Туркестан - Николай Свечин

Тогда в туземной части города, я уж вам рассказывал, были другие порядки. Всем заведовал главный аксакал Иногам-ходжа Умриаходжинов. Ему подчинялась полиция, казии, все пятидесятники в махалля были его ставленники. Русская власть и знать не знала, что там делается. Вдруг люди начали умирать. Холера! В мае, как только ушли войска. Будто нарочно кто подгадал! Мёрли сначала по три-пять человек в день, потом счет пошел уже на десятки… И знаете, сарты хоронили их прямо у себя во дворах!

– Как во дворах? – поразился Лыков. – Холерных покойников – возле дома?

– Точно так! Начальник города полковник Путинцев издал приказ: погребать умерших от болезни лишь после медицинского освидетельствования. И только за городом, на специально созданных для этого кладбищах. Но ничего из этого приказа туземцы не исполняли.

– Почему?

– Эх… Много в этом было и вины администрации. Докторов-то раз-два и обчелся. А тут эпидемия. Когда они всех обойдут! По два-три дня лежали мертвые, ожидая доктора. А шариат обязывает хоронить в день смерти! Это раз. Второе – кладбищ самих тоже не хватало. Обещали четыре открыть, чтобы у каждой даха было по своему погосту, а волокита, то да се… И открыли одно на всех. Причем далеко, несколько верст от городской стены. А нести мертвых надо на себе. И начались недовольства. Тут еще покойников велели в могилах пересыпать известью. Темный люд стал кричать, что такие посыпанные в рай не попадут! К тому же дыни как раз поспели. Ну все против нас…

– При чем тут дыни? – опешил Лыков.

– Туземцы едят их в огромных количествах – и через то заражаются. Там же никакой гигиены в помине нет. Руки не моют, пищу тоже… Двор любого сартовского дома – просто клоака. На чем уж вы меня перебили?

– Что мертвых велено было пересыпать известью.

– Да! Этим, сразу скажу, воспользовались фанатики. Русских они всегда ненавидели, но до поры молчали. А тут такое дело! И стали они распускать разные слухи. Что власти отравили воду в арыках и смерть идет от этой воды. Что доктора в больницах умерщвляют правоверных. Что солдаты выкапывают трупы из могил. И прочий вздор… А мы и знать не знаем! Туземный Ташкент для нас тогда был как бы другой мир. И до русского уха доходило лишь то, что соизволил сообщить Иногам-ходжа.

Ну и прорвало! 24 июня все случилось. Недовольство сначала было направлено против главного аксакала. С утра толпа собралась громить его дом, а он уже сбежал в русскую часть. И люди пошли туда. Человек примерно с полтысячи всякой рвани двинулись к канцелярии начальника города. Шли они шумно, но никого не трогали, только кричали. И на Соборной улице встретили полковника Путинцева. Он ехал верхом в свою канцелярию; дело было в десять часов утра.

Окружили туземцы Степана Романовича и давай у него требовать. Чего? Чтобы выдал им для расправы Иногама. И попутно высказывали свои неудовольствия насчет докторов и кладбищ. Полковник ответил, что на улице он ни о чем разговаривать не будет, и предложил пройти в присутствие. Толпа согласилась и двинулась туда. Все было спокойно! И даже уже появилась надежда, что бунтовщики благоразумно разойдутся, получив ряд обещаний. Но зачинщикам-то нужен был бунт! Им подавай кровь! И когда Путинцев спешился и вошел в ворота канцелярии, на него вдруг напали. Устроили это провокаторы, в числе которых был и наш Исламкуль.

– Сильно досталось полковнику?

– Нет, слава Богу. Следует признать, что отделался он легко. Сбили с ног и принялись колотить чем попало. Да не рассчитали! Сразу навалили на него сверху нескольких близстоящих своих же и отлупили их! А Путинцев под кучей отлежался. Все заняло лишь пару минут. Толпа ворвалась в канцелярию, разгромила ее, нахавозила, бумаги пожгла. И побежала обратно к своим домам. Степан Романович к этому времени уже пришел в сознание, поднялся… Как сейчас его вижу: без фуражки, на лице кровь, в руке шашка. Седая борода висит клочьями. И ревет, как медведь: «Всех порублю, сукины дети!» Храбрый был человек и достойный начальник города. Жаль, что его сделали козлом отпущения.

– А вы-то как там оказались?

– Я просто шел мимо. Возвращался из Контрольной палаты, где проверил посты и расписался в постовой ведомости. Как увидел, что полковника мутузят, тоже с шашкой наголо ринулся на толпу… Меня самого там, наверное, побили бы, но тут набежали писаря из штаба округа. С кольями.

– С кольями?

– Да. Разобрали забор вокруг Константиновского сквера, и на выручку! И погнали эту толпу именно они, писаря! Погнали назад, за канал Анхор. Да, надо еще сказать: начальства в тот день в Ташкенте не было. Генерал-губернатор барон Вревский изволил отдыхать на Чимгане. А военный губернатор Сыр-Дарьинской области генерал Гродеков жил на загородной даче. Войска же, напомню, все в лагерях. Да…

Иван Осипович перевел дух. Было видно, как не хочется ему говорить о своей роли в разгоне бунтовщиков. Но он решил изложить все до конца.

– Гродеков был, как всегда, молодцом. Вот достойный человек! Всю жизнь в войсках, Академию Генерального штаба закончил, георгиевский кавалер! А характер просто железный. Когда ему сообщили о случившемся, он отдал приказ: караульной роте и казакам, сколько их там было, разогнать толпу. Мы уже прижали туземцев к мосту через канал. Но толпа встала и дальше не уходит. Даже наоборот, готовится нас атаковать! Опять появились эти дервиши в высоких шапках. И кричат: «Газават!» Из туземных кварталов начало подтягиваться к ним подкрепление. А ведь там сто тысяч человек! Мы же всегда держим это в голове! Представляете? Войск одна неполная рота, а против нее могут выйти сто тысяч! Если я, штабс-капитан Скобеев, сейчас этот бунт в зародыше не подавлю…

Ну, стал я их уговаривать. Четыре раза крикнул, чтобы расходились, иначе будем стрелять. А их все прибывает и прибывает. Тут в нас полетели камни. Сразу семь человек у меня ранило. И так солдат мало, а еще это! Нас ведь всех камнями забьют! Делать нечего, скомандовал я залп…

Полицмейстер сидел красный, взъерошенный и крутил в руках заштопанную фуражку.

– Вы же видели, Алексей Николаевич, как стреляют в Первом Туркестанском стрелковом батальоне!

– Видел. На «сверхотлично».

– Вот! Роты в нашем округе содержатся пусть не по военному штату, но по усиленному! Значит, в роте 180 человек[67]. Ну, часть на других караулах, но до ста ружей у меня там было. Дали мы всего два залпа. Как вы думаете, сколько положили бы мои стрелки народу, если бы я хотел крови? В условиях, когда перед ними толпа и каждая пуля найдет цель?

– Двести человек бы и положили!

– Именно! А убито было десять человек.

– Десять? – не поверил своим ушам Лыков.

– Десять, – повторил капитан. – И семь или восемь ранило.

– Верх гуманизма, – лаконично оценил сыщик.

– И я так считаю. Ну, после залпов туземцы наконец побежали. За ними устремились все кому не лень. Кроме моих стрелков… Казаки, за казаками – писаря с кольями, следом – русские торговцы с Воскресенского базара, с гирями и топорами… Именно они побросали в канал Анхор много народу. Берега там, видели, высокие и глинистые. Утонуло восемьдесят человек. И стало в Ташкенте тихо…

На другой день приехал барон Вревский, заслушал начальника области, сказал, что полностью одобряет его действия. И уехал обратно отдыхать. Вот легкомысленный! В городе бунт, десятки трупов, а ему тут дела не нашлось!

Потом был суд. Привлекли шестьдесят подозреваемых, из них осудили только двадцать пять. В том числе и Иногама-ходжу Умриаходжинова. Восьмерых приговорили к смертной казни, но генерал-губернатор заменил ее бессрочной каторгой. Спасибо, вмешался Абдул Касым-хан. Это был самый уважаемый ишан в Ташкенте. Он пользовался огромным авторитетом, и заслуженно. Ишан передал генерал-губернатору записку, где объяснил причины бунта. Там было сказано, что сарты восстали не против царской власти, а лишь хотели сохранить законы шариата. Записка подействовала – тут опять заслуга Нестеровского. Он объяснил барону, в каком виде тот предстанет перед Петербургом, если начнет раздувать дело. Ведь именно ошибки администрации были причиной бунта! Вревский долго ломался, хотел даже судить самого Абдула Касым-хана, но передумал. Тем более что ишан вскоре помер. И в итоге ответили за все два человека. Путинцева переместили с города Ташкента на Ташкентский уезд. А Гродекова перевели в Приамурский край. Меня же вызвал Константин Александрович Нестеровский и сказал: берись, Иван Осипович, за важное дело. Создавай новую туземную полицию под своим началом. С тех пор я полицмейстер старого города. Ну и капитана дали – за то, что не растерялся…

– А Исламкуль?

– Он пропал. Когда вели следствие, на него многие указали, как на зачинщика. Ходили слухи, что он то ли утонул в арыке, то ли бежал в Хиву. И вот – сыскался теперь в Ташкенте!