Геймер 2. Дорога к саду камней - Юлия Андреева

Наблюдая за унижениями слуги, Амакаву невольно отвернулся, ощущая неловкость. Тико же мог думать только об обильно сочащемся кровью плече раненого.

Заметив недовольную физиономию Амакаву, мальчик-слуга лучезарно улыбнулся ему, вытащив из-за пазухи украденный у стражников кинжал.

- Что ты собираешься с этим делать? - спросил его Тико, камера которого находилась ближе к решетке, за которой теперь поселились господин со своим слугой, и который видел, как ползающий на коленях перед тюремщиками парень стянул кинжал с пояса стражника.

- Драться. - Парень рассмеялся и, сняв с себя кимоно, отрезал от него рукав, разделяя его на одинаковые полосы. После он приблизился к своему пострадавшему господину (как раз в этот момент тот потерял сознание) и, ловко раздев его, сделал перевязку.

Глава 25

ЖИТЕЙСКОЕ

Обычно в битвах участвуют самураи от шестнадцати до шестидесяти лет. Но поскольку отвага и решимость не имеют возраста, юные и старые, как правило, обманывают относительно своего возраста. В этих обманах мне видится великая доблесть.

Тода Хиромацу. Секреты школы Голубого тигра

'Однажды охотник выследил оленя и хотел застрелить его, но только он натянул тетиву, как рядом с ним оказался сам Будда, который стал умолять его не убивать прекрасное животное.

- Если ты убьешь оленя, в следующей жизни ты тоже родишься оленем, - сказал Просветленный. - Это закон кармы, против которого не может пойти даже Будда. Но разве ты, неразумный охотник, хочешь в следующем воплощении превратиться в оленя?

Охотник посмотрел на Просветленного с интересом. Да и было на что посмотреть: он был очень красив и прилично одет, от его лица исходило дивное сияние, а от тела - божественные ароматы. Недолго думая, охотник поднял лук и нацелился в глаз Будде.

- Что ты делаешь?! - закричал Просветленный, безуспешно пытаясь отстраниться от убийцы голыми руками.

- Ты же сам рассказал о законе кармы, - резонно заметил охотник. - Если я убью Будду - в следующем воплощении я стану Буддой!'

По традиции каждый третий, шестнадцатый и тридцатый день лунного цикла в замке клана Фудзимото устраивался литературный вечер. На этот раз выпала очередь главе рода начинать его какой-нибудь историей или стихотворением. Кияма же славился как замечательный рассказчик, у которого на всякий случай найдется сказка или поговорка, кроме этого, он обожал рассказывать различные истории и не собирался упускать возможности блеснуть своими литературными талантами, даже пред разверзшейся под ногами бездной смерти.

Поэтому он попросил доставить его в открытый зал на верхнем этаже замка на носилках, где члены семьи любили читать друг другу стихи, наблюдая небесные светила. Что, однако, не сильно омрачило маленький семейный праздник.

Впрочем, сегодня Кияма рассчитывал не только говорить, но и слушать, так как маленькая наложница сына, очаровательная Гендзико обещала прочитать написанное ею накануне стихотворение, да и Умино, общаясь с очаровательным созданием, словно снова почувствовал тайный голос поэзии, и теперь целыми днями писал что-то, будто наверстывая упущенное.

'Любопытно, что могут сделать с мужчиной изящные женские ручки, - не без удовольствия думал Кияма, попивая свежезаваренный чай. - Женившись на толстушке Фусако, Умино словно стеснялся своего дара, стараясь больше времени проводить на охоте или объезжая отцовские владения с самурайским дозором'.

От слуг Кияма знал доподлинно, что Умино потерпел фиаско, пытаясь еще в начале отношений с Фусако писать ей стихи. Глупая женщина не понимала тонкостей поэзии. Прекрасный, тонкий Умино, должно быть, 'обломался', как говорили в далеком будущем, и начал вянуть. Его лоб прорезали ранние морщины, глаза погасли, выражение лица сделалось сухим и сосредоточенным. Теперь же он словно заново напитывался дивными соками молодости, расцветая с новой женой.

- Какой удивительный рассказ. - Умино поднес к губам крохотную чашечку, в которую перед этим служанка налила охлажденный чай. - Даже не знаю, как и относиться к нему, ведь Будда... разве Будду кто-нибудь когда-нибудь убивал?

- Будда отравился грибами, - Ал взял с квадратного блюда кусочек яблока и надкусил его, - мне жена рассказывала.

- Я думаю, все дело тут не в Будде. - Кияма хитро подмигнул внимательно слушавшему его собранию. - Не в Будде, а в охотнике. - Он выдержал паузу, ожидая вопросов.

- Что же такого было в этом ужасном охотнике, готовом пора?зить стрелой самого Будду?! - Фусако вытаращила глаза на тестя, чем несказанно порадовала его.

- Тем, что даже если принять, что Будда был индусом, охотник явно... - Он отхлебнул из своей чашки, после чего весело поставил ее на поднос рядом с собой. - Японцем.

Все засмеялись.

- Только японец может исполнить правило 'Увидел Будду - убей Будду'. Не потому что явленный Будда будет фальшивкой, как любое сказанное слово. Подлинный Будда может быть только в твоем сердце, а потому что... - Он весело подмигнул восторженно улыбающейся Гендзико. - Потому что? Ну, кто-нибудь рискнет продолжить фразу. Почему я утверждаю, что охотник был японцем и самураем? А?

- Потому что он воспринял правило 'Увидел Будду - убей Будду' как безоговорочный приказ! - выдохнула Гендзико.

Все зааплодировали.

Кияма с удовольствием потирал бороду.

- 'Увидел Будду - убей Будду', - повторил он и отключился.

* * *

Осиба и Юкки в сопровождении верных им самураев отправились поклониться золотой статуе Дайбуцу (Большой Будда) , в Котокуин. Именно там, в Храме Разводов, защищенная покровительницей всех женщин милостивой Канон, у Осибы было назначено свидание сразу же с тремя даймё, которые должны были присоединиться к Хидэёри.

Кроме того, было просто необходимо поклониться императору Одзина (посмертное имя Хатиман), чья статуя установлена в синтоистском храме Цуругаока Хатимангу, и получить там благословение от священника для Хидэёри.

Когда-то сегун Минамото сделал этот храм своим семейным. Он рассчитывал, что Хатиман будет благоволить его военным подвигам. Впрочем, так и было. Храму же поклонялись все прибывшие на Миуру военные, а также отпрыски самурайских родов, только что вступающих на путь служения своему сюзерену.

Ходили легенды, будто бы в полнолуние возле храма Цуругаока Хатимангу ночью можно увидеть тонкий силуэт танцовщицы Сидзуку, которую, согласно легенде, сегун Минамото заставил танцевать на крытой площадке перед храмом. Сидзуку была весьма известной танцовщицей и любовницей брата сегуна Ёсицунэ, убитого перед этим по его же приказу.

Осиба поежилась, представляя, что призрачная танцовщица возможно, не ограничивается в своих выступлениях только храмом Цуругаока Хатимангу, а вполне может являться и в других храмах, и даже, возможно, в ближайших замках, а также на постоялых дворах.