След ангела - Олег Рой

Саньку казалось, что ему еще хуже, чем остальным. Ведь он был здесь не просто так, как остальные пацаны, — он входил в Патриотический союз, составлял там списки. Правда, из этих списков у него ничего не вышло. На погром все и так пошли, без всяких списков, ему и звонить-то никому не пришлось.

Но это — если спокойно рассудить. А у ментов наверняка другие взгляды. И как дойдет дело до прямого вопроса — что тогда сказать? Промолчишь — загремишь в колонию. Сдашь своих — тоже лажа. В лучшем случае придется переезжать из этого района… А в худшем — просто убьют.

Не зная, что делать и как быть, он поехал в штаб и напоролся на запертые двери. Не только красный уголок, но и подвал с качалкой оказались закрыты. И свет нигде не горел.

Мамка действительно из гостей вернулась под хмельком, потому ругать его не стала. Только сказала:

— Тебе тут полкласса звонило.

— Темка, что ли, звонил?

— И Тема, и Лева, и девчонки какие-то, не знаю уж, кто.

Что-то всех их сегодня прорвало? Перезвонить разве Теме? Как-то неохота. В новой, сегодняшней жизни Санька Артему Белопольскому места не нашлось. Такая дружба, похоже, сама собой иссыхает без следа.

«Ладно, сегодня звонить не буду, а завтра, в воскресенье, звякну ему пораньше».

Когда ложился спать, заметил, что болят у него не только ноги, но и рука. Потянул, наверное, когда тех парней на крышу втаскивал.

Он втаскивал их потом снова и снова, всю ночь — в тяжелом, бесконечно повторяющемся сне.

Рано утром Тема позвонил сам.

— Привет!

Голос его звучал тревожно. Но Санек этому значения не придал:

— Хаюшки!

— Ты уже знаешь?

Что за дурацкий вопрос?

— Про что?

— Про Лилу.

— А что про Лилу?

В трубке было слышно, как Тема сглотнул, прежде чем заговорить снова.

— Лила умерла.

— Чего?! — тут уж Санек растерял все слова. Но, может быть, это всего лишь розыгрыш? Какая-то новая школьная шутка, прикол, которого он пока не знает? — Как это — умерла? Я ведь с ней говорил вчера!

— Говорил… Утром, наверное. Все, нету Лилки! На машине вчера с родней поехала, на Окружной дороге водитель чего-то растерялся, замешкался, стал перестраиваться… В них трейлер врубился на полном ходу. Двое в Склифе, а Лилка — в морге. Мне вчера Коза позвонила, она первая узнала.

И в душе, и снаружи разом стало черным-черно.

— Я ее знала? Это что, твоя подруга была? — допытывалась мать.

Санек не ответил, только лицом дернулся. Мама поняла: подруга. И больше ни о чем спрашивать не стала.

Между тем материал о побоище на рынке показали по телевизору в тот же вечер. Говорили о нем и на другой день в воскресных еженедельных программах. Показывали перебинтованных хачиков, заполошно машущих руками бабок, которые все-то видели, все-то знают. Особенно подробно отсняли телевизионщики разбросанные на бетонном полу арматурины.

Горе, как и радость, сбивает людей вместе. В восемь вечера в понедельник Тема позвонил снова.

— Выйдешь?

— Выйду.

— Ну тогда на игрушках?

— Угу.

Это означало, что они должны будут встретиться на детской площадке во дворе минут через пять-десять.

Эх, давно же они не виделись! Недели три, но казалось, будто не один месяц. Наверное, только после лета, проведенного врозь, смотрел Санек на друга таким взглядом — удивленным, как смотрят на чужого, лезущего почему-то в родню. Похоже, пути их успели уже далеко разойтись. И Тема, наверное, чувствовал то же самое. Но сейчас, пусть временно, они снова соединились.

Крепко, по-мужски, пожали друг другу руки.

— Нового оттуда ничего? — спросил Санек.

— Чего там может быть нового? — мрачно ответил Тема. Хотел сказать, что Лила не ожила, но промолчал, счел шутку неприличной.

— Ну, например, когда ее хоронят?

— А тебе разве никто ничего не сказал? В среду. Весь класс снимают после третьего урока. Подгонят автобус к школе, повезут на Троекуровское кладбище. Там будет отпевание в церкви.

— А зачем отпевание? Она ж неверующая была? — удивился Санек.

— Мать ее так решила.

— Вот бы Лилка удивилась, если бы узнала! — помотал головой Санек. И заткнулся, поняв, что ляпнул глупость.

Потом шли молча, как прежде, бродили часами по улицам. И Тема заметил, что друг его идет непривычно медленно, частя шагами, будто ноги у него были в путах.

— Как на рынке-то было? — вдруг спросил Артем.

В ответ Санек ухмыльнулся, процитировал фразу из старого уголовного фильма:

— На пушку берешь, начальничек?

Тема, похоже, обиделся:

— Вот, уже и начальничек, а ведь только что были друзья — не разлей вода. А на пушку мне тебя брать нечего. Тебя Марат на рынке видел, наш охранник. Уже с утра сегодня по всей школе звон пошел: «Длинный ваш двоечник по рынку бегал, турой размахивал».

— А сам-то он там был?

— Выходит, был.

«Ну это надо же!» — изумился Санек. — Ему, как, наверное, и всем пацанам, казалось, что «маски» — это что-то вроде роботов или киборгов из фильмов ужасов: безлицые безжалостные нелюди. А оказывается, в их числе был и Марат, и другие, наверное, ребята из его охранного агентства. То есть люди как люди. Что же они так свирепствовали? Может, именно Марат его дубинкой по ногам и ошпарил.

Хотя, если подумать, хачикам пацанва, наверное, тоже показалась заводными чудовищами…

— Мне теперь один хрен, что там у вас в школе думать будут. Я в две тысячи четырнадцатую больше не вернусь, — твердо сказал Санек. — Я бы и раньше ушел, если бы не Лила.

— Да это все знали, — сказал Белопольский. — Я вот смотрел на тебя и думал: похоже, Сашка уходить собрался. Совсем ты был какой-то безбашенный в последнее время.

— А я тебе скажу, почему. Я все лето типа проработал со взрослыми мужиками. Топором махал, как они. Работали, перекуривали, ели, спали — все вместе. И, знаешь, после взрослой жизни школа — это такой детский сад! Я, конечно, старался помалкивать, но теперь скажу: все в вашей школе, блин, как при советской власти. Все на лжи и страхе построено. Вот поставила мне Нелька двойку. И что? Значит, сама сплоховала: не сумела подать материал, не сумела заинтересовать. А она думает, что раз я ответил на двойку, то нанес ей личное оскорбление, и мне надо отомстить. Или Снежная Королева… Ну подумаешь, пошутил, пожужжал на уроке. Так она тут же помчалась на меня директору стучать. Вся дисциплина только на страхе и держится: замечание сделают, родителей вызовут, из школы выгонят… Вроде и здоровые все лбы, а припугнуть вас — как детки в слюнявчиках! А там, на Дону, как день на солнцепеке поработаешь, каши с тушенкой навернешь и на боковую свалишься, и все ваши уравнения — знаешь, они так далеко-далеко, что их и не видно вовсе.

— Ну, это понятно, — поспешил сказать Тема, не стал спорить с другом.

— Помнишь, были мы у тебя, про бои смотрели. Говорили с твоим отцом. Вот головастый мужик, — Артем в ответ энергично закивал. — Я тогда подумал: если эта ваша социология — такая нужная и интересная наука, то почему же ее в школе не проходят? Дают нам какое-то тухлое обществознание, от которого не прозеваешься! А кто тебе в школе расскажет про самое главное? Ну, например, про деньги. Как их заработать и как сохранить? Я уж не говорю про власть — как в нее пробиться. Или про отношения, ну, типа в семье. Или даже вот про что — про смерть! Почему про смерть ничего не говорят? А?!

— Ты меня так спрашиваешь, будто я — министр образования.

— Тем, я тебе так потому говорю, что ты малый дельный, но как-то, ты уж меня прости, затормозился. Будто в младшеклассниках остался. Смотри, придет день — ты меня попомнишь!

— Да нет, ну чего, ты в натуре вообще фишку рубишь, — поспешил согласиться с другом Белопольский. — Я и сам это знаю. Ту же литературу жуем, как мочало. По пять раз Пушкина читаем в разных классах. А в последние уже наши годы — что, никакой литературы нет? Пушкин телевизор не смотрел и в инет не лазил.

Некоторое время шли молча, каждый припоминал обиды, которые нанесла им опостылевшая школа.

— А алгебра, геометрия, синусы-котангенсы? — снова со злостью заговорил Санек. — На хрена это вообще, когда есть компьютеры? Или физика с химией? Зачем мне знать на память сто формул, когда все в программы давно прописаны? Сколько времени ушло зря на все эти задачки-перезадачки! Если бы их не решать каждый день, то всю школьную математику можно было бы пересказать за один год, а не тянуть с первого по одиннадцатый. Такое палево!

— Да, это уж точно, — математику они оба не любили.

— Вот Лилка говорила… — все в том же боевом запале начал Санек и нежданно поперхнулся, подумалось: только вчера ему Лилка что-то говорила, а больше она уже никогда никому ничего не скажет. Изменившимся голосом он продолжил: — Лилка мне говорила, что для того ее учат музыке, чтобы занять все свободное время, чтоб по улице не ходила, с дурной компанией не вязалась. Музыка ее никому в семье была не нужна. Музыкантшу из нее никто делать не хотел. Главное, чтоб время ее потратить, чтоб и после школы она была под присмотром, с утра и до вечера.