Лесная невеста (СИ) - Петровичева Лариса

— А чем ты собираешься заниматься? Доктор Готтлиб дал тебе несколько дней для восстановления, но… Вряд ли ему понравится, что вы собираетесь сделать.

Так. Не знаю, как Готтлибу, но мне такой поворот точно не нравился. Надо было потянуть время, понять, что знает Ульрих. Ох, дьявольщина!

— С чего же ты решил, что мы что-то собираемся сделать? — улыбнулась я. Если сейчас ведется запись нашего разговора, то он может закончиться под аппаратом в кабинете Готтлиба. Или в лаборатории, где меня разберут на части.

— А разве вы не за этим сюда приехали? — улыбка Ульриха стала совершенно очаровательной, но в голосе зазвенел металл. — Брось, Инга, я все знаю.

Я прошла к одному из мягких белых кресел в холле, села и сказала:

— Мне кажется, ты пытаешься меня запугать. Верно?

Ульрих сел напротив и ответил:

— Если бы я пытался тебя запугать, то мы говорили бы не здесь. А ты понимаешь, как я умею говорить, когда мне нужна правда.

Я понимающе кивнула. Уточнила:

— Нас слышат?

Вряд ли Ульрих ответил бы мне правду. Но мне важны были не слова, а выражение лица, движение глаз и мелкие жесты — именно они и открывают истину.

— Нет, конечно, — нахмурился он, и я поняла, что куратор не врет. — Я что, похож на идиота?

Я усмехнулась. Видимо, кое-кто решил прокрутить собственные делишки за спиной Готтлиба. Посмотрим, как это может помочь нам с Арном.

— Хорошо, давай говорить открыто. Где именно я прокололась?

Ульрих усмехнулся.

— Тем, что поставила Хаммону блок. Я чувствую, что это твоя работа, и не могу к нему пробиться, — ответил он. — И не могу его вернуть. Значит, он тебе зачем-то нужен.

Я невольно ощутила какую-то холодную, мстительную радость.

— Хорошо, — вздохнула я. Сейчас надо было сделать вид, что я в каком-то смысле признаю свое поражение. — И что мы с этим будем делать?

Ульрих прикрыл глаза. Разговор ходил вокруг да около, и это стало его утомлять.

— Зависит от того, чего именно мы все хотим, — ответил он. — Вы с Арном — спасти его мать и сестру и выжить при этом. Я — сохранить все, что приобрел.

Вот, значит, как. Ульрих почувствовал, что запахло жареным, и решил спасаться. Хитер, хитер… впрочем, простачок на его месте не прожил бы и недели. Я сделала глоток из стаканчика — кофе показался каким-то безвкусным — и ответила:

— Разумно. Что ж… тогда слушай.

Сейчас у меня не было другого выхода. Конечно, Ульрих мог бы отвести меня к Готтлибу после такого откровенного и подробного рассказа — допустим, чтобы выслужиться перед ним. Но я чувствовала, что он не сделает этого.

Не только мы, ведьмы, стремимся спасаться и выживать. У инквизиторов, несмотря на их силу и власть, есть такой же инстинкт.

Я говорила десять минут. Ульрих спокойно слушал, и со стороны наша беседа напоминала милый и неторопливый разговор старых знакомых. Когда я закончила, то Ульрих сходил к автомату за кофе и шоколадным батончиком и сказал:

— Если тебя спросят, то мы с тобой обсуждали поездку на море. Я такой милый и добрый, что хочу тебя туда свозить.

Море? Я с трудом сдержала горькую усмешку. После нашего вечернего разговора с Арном это прозвучало как издевка.

— Хорошо, — кивнула я. Заклинание, которое сейчас окутывало нас, наверняка трансформировало слова в какую-нибудь светскую болтовню.

— Как вы собираетесь нейтрализовать систему безопасности? — поинтересовался Ульрих.

— Мы с Эвгой работаем над этим, — уклончиво ответила я. Ульрих зашуршал оберткой батончика и сказал:

— Хорошо. Давай договоримся так. Вы с Виландом и его семейством сохраняете мне жизнь. Я помогаю тебе избавиться от охраны и сделаю так, что вам никто не помешает, — он усмехнулся, покачал головой. — Мир без ведьм, надо же. Мне такое и в голову бы не пришло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- А что пришло бы? — поинтересовалась я. Надо же, какого неожиданного сообщника подсунула мне судьба!

— Ну допустим, сжечь этот лес вместе с центром, — ответил Ульрих. — Нанести точечный удар со спутника, у меня ведь тоже есть друзья среди военных. Но ты права, надо менять саму основу.

Да, можно было уничтожить здание и ученых. Но все это — восстановимые потери. Особенно с теми деньгами, которые были у спонсоров Готтлиба и «Имаго». Они никогда не отказались бы от того, что давал им проект. Они смогли бы его возобновить — и тогда новый Готтлиб потрошил бы новых ведьм.

И все началось бы сначала.

— Морави все равно тебя уберет, — уверенно сказала я. — Он не простит тебе того, что ты остался в живых и не спас «Имаго».

Улыбка Ульриха стала такой лучезарной, словно я признавалась ему в любви.

— Мне есть, где спрятаться, — ответил он. — Не волнуйся.

День прошел в спокойном ожидании. Готтлиб меня не вызывал — видимо, решил дать мне время для восстановления. Я посвятила время изучению центра: познакомилась с планами этажей, заглянула в просторную светлую библиотеку, а потом, после обеда, еще раз прошла к вольеру с волками.

Да, Готтлиб действительно создал здесь не просто научную базу, а неприступную крепость. Если бы не внезапная поддержка Ульриха, у нас бы ничего не получилось.

Я понимала, почему он вдруг решил выступить на нашей стороне. Хаммон был марионеткой Ульриха, а сам Ульрих — такой же игрушкой для Готтлиба и его спонсоров. Зная характер своего куратора, я понимала, что он будет терпеть все это до поры, до времени. Но у него не будет ни искренней преданности проекту, ни какой-либо заботы о его будущем.

Спасти и прикрыть свою задницу. Вот и все. Впрочем, вполне возможно я вела бы себя точно так же на его месте.

У вольера с волками спиной ко мне стоял человек — в привычном белом одеянии сотрудников центра и белой шапочке. Я не сразу поняла, что это Готтлиб — а когда поняла, уже поздно было куда-то сворачивать и делать вид, что идешь в другую сторону.

Захотелось выругаться, да покрепче.

— А, доктор Рихтер! — улыбнулся он. — Как самочувствие?

Я улыбнулась в ответ и сказала:

— Все в порядке, благодарю вас. Любите волков?

Я невольно обратила внимание, что в присутствии Готтлиба звери выглядят какими-то вялыми, словно неожиданно заболели. Должно быть, он как-то подавлял их — ведь еще вчера волки были совершенно здоровыми. Вон с каким аппетитом уминали мясо…

Мне сделалось не по себе. Я неожиданно почувствовала себя маленькой и слабой — такой, которая никогда не переиграет «Имаго» и Готтлиба.

— Очень люблю, — признался Готтлиб с какой-то чуть ли не смущенной улыбкой. — Удивительные животные, свободные, сильные. Ненавидят неволю — но вынуждены в ней жить.

— Не хотите их выпустить? — поинтересовалась я. Ведьмы знают, что такое жизнь в неволе — и я искренне сочувствовала волкам.

— Нет, — улыбнулся Готтлиб. — Кого тогда я буду любить?

— Но любить можно не только тех, кто смотрит из вольера, — сказала я. Чутье подсказывало мне, что этот разговор не кончится ничем хорошим.

— Боюсь, у меня это не получится, — признался Готтлиб и вдруг задал вопрос в лоб: — Скучаете по Виланду?

Я постаралась сохранить спокойный, даже равнодушный вид, и ответила:

— Я очень редко скучаю, доктор Готтлиб. Особенно по господину Виланду.

Похоже, Готтлиб ожидал услышать иной ответ, потому что вопросительно поднял левую бровь и удивленно осведомился:

— Неужели! А мне казалось, вы привязались друг к другу.

Ну разумеется. Только я не буду тебе об этом рассказывать.

— Я его врач, — ответила я. — А в критической ситуации врач не оставляет пациента и думает о его благе. Со стороны это может быть похоже на любовь и дружбу, но это не они.

— Ему повезло, — серьезно произнес Готтлиб. — Вы хороший врач, — и добавил без перехода: — Я хочу проверить кое-что. Пойдемте в мой кабинет.

«Вот и все», — подумала я. Арн не доберется до столицы, а со мной все закончится через несколько минут.