Барышня Дакс - Клод Фаррер

Фужер осмелился нарушить сосредоточенное молчание своего спутника:

– Какие же мысли, сударь, внушает вам эта музыка?

– Нижеследующие, сударь: что вино – добрый советник, а любовь – советник пагубный. И доказательство тому вы увидите в пятом действии: в то время как юный Вертер, служитель Эрота, будет умирать с пробитой головой, виноградари, служители бога виноградной лозы, весело будут распевать звонкие песнопения. Quod erat, сударь, demonstrandum![23] Нужно бежать созданий другого пола!

Любитель сентенций замолчал – появились Шарлотта и Вертер. Луч луны падал с колосников, и белокурая голова певицы, и темная голова певца были окружены ореолом мечтательной славы. Романтический дуэт зазвучал в тишине. И Фужер, которого мало-помалу захватил вечный символ, заключенный во всяких словах любви, слушал молча. Слова сменяли друг друга. Потом, после горестного прощания героя с героиней, занавес опустился.

Тогда внезапно снова зажглось электричество, и теплый свет залил весь зал, от партера до галереи.

Публика задвигалась. Женщины болтали. Возник гул, из которого вырывались звуки отодвигаемых стульев и хлопанье дверей в ложах. Фужер, очнувшись от своих мечтаний, встал, повернулся лицом к залу, поглядел направо, поглядел налево.

И внезапно его глаза застыли: во второй ложе бельэтажа сидела Кармен де Ретц рядом с крупным белокурым мужчиной, которого Фужер не знал.

Хиромант-карикатурист тоже встал.

– Сударь, – сказал он, схватив руку Фужера, – конечно, я не обладаю нужным достоинством, чтоб давать вам какие бы то ни было советы. Но забота о вашей пользе заставляет меня забыть всякие границы благоразумия и скромности, и я осмеливаюсь напомнить вам выводы, которые вы сами только что сделали совместно со мной из кровавой истории, положенной на музыку господина Массне: отвернемся от существ другого пола!

– Сударь, – отвечал Фужер грустно, – сударь, вы совершенно правы.

Тем не менее, притягиваемый каким-то таинственным магнитом, он оставил свое место и, пройдя между двух рядов кресел, оперся о самую переборку ложи. Его голова, касающаяся бархата барьера, слегка коснулась локтя Кармен де Ретц.

Тогда он услышал над собой знакомый голос:

– Баррье, друг мой, будьте так любезны, принесите мне мою сумочку. Я, наверное, оставила ее в муфте.

В ложе раздался звук отодвигаемого стула. И внезапно Фужер почувствовал на своих волосах ласку боязливой руки.

Ему стало очень жарко. Легкий пот выступил у него на висках. Машинально он вытер его пальцем. И тут он еще раз коснулся руки, которая приласкала его голову и которая теперь лениво перевешивалась через барьер ложи.

Фужер быстрым взглядом окинул зал, теперь, благодаря антракту, на три четверти пустой. Ни одного бинокля не было направлено на него, никто не следил за ним. Он быстро схватил свесившуюся руку и, вытянув губы, поцеловал ее.

Рука, без сомнения, вздрогнула, а за нею дрогнуло и плечо. Без сомнения, в это самое мгновение доктор Баррье тоже с гордостью восхищался красивейшей рукой вновь побежденной им женщины. Фужер увидел, как над ним вдруг наклонилась белокурая борода; и он услышал гневный голос, который говорил так громко, что его не могли не услышать все находившиеся поблизости:

– Скажите, эй вы! Что с вами стряслось? Вот наглец!

И, само собой разумеется, разразился скандал.

Получив оскорбление, Бертран Фужер отступил на два шага. Он сжал кулаки. Неожиданная, несправедливая и дикая ярость клокотала в нем против этого животного, чья широкая щека, казалось, напрашивалась на пощечину. Тем не менее он овладел собой благоразумным усилием воли. Он был опытным дипломатом. И он сумел доказать это на деле. С безупречным спокойствием он живо ответил, задрав нос кверху и с моноклем в глазу:

– Вы со мной говорите, сударь? Вы, без сомнения, нездоровы? Угодно вам, чтоб позвали театрального врача или психиатра?

И среди ближних зрителей, сразу же обративших внимание на стычку, пробежал смех.

В бешенстве господин Габриэль Баррье впился в бархатный барьер.

– Не разыгрывайте простака! Вы неуважительно отнеслись к моей даме.

– О! – запротестовал Фужер стыдливо. – На это я не способен, по крайней мере здесь. Но даже если предположить самое худшее, скажем, что вы, сударь, оказались рогоносцем, какого черта вы при всем народе кричите об этом во всю глотку?

Веселье слушателей еще усилилось. Господин Баррье, ставший совсем лиловым, заревел:

– Вы невежа и дурак!

– Этого быть не может! – усмехнулся Фужер, – мы не вместе воспитывались.

Господин Баррье вне себя поднял руку:

– А! Вот оно что! Вам, значит, хочется, чтоб я влепил вам пару затрещин?

– Не трудитесь, – живо сказал Фужер, – куда проще будет следующее.

И чрезвычайно ловко он бросил ему в лицо свои перчатки.

С самого первого слова ссоры Кармен де Ретц скрылась в глубине ложи. У женщины всегда глупый вид в присутствии двух мужчин, ссорящихся из-за нее. Заботясь прежде всего о том, как бы избежать насмешек галерки, героиня спора искала темноты и не слишком беспокоилась о чересчур резких словах, которыми обменивались по ее поводу. Но когда за словами последовали жесты, она перестала заботиться о себе и стала думать о других. Дуэль между Бертраном Фужером и Габриэлем Баррье, дуэль, которая не могла не наделать шума и о которой весь Лион станет кричать во весь голос… Нет! Этому следовало помешать во что бы то ни стало, сейчас же. Столько же ради Баррье, сколько ради Фужера и малышки Дакс тоже.

Господин Габриэль Баррье только что получил в лицо перчатку Бертрана Фужера. Обезумев от злости, он крикнул:

– Подождите!

И он бросился к двери ложи, чтоб как можно скорее добраться до своего противника, но тут Кармен де Ретц схватила его за руку:

– Куда вы идете? – сказала она.

– Это мое дело! – не заботясь о вежливости, отвечал он.

И не остановился. Но она удержала его рукой, в которой он не подозревал такой силы.

– Это также и мое дело, и даже больше мое, чем ваше! – возразила она. – Вы, без сомнения, собираетесь выяснять отношения с тем господином? На глазах всего зала, который смеется над вами и надо мной? Очаровательно! Очень сожалею, но вы этого не сделаете.

Я страшно боюсь шумихи и скандалов. Будьте любезны подать мне мое манто и муфту, и уедем отсюда. Я соскучилась здесь, я уезжаю.

Но несмотря на ее решимость, господин Габриэль Баррье вовсе не растерялся, напротив – он рассвирепел:

– Как так! Сейчас же? Мне тоже здесь совсем не нравится! С вами я еще разберусь, когда мы уйдем отсюда. Но я действую по порядку. Разрешите мне начать с того субъекта, который целовал вам руку.