав: волчица нас вскормила.

Стих тоже должен сдержан быть и сух.

Гори, звезда! Пари, стихотворенье!

Мани, Дунай, притягивай нас, Нил!

И повелительное наклоненье,

Впервые не смутясь, употребил.

«Я дырочку прожег на брюках над коленом…»

Я дырочку прожег на брюках над коленом

И думал, что носить не стану этих брюк,

Потом махнул рукой и начал постепенно

Опять их надевать, и вряд ли кто вокруг

Заметил что-нибудь: кому какое дело?

Зачем другим на нас внимательно смотреть?

А дело было так: Венеция блестела,

Как влажная, на жизнь наброшенная сеть,

Мы сели у моста Риальто, выбрав столик

Под тентом, на виду, и выпили вина;

Казалось, это нам прокручивают ролик

Из старого кино, из призрачного сна,

Как тут не закурить? Но веющий с Канала,

Нарочно, может быть, поднялся ветерок —

И крошка табака горящего упала

На брюки мне, чтоб я тот миг забыть не мог.

«Пунктуация – радость моя!…»

Пунктуация – радость моя!

Как мне жить без тебя, запятая?

Препинание – честь соловья

И потребность его золотая.